1941. Забытые победы Красной Армии (сборник)
Шрифт:
За это время Тимошенко восстановил фронт и перебросил (на всякий случай!) для непосредственной обороны Харькова одну дивизию. Ее появление не только обрадовало, но и озадачило руководство города. Прибывший в горком партии представитель штаба дивизии с порога поинтересовался состоянием Харьковского ополчения и наличием в городе запасов оружия. Узнав о существовании в городе лишь девяти вооруженных взводов истребительных батальонов НКВД (450 винтовок) и о полном отсутствии каких бы то ни было запасов оружия и боеприпасов, он опешил: «Чем же мы будем защищать Харьков, если и у нас оружия нет?» Дивизия оказалась невооруженной – от немцев она могла отстреливаться разве что из командирских наганов и пистолетов «ТТ».
Надолго в городе дивизия не задержалась и через пару дней, не успев освоить возводимых на окраинах оборонительных рубежей и батальонных оборонительных районов, покинула Харьков. Со следующей, прибывшей ей на смену, повторилась та же ситуация: дивизия вновь прибыла безоружной и в городе пробыла недолго [170] . Вооружались же вновь сформированные соединения не в тыловом Харькове, рисковавшем вот-вот превратиться во фронтовой, атакуемый противником город, а в прифронтовой полосе.
Городскому руководству наличие в пределах видимости хоть каких-то (пусть даже таких) регулярных войск казалось едва ли не счастьем. «Отцы города» надолго запомнили 15–16 сентября 1941 года, когда под лязг немецких танков с грохотом захлопнулась крышка Киевского «котла», и перед врагом открылись пути к неэвакуированному и незащищенному Харькову Не утешало даже то, что большинство работников обкома, горкома и райкомов партии в течение 10–15 сентября успело (в отличие от остальных харьковчан) организованно, вместе с семьями покинуть город. Остались только секретари, несколько инструкторов и заведующих отделами, семьи которых были эвакуированы тремя днями позже [171] .
А вот полковник М. Г. Соколов, командир расположенной в Харькове 57-й бригады войск НКВД по охране особо важных предприятий промышленности, получил 16 сентября совершенно неожиданный боевой приказ: немедленно занять круговую оборону в районе Харьковского тракторного завода и держаться там любой ценой, даже в условиях полного окружения.
Степень угрозы и безвыходность ситуации Соколов понял сразу. В Харькове его бригада охраняла военные заводы и была снабжена только стрелковым оружием. Об артиллерии и медсанбате даже не мечтали. Никому и в голову не приходило, что подразделения охраны заводов окажутся единственной силой на пути танков Клейста и Гудериана, – других войск в городе не было. Сняв охрану со всех объектов, Соколов мог прикрыть 30-километровый рубеж цепью из четырех тысяч бойцов – восемь метров фронта на каждого. В резерве оставались милиция и все те же девять взводов истребительных батальонов НКВД (остальные «истребители» и все народное ополчение оружия не имели). За исключением автономного района ХТЗ, находившегося в восьми километрах за восточной окраиной, прикрыть город с севера, запада и юга было некому и нечем. В те дни судьба Харькова висела на волоске… [172]
Вопрос о войсках для усиления гарнизона и обеспечения обороны города стабилизирует лишь прибытие 216-й стрелковой дивизии, формировавшейся в Харьковском военном округе по постановлению Госкомитета обороны СССР № 728с и приказу Наркомата обороны № 0093 от 3 октября 1941 года. Завершить формирование планировалось в сверх-жесткий срок – менее чем за месяц, к 1 ноября 1941 года, поэтому пополнение поступало в нее быстрыми темпами, в основном из необстрелянных призывников соседней Сумской области. При штате в 11 488 бойцов и командиров в дивизии числилось:
8 октября – 10 833 человек;
14 октября – 11 479 человек;
16 октября – 11 483 человек;
20 октября – 11 475 человек.Коммунисты и комсомольцы составляли всего 13 % личного состава. В период формирования имели место случаи дезертирства (к 14 октября – 59 человек), антисоветских высказываний и недовольства питанием [173] .
