1941: Время кровавых псов
Шрифт:
– Так почему вы решили, что я – подходящий кадр? – не оборачиваясь, спросил Севка.
Он смотрел в лицо лейтенанта, а тот не отводил взгляда от его лица.
– А я еще не решил. Я решил попробовать. А вам нужно надеяться.
– Я подумаю, – пообещал Севка.
– И примите к сведению, Всеволод Александрович… – Севка снова не оглянулся.
Лейтенант чуть прищурился и коротко дернул головой, приказывая обернуться.
– Да пошел ты… – одними губами прошептал Севка.
– Никита, только без рук. Молодой человек хамит с перепугу. Его можно понять. Но вы уже потрудитесь повернуться ко мне.
Севка четко повернулся через левое плечо и даже щелкнул каблуками.
– Вот, – удовлетворенно протянул комиссар. – Чему-то вас даже в вашей независимой армии научили. Кроме тактико-технических данных… как это? Автомата Калашникова, «АК» семьдесят четыре. Так вот, Всеволод Александрович, хочу еще раз указать на основные точки нашего с вами взаимопонимания. Вы можете отсюда сбежать…
Лейтенант за спиной Севки издал странный кашляющий звук.
– Можете, если повезет, – сказал комиссар. – И что дальше? Вы попытаетесь найти кого-то, кто поверит вам больше, чем я? Прошу вас это осознать. И еще – прошу вас выбрать как можно быстрее, лучше немедленно, форму нашего сотрудничества.
– Из чего выбирать? – поинтересовался Севка.
– Ну… Осознанный выбор, основанный на понимании отсутствия альтернатив, – лучший вариант для всех.
– Второе?
– Второе… когда в конце прошлого века…
– Девятнадцатого? – спросил Севка.
– Что? А, да, чуть не забыл, вы же из двадцать первого… В конце девятнадцатого века во Франции встал вопрос о создании контрразведывательной агентурной сети. И кому-то из тамошних специалистов пришла в голову замечательная мысль – употребить в этих целях парижских проституток. Даму брали, заводили в камеру и вручали ей машинописную страницу, заполненную текстом, лишенным всякого смысла и внутренних логических связей, да еще и с обилием цифр и непонятных терминов. И давали даме час-два на то, чтобы она этот текст запомнила. Потом просили воспроизвести. Если проститутка не справлялась, то ее крепко били. Больно, но без повреждений… Вы знаете, как это бывает…
– Знаю, – подтвердил Севка.
– После побоев даме давали новый листок с новым текстом. А потом новый. А потом – два. И три. И в результате ночные мотыльки могли дословно запоминать до часу разговора на незнакомом языке. Поверьте, мы можем…
– Я верю, – сказал Севка. – И я горю желанием сотрудничать.
– Вот и славно, – подвел итог комиссар. – Не задерживаю.
Севка вышел.
Этой ночью спать ему не пришлось, лейтенанты взяли его в оборот, заставили прошагать в общем несколько километров по комнате от стены к стене и обратно, отдать несколько тысяч раз честь и провозгласить: «Служу трудовому народу». Как к утру сообразил уставший и озверевший от повторов Севка, они вовсе не оттачивали его выправку и строевые приемы, им нужно было, чтобы в каждом его движении чувствовался автоматизм, равнодушие к ритуалам и ритуальным фразам.
Когда солнце наконец встало, Никита потянулся, сказал, что, в принципе, на один раз Севки хватит. И даже разрешил подремать часик-другой. Второй лейтенант, Константин, вышел из комнаты, а Никита задержался, прошел к окну, отдернул легкую занавеску, открыл фрамугу.
– Смотри, Сева, – сказал лейтенант. – Вон там, на
– И что? – спросил Севка, поняв, что Никита ждет его реакции.
– Ничего. Ответь быстро на мои вопросы. Какие документы должен иметь командир Красной армии при себе? Сколько стоит проезд в московском трамвае и зависит ли стоимость от дальности поездки? Фамилия наркома обороны и состав политбюро?
– Я не знаю…
– Правда? Тогда подумай над тем, как долго ты сможешь оставаться на свободе, если сбежишь отсюда.
Никита вышел.
Севка, не раздеваясь, упал на застеленную кровать и закрыл глаза.
Никита все объяснил очень доходчиво. И все правильно обрисовал. И комиссар… «Евгений Афанасьевич, – сказал Севка. – Евгений Афанасьевич».
У Севки всегда были проблемы с именами-фамилиями, нужно было несколько раз повторить их, чтобы держать в памяти. Евгений Афанасьевич.
Мир качнулся и, словно примеряясь, готовясь к чему-то более серьезному, немного просел.
Севка вздрогнул и открыл глаза.
Посмотрел на свои руки и выругался – пальцы дрожали. Вот сейчас его накроет волна отката. Он слишком долго был напряжен. И он убил человека. И он чудом выжил. Получил шанс чудом выжить.
Севка сжал пальцы в кулаки.
Успокоиться. Не сорваться, не забиться в истерике… Севка помимо воли улыбнулся. Он так свободно говорит о возможности впасть в истерику… Если бы ему неделю назад сказали, что он может срываться, как последняя истеричка, плакать и кричать от страха, – засмеялся бы в лицо. Он всегда был очень спокойным человеком, которому проще перетерпеть, чем обострить.
Славную морковку перед ним повесил комиссар… Евгений Афанасьевич. Ты можешь оказаться полезным, Севка! Очень полезным. Если сам, конечно, захочешь. Ты должен постараться, и все получится. Тебя оставят в списках живых и даже наградят орденом. Звездочкой. Это присвоят Героя Советского Союза, что ли? Высшую награду?
Севка даже целую минуту представлял себе золотую звезду на груди и только потом понял, что вручат ему орден Красной Звезды. Будет у него на груди железяка. Или кусок серебра, если орден делают из серебра. Но в любой момент его могут снова сунуть в подвал. Толку что – массажиста с немецким именем нет в живых…
Судорога ледяными пальцами сжала желудок Севки.
– И пусть я убил массажиста… – заставил произнести себя вслух Севка. – Найдется кто-то другой. Тот же Никита, например.
Найдется кто-то другой, кто сможет снова смешать Севку с грязью. И этого другого Севка уже не сможет поймать на безумный взгляд и обмоченные штаны.
Поэтому лучше терпеть, ждать и готовиться.
Узнать, сколько стоит проезд в трамвае и зависит ли стоимость проезда от дальности поездки. Наверное, не зависит, социализм все-таки на дворе. С другой стороны… Черт его знает, что тут у них с другой стороны.
Терпеть и готовиться. К встрече со старшим лейтенантом Орловым, например. Они встретятся, не могут не встретиться. И пусть это будет похоже на дешевое кино, в котором персонажам, так или иначе, предначертано пересечься еще раз, но отчего-то Севка был в этом уверен.