1937. Сталин против заговора «глобалистов»
Шрифт:
После прихода к власти Гитлер установил достаточно жесткий контроль над монополиями и частным капиталом. При этом он часто опирался на низовые движения. Еще в 1933 году из активистов Национал-социалистической организации заводских ячеек и Боевого союза среднего сословия были созданы т. н. «группы бдительности». Одна из таких групп захватила здание Имперского союза германской промышленности (лидер — В. Крупп), после чего этот «профсоюз олигархов» прекратил свое существование.
В 1936 — 1938 годах был частично национализирован сталелитейный концерн «Ферейниге Штальверке». А его глава Ф. Тиссен, оказавший в свое время помощь Гитлеру, вынужден был бежать за границу. «Социальная политика национал-социалистического государства буквально копировала социальные программы [- 266 -] советских коммунистов, — пишет Т. Мурзаев. — Созданный
А вот просто «убойная» цитата из меморандума национал-социалистического Научно-исследовательского института труда: «В государственном народном хозяйстве, упорядоченном и управляемом в соответствии с достойными принципами, не может и не должно быть настоящей прибавочной стоимости, которую капиталисты получают за счет рабочих. Во всяком случае, национал-социализм преследует цель всеми средствами не допустить образования такой прибавочной стоимости в собственной среде немецких народных товарищей».
Один из ведущих идеологов европейского традиционализма, «черный барон» Ю. Эвола, подверг решительной критике многие аспекты нацистской политики — за ее «левизну». «В области социальной защиты малообеспеченных слоев населения гитлеровская Германия обогнала все нации, — пишет он. — ... При этом нередко забывали о чувстве меры и необходимости соблюдения дистанции во избежание наплыва самонадеянного плебса... Массы Volksgenossen (соотечественников, букв, «народных товарищей»), арийцы из KdF (Kraft durch Freude — «Сила через радость», организация, занимавшаяся вопросами досуга, отдыха и развлечений), самонадеянность развитого и «депролетаризированного» берлинского рабочего вызывали дрожь ужаса при мысли о будущем Германии при подобном развитии. (... Ходила шутка, основанная на игре слов. Спрашивалось: чем от- [- 267 -] личается Россия от Германии. Ответ: Россия — это Proletarierstaat (пролетарское государство), а Германия — Prolet-arierstaat (то же слово, но разделенное таким образом означает — «пролетарское арийское государство»). Отдельные нацистские мероприятия нередко имели принудительный характер... Наиболее неудачным в этом плане стало введение... всеобщей трудовой повинности, которая законом от 25 июня 1935 года была признана обязательной для всей молодежи. Каждому молодому человеку вменялось в обязанность заниматься физическим трудом в течение определенного времени в обществе сверстников, принадлежащих к различным слоям общества (так, девушка из аристократической семьи могла оказаться крестьянкой или работницей на ферме или заводе)» («Фашизм: критика справа»).
Гитлер не зависел от крупного капитала и не «продавался» ему. Его ошибкой было то, что он пошел на компромисс с монополиями во имя сохранения и усиления национального единства. Фюрер верил в возможность изживания прирожденного эгоизма у промышленных и финансовых воротил, он слишком высоко оценивал их патриотизм и верность гражданскому долгу. Между тем крупный капитал практически не имеет национального лица, ибо его существование основано на рыночной стихии с ее постоянным переливанием ресурсов (финансовых, товарных, людских) из одной точки в другую — в зависимости от конъюнктуры. Вся история капитала есть история его космополитизации, преодоления «узких» национальных рамок — того требует рынок, функционирующий только и исключительно по принципу выгоды, исходя из диалектики спроса и предложения. «Невидимая рука» рынка в высшей степени космополитична, ибо она освобождает себя от диктата видимой, публичной, т. е. государственной власти, сохраняющей и защищающей национальные различия (при капитализме само государство подчинено капиталу и постепенно [- 268 -] разрушает «национальную ограниченность», сдерживающую развитие универсальных рыночных отношений).
Рыночные интересы побуждали монополии проводить (пусть и в новых условиях) прежнюю политику эгоизма. За промышленный подъем и ликвидацию безработицы, за горы оружия, произведенного для Рейха, она потребовала насильственной монополизации значительной части среднего и мелкого предпринимательства. Интересы множества
Совсем уж нелепым, с точки зрения радикального национализма, было сохранение частных банков с их совершенно непроизводительными доходами от процентов по займам и вкладам. И это при том, что ликвидация банковского процента являлась изначальным и важнейшим требованием партии, оно легло в основу экономической теории Р. Федера, которую национал-социалисты признали своей официальной доктриной в области экономики. Но после прихода Гитлера к власти Федера задвинули на второй план, зато чрезвычайно возвысили банкиров.
Акулы крупного «национального» бизнеса, тесно связанные с транснациональной олигархией, были кровно заинтересованы в восточной авантюре — она сулила им новые рынки сбыта и источники сырья, а также сверхдешевую рабочую силу в лице «расово неполноценных» иностранцев (в основном славян). Естественно, все эти круппы и тиссены прямо-таки подталкивали Гитлера к войне с Россией, в чем их всемерно поддерживали западные плутократы. Документально доказано, что немецкие толстосумы имели теснейшие контакты с Уолл-Стрит, чьи воротилы пуще огня боялись союза национал-социалистической Германии и сталинской России. В этом отношении [- 269 -] показателен демарш одного из «контактеров» — Тис-сена, резко выступившего против заключения советско-германского договора о дружбе и ненападении, договора, который мог бы стать началом конца мировой олигархии. Но то был еще открытый демарш, совершенный в эмиграции, а сколько усилий по столкновению лбами двух великих народов затрачено в ходе тайной, лоббистской борьбы?
После войны англо-американские плутократы оценили «услуги» своих коллег, оказанные ими национальной Германии. Год, максимум полгода заключения в уютной и комфортабельной тюремной камере — вот и все, чем отделались «нацистские» «капитаны индустрии». Причем во время заключения эти «национал-капиталисты» продолжали руководить своими предприятиями через управляющих.
В Италии финансово-промышленная верхушка вообще сыграла роль одного из главных организаторов смещения Муссолини в 1943 году. Кстати говоря, первое открытое выступление против дуче было осуществлено министром путей сообщения, крупным предпринимателем Чини, подвергшим его острой критике 19 июня, на заседании правительства.
Твердокаменные коммунисты-догматики в упор не хотели замечать всей сложности и неоднозначности процессов, присущих консервативно-революцинным («фашистским») режимам. Но и с той стороны все также сильно упрощалось. И ведь что характерно — наиболее упертые антикоммунисты надеялись на сближение с Англией — ввиду ее «консерватизма». А наиболее упертые антифашисты в Кремле тоже делали ставку на Англию — но только уже ввиду ее «демократизма». В последнем случае имела место быть типично марксистская, полулиберальная догма о том, что буржуазная демократия однозначно лучше националистической диктатуры. (И вот ирония судьбы — СССР был сокрушен под натиском западных демокра- [- 270 -] тий и под лозунгами установления западной демократии!)
Другое дело, что подходы были разные. Коммунисты типа Литвинова выступали категорически против любых маневров между Германией и демократами. Хотя даже и они не были сторонниками безоговорочного сближения с последними. Какую бы прозападную позицию ни занимал Литвинов, но и он не желал принимать крайне невыгодные предложения Англии и Франции, сделанные СССР в 1939 году. В апреле Литвинов писал: «...Вразговорах с нами англичан и французов... не содержалось даже и намека на какое-либо конкретное предложение или о каком-либо соглашении с нами. Если расшифровать эти разговоры, то выяснится лишь желание Англии и Франции, не входя с нами ни в какие соглашения и не беря на себя никаких обязательств по отношению к нам, получить от нас какие-то обязывающие нас обещания...» Здесь демократический Запад серьезно зарвался и тем самым подставил своих самых искренних симпатизантов литвиновского разлива.
А вот умеренные (относительно) коммунистические догматики типа Молотова подходили к делу гораздо более творчески. Они признавали возможность и даже необходимость временного и весьма осторожного сближения с Германией с тем, чтобы: 1) избежать немедленной войны; 2) сделать демократический Запад более сговорчивым, склонить его к реальному союзу против «фашизма». Потом уже, после сокрушения фашистских режимов, предполагалось возобновить борьбу против менее реакционных отрядов империализма. И то не сразу — а вначале многое от них взяв. Не случайно же Молотов выступал за план Маршалла!