Винтовками и минометами дивизия к началу боев за город будет обеспечена почти полностью. Некомплект автоматического оружия (пистолетов-пулеметов, станковых и ручных пулеметов) составит до 50 %, некомплект артиллерии – 30 % и выше: 76-мм дивизионных и полковых орудий в наличии будет только 21 (вместо 32 по штату), 45-мм противотанковых пушек – всего 3 (вместо 24) [174] . В связи с резким обострением обстановки и выходом немцев на ближние подступы к Харькову дивизия будет введена в бой недоформированной, с недостаточно сколоченными подразделениями и слабо обученным личным составом. Но в сентябре 1941-го в городе не было и этого…
Харьковская дуга
1 октября 1941 года Тимошенко доложил Сталину, что рухнувший после катастрофы под Киевом фронт Юго-Западного фронта восстановлен [175] . Формально так оно и было: все «дыры» в обороны к тому времени смогли закрыть. И хотя немцы продолжали теснить армии Тимошенко к Харькову, происходило это медленно и лишь на отдельных участках.
Но радости в том было немного, ибо на флангах фронта все выглядело к тому времени гораздо хуже. Важная для войск Юго-Западного фронта директива № 28/оп от 27 сентября 1941 года, ориентировавшая армии на создание прочной обороны, вселявшая оптимизм и расставлявшая, казалось бы, все точки над «i», уже в день своего появления оказалась устаревшей и мало соответствовавшей обстановке. Обстановка эта 27 сентября резко изменилась. Всего через несколько дней она потребует принятия новых, более адекватных решений.
Сосредоточив внимание на прикрытии Харьковского направления и ликвидации Красноградского клина, Генштаб и Ставка в Москве и штаб Юго-Западного фронта в Харькове невольно упустили из виду 1-ю танковую группу Клейста и 2-ю танковую группу Гудериана, находившиеся в ближних тыловых районах группы армий «Юг». Предполагалось, что в ходе боев с окруженной группировкой Кирпоноса и при отражении сентябрьских контрударов 2-го и 5-го кавкорпусов, усиленных танковыми бригадами, и без того потрепанные танковые дивизии вермахта понесли серьезные потери и нуждаются в длительном восстановлении ударного потенциала.
Действительность была иной. Потери врага оказались не столь велики и невосполнимыми не были. По послевоенным советским оценкам, «противник потерял под Киевом свыше 100 тыс. чел.» [176] Того же мнения придерживался после войны и Маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Красная Армия в ожесточенных боях за Киев разгромила свыше 10 кадровых дивизий противника. Он потерял более 100 тыс. солдат и офицеров.» [177] Десять разгромленных дивизий были явным преувеличением (все они вскоре появятся под Харьковом и в Донбассе), а вот утверждения о стотысячных потерях близки к правде, хотя советские оказались при этом в 7 раз выше – 700,5 тыс. чел: 616,3 тыс. убитыми, пленными и без вести пропавшими и 84,2 тыс. ранеными [178] . Впрочем, в справедливости этих цифр многие сегодня сомневаются, не без основания считая их неточными и заниженными.
Выше ожиданий советского командования и специалистов ГАБТУ оказались и возможности ремонтных служб панцерваффе. В течение 5–7 дней после завершения боев под Киевом количество боеспособных танков увеличилось в танковых группах на четверть: в 1-й танковой группе Клейста – с 53 до 70–80 %, во 2-й танковой группе Гудериана – с 25 до 50 % от их прежней численности [179] .
Не дожидаясь завершения боев в Киевском «котле» (их исход был уже ясен немцам), танковые группы врага начали форсированную перегруппировку для дальнейших действий. Группа Клейста с 21 сентября концентрировалась в Полтавской области западнее Краснограда, Кобеляк и Царичанки, готовясь к удару на юг – с выходом в тыл Южного фронта, прорывом в Донбасс и к побережью Азовского моря. Группа Гудериана с 27 сентября сосредотачивалась в Сумской области в районе Шостки и Глухова для броска на север в рамках общего наступления на Москву о том, что советская авиаразведка выявила эту перегруппировку своевременно, что летчики в течение шести дней докладывали о концентрации вражеских войск и движении мотомеханизированных колонн, а выводов по их докладам сделано не было, поведал в свое время под большим секретом и грифом «ДСП» генерал-майор М. Д. Грецов [180] . Сегодня об этом не вспоминает разве что ленивый. А тогда сжатые сроки перегруппировки, пополнения и подготовки врага к нанесению новых ударов стали для многих полной неожиданностью. «Советское командование не рассчитывало, что новое германское наступление начнется еще осенью 1941 года. Господствовало мнение, что в преддверии осенней распутицы и после боев под Киевом немцы не будут проводить больших операций» [181] . Цена ошибок оказалась велика.
27 сентября танки Клейста прорвали юго-западнее Краснограда оборону ЮФ (командующий фронтом – генерал-лейтенант Д. И. Рябышев, с 5 октября – генерал-полковник Я. Т. Черевиченко) и устремились на юг. Темп продвижения авангардных групп составлял 25–30 км в сутки. 5 октября моторизованная дивизия СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» обергруппенфюрера СС Зеппа Дитриха вышла к Азовскому морю в районе Осипенко (Бердянск), отрезав пути отхода 9-й и 18-й армий ЮФ. 8 октября немцы взяли Мариуполь, 12-го – Таганрог и двинулись к Ростову. Одновременно они расширили в северном направлении образовавшийся вдоль берега моря «Азовский коридор», заняв 11 октября Волноваху, а 13-го – Тельманово.
30 сентября в наступление против левого крыла Брянского фронта (командующий – генерал-лейтенант А.И. Еременко) перешли танки Гудериана. Прорвав советскую оборону, они двинулись на Орел и Тулу, создавая угрозу прорыва к Москве. 3 октября, пройдя с боями 250 км, 4-я танковая дивизия генерал-майора фон Лангермана ворвалась в Орел, по улицам которого еще ходили городские трамваи. «К 6 октября оборона Брянского фронта была прорвана в трех местах. Начался отход его войск в крайне трудных условиях» [182] – пути их отхода и линии снабжения были перерезаны, управление войсками потеряно, три армии (3-я, 13-я и 50-я) окружены севернее и южнее Брянска, а находившаяся на стыке с Юго-Западным фронтом оперативная группа генерала А. Н. Ермакова оттеснена на юг.
Немецкая операция «Тайфун» развивалась успешно – 6 октября танки Гудериана вышли на автостраду Вязьма-Москва, откуда могли взять прямой курс на столицу. 7 октября войскам Брянского фронта был отдан приказ пробиваться на восток. Еще более отчаянную телеграмму получил командующий группой войск Западного фронта генерал Болдин: «Вывести войска за Вязьму. Иначе – катастрофа. Идти день и ночь. Темп – 70 км в сутки. Вы нужны для защиты Москвы» [183] .
После войны это отчаянное движение на восток окруженных и в массе своей обреченных войск Брянского, а затем и Западного фронта назовут изобретательно и даже красиво – «боями с перевернутым фронтом». Хотя для находящихся во вражеском кольце фронт, по большому счету, проходил везде – не только на земле, но и в мгновенно ставшем враждебным небе. Покой в «котлах» существует только для мертвых… Это потом, задним числом, поднаторев и непрерывно совершенствуясь в словесной и исторической эквилибристике, полководцы, историки и мемуаристы будут говорить не только об аверсе, но и о реверсе любой разгромной «медали», о выигрыше времени, сковывании сил врага и многом ином, превращая любое поражение в победу – даже там, где ее не было и в помине.
А тогда, осенью 1941-го, на Брянском фронте к северу от Орла из окружения выйдет всего 10 % личного состава 50-й армии (командарм М. П. Петров и член Военного совета Н. А. Шляпин погибнут), а в район Курска – до 20 % бойцов 3-й и 13-й армий [184] …
Слова о катастрофе не были преувеличением. Дабы удержать рвущихся к Москве немцев, в пламя войны будет брошено все, что находилось под рукой и оказывалось в поле зрения полководцев и командиров: дивизии слабо вооруженных московских ополченцев, сводные отряды тыловиков, дорожников, милиции и не успевших перевести дух после выхода к своим окруженцев. В жертву молоху будет вынужденно принесено будущее армии – батальоны и полки курсантов, а на бомбежку танковых колонн и уничтожение стратегического моста под Юхновом 6 октября 1941 года отправлена 82-я дальнебомбардировочная дивизия, незадолго до этого бомбившая Берлин и Кенигсберг. Для стабилизации и полного восстановления положения лучшему, как принято ныне говорить, «кризис-менеджеру» Великой Отечественной Г. К. Жукову и подчиненным ему войскам понадобятся едва ли не два месяца нечеловеческих усилий и отчаянной борьбы на грани и за гранью всего мыслимого и возможного.
Ставке, Генштабу и лично товарищу Сталину с первой декады октября будет уже не до Украины. Стратегическая целесообразность и смысл принимаемых решений все настойчивее будут подчиняться интересам эпицентра боевых действий осени 1941 года, резко переместившегося к Москве. На украинских событиях это сказалось с первых дней операции «Тайфун» и стало заметно здесь едва ли не раньше, чем в столице.
Перед глазами Тимошенко со всей очевидностью вновь замаячил призрак киевской катастрофы: немцы в очередной раз обходили Юго-Западный фронт с обоих флангов. О том, что такое Барвенковский выступ, маршал узнает в 1942 году, о Курской дуге – весной, а еще более – летом 1943-го. Но о недавней Днепровской (Киевской) дуге и едва завершившейся внутри нее трагедии Тимошенко в октябре 1941-го был осведомлен прекрасно. Теперь она могла повториться: если ударные группировки немцев повернут навстречу друг другу и сомкнутся, Юго-Западный фронт ожидает повторный разгром, а самого Тимошенко – судьба павшего под Киевом М. П. Кирпоноса или бесславный конец расстрелянного после поражения в Белоруссии Д. Г. Павлова…
Вырисовывавшаяся на штабных картах Харьковская дуга была, в отличие от Киевской, еще более широкой и не столь четко очерченной. Оказавшись на второстепенном стратегическом направлении, войска 6-й и 17-й немецких армий не собирались отсиживаться в окопах. Понимая, что русским на Украине теперь не видать резервов, как собственных ушей, немцы настойчиво, веером точечных «уколов» и «нажимов» прощупывали прочность советской обороны по всему периметру Харьковской дуги. Линия фронта от этого вибрировала, но в целом держалась. Зато на флангах ситуация становилась с каждым днем все более настораживающей, а затем и угрожающей. Не видеть и не замечать этого мог только слепой, а незрячими Тимошенко, Сталин и начальник Генштаба Шапошников не были.
Будь в тылу обтекаемого немцами Юго-Западного фронта и на подходах к нему достаточное количество резервов, широкое основание Харьковской дуги могло статьспасением для фронта: свежие войска встали бы заслоном на пути танковых клиньев гитлеровцев и истощили бы их наступательный порыв. Но войск этих не было и в ближайшие недели не предвиделось. Единственным выходом в сложившейся ситуации был своевременный и организованный отход войск Юго-Западно-го фронта на восток – то, что не удалось осуществить в сентябре 1941 года под Киевом. Отход был начат планово, но затем превратился в вынужденный.
6 октября 1941 года Тимошенко издал директиву № 0120 об отводе в течение 8-10 октября с наиболее угрожаемого участка правофланговых армий фронта (40-й и 21-й) на рубеж Суджа, Сумы, Ахтырка, Котельва. В процессе отхода противник сумел на стыке отходящей 21-й и остававшейся на своих позициях 38-й армии вклиниться в глубь обороны на Богодуховском направлении, вынудив к отходу правофланговую 76-ю горнострелковую дивизию 38-й армии.
На следующий день главные силы немецкой 17-й армии атаковали позиции 6-й армии Малиновского под Красноградом, вынудив ее 8 октября начать отход по всему фронту. К 16 октября войска армии отошли на 40–60 км – к рокадной железной дороге Харьков – Лозовая