1941: Время кровавых псов
Шрифт:
– Это ваша первая операция? – спросил Севка тихо-тихо. – Самая первая?
– Первая, – так же тихо ответил Орлов. – И поэтому я решил с тобой переговорить без свидетелей… Мне нужен будет человек, который…
– Четвертый?
– Четвертый. И пятый. И шестой. Я бы все отдал, чтобы привлечь старика и Женьку к работе. Но сейчас я говорю с тобой.
– Давай поговорим после операции, – предложил Севка. – Ты отправишь меня домой, там мы посидим, покалякаем о делах наших скорбных…
Севка ожидал, что Орлов станет спорить, уговаривать, но тот не ответил. Достал папиросу, спички, прикурил.
– Я
– Я могу переправить тебя прямо сейчас. В такое место, в котором тебе не будут угрожать временные парадоксы… – сказал Орлов.
– Ты имеешь в виду, что в случае неудачи я просто исчезну?
– Не исключено.
– Но и ты…
– Не знаю. Я ушел из обычного течения времени до этой развилки. Поэтому, надеюсь, меня изменение не коснется. Чалый… Чалый родился позже. Это, кстати, он тебя выбрал. Его я бы отправил… и отправлю, наверное, если Евгений даст людей и снаряжение.
– Даже так? – Севка посмотрел по сторонам, словно надеясь что-то рассмотреть. – Все так серьезно?
– Я не знаю. – Теперь в голосе Орлова проскользнула беспомощность. – Может, все гораздо серьезнее. Может, все намного проще. Я – не знаю. Лучше, наверное, было бы выждать, поискать новую возможность. Вдруг до того момента, когда возможность остановить залп исчезнет, появится вариант… откроется воронка возле этого чертова капитана Сличенко до того, как он связал в кучу свои установки и склад, на котором хранятся снаряды «МХ-13»… И достаточно будет просто всадить ему пулю в сердце в тридцать восьмом или прирезать где-то под Минском, когда он выходил из окружения… Не исключено, что уже сейчас такая воронка открылась. Но не исключено также, что вначале произойдет изменение, а потом уж… И я не знаю, как потом все это будет выглядеть. Не знаю…
– Почему? Пусть тут все накроется, ты выждешь немного, появится воронка, о которой ты говорил только что, ты отправишься туда и грохнешь этого капитана… И мир, течение истории возродится, как феникс из пепла.
– Или не возродится, – сказал Орлов. – Я не знаю, как все будет происходить на самом деле. И спросить мне не у кого…
– У того спроси, кто тебя забрал… В двадцать первом, если правильно понял?
– В двадцать первом. Я как последний дурак позволил Женьке Карелину загнать меня в рощу. Патроны заканчивались, а люди у него – нет. И мне стало так тоскливо… Как мне стало тоскливо! И тут – внезапное предложение. Совсем неожиданное. Только что я сидел в одиночестве под березой и грустно смотрел в дуло своего «маузера», пытаясь разглядеть последнюю пулю, как вдруг кто-то хлопнул меня по плечу, увернулся от этой моей последней пули и предложил мне жизнь. Нужно было только сказать «да» и сделать всего один шаг. Ты бы хоть на мгновение засомневался?
– Нет, наверное…
– Вот и я вскочил с криком «да-да-да-да» и шагнул вперед. Так все и началось. Ладно. – Орлов бросил окурок на мостовую, красный огонек прочертил дугу в темноту и разлетелся от удара о булыжник мелкими искрами. – Тебе пора.
– Но…
– Тебе пора, Сева. Тебя ждут. Если ты решил уйти прямо сейчас – пошли. Если тебе нужно подумать – до восемнадцатого еще море времени. Идешь сейчас?
Севка задумался.
Ему предложили гарантию. Ему предложили возможность существовать, даже если его мир
Ведь его почти ничего не связывает с тем миром, если вдуматься. Друзей у него почти нет. Родственников – во всяком случае, тех, о которых он знает, – нет. Нет смысла, нет перспектив, нет надежды… И глупо было бы рисковать собой ради сохранения того мира. Настолько глупо, что каждый разумный человек не стал бы ни на секунду задумываться. Конечно, да, соглашаться. И немедленно. Потому что этот мир, эта октябрьская Москва, залитая страхом и темнотой, – тоже не его мир. Все вокруг ничуть не похоже на то, как он представлял по книгам и фильмам. Люди… Люди тоже не такие. Раньше Севка честно полагал, что люди, победившие в войне, – другие. Лучше, чем он, сильнее, чище. Они стояли насмерть, были готовы идти на жертвы, ни на секунду не сомневались в том, что победят… А оказалось, что это не так. Не так!
Там, возле дороги, когда пленные отказались от внезапно вернувшейся свободы, Севка впервые почувствовал себя обманутым, и чем дальше, тем больше он понимал, с ужасом чувствовал, что эти люди не могут выиграть такую войну. Просто не захотят. Не смогут собраться и выстоять. Он смотрел в глаза тех, кого люди комиссара отправляли в тыл к немцам, и не видел в них ничего, кроме тоски и страха. Не мог увидеть ничего, кроме бессилия перед неотвратимостью гибели. И никто даже не пытался скрыть этого – ни курсанты, ни инструкторы.
Да если бы любому из них предложили возможность уйти. Не сдаться в плен, нет, а просто уйти, исчезнуть, сохранить жизнь – каждый из них согласился бы, как сам Орлов в той роще в двадцать первом году.
– Мне нужно подумать, – сказал Севка неожиданно для себя. – До завтра как минимум.
– Ну, до завтра – так до завтра, – не стал настаивать Орлов. – Время пока ждет. Отсюда идет много воронок наверх. Как только скажешь…
– Я подумаю, – сказал Севка.
И Орлов ушел.
Только что стоял рядом, Севка слышал его дыхание, видел темный силуэт, – и вдруг исчез. Только легкие шаги, будто шел Орлов не в сапогах, а в спортивной бесшумной обуви.
Севке захотелось крикнуть вдогонку, попросить подождать. Севке захотелось просто закричать, выплеснуть свой ужас, накопившийся за все это время в прошлом. Но он сдержался.
«Ладно, – сказал себе Севка. – У меня есть время. Скажу завтра». Это будет даже интересно – смотреть на комиссара и старика, слушать их и понимать, что все это его уже не касается напрямую. А потом уйти. И попасть в загадочное место, из которого он сможет видеть прошлое и даже совершать в него прогулки. «Стать властелином времени», – сказал Севка с иронией.
Нужно идти домой.
Севка даже сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что домом назвал квартиру Евграфа Павловича. «Какой, к чертям собачьим, дом», – возмутился Севка. Попытался возмутиться.
Он должен их всех ненавидеть. Они его мучили. Они его пытали. Но когда Костя принес в комнату револьвер… Костя отдал оружие ему, как своему, как человеку, которому можно доверять. Так ведь? А ему можно доверять? Если он сам себе не доверяет, если он не может понять, отчего не рванул, поджав хвост, к спасительной воронке «наверх»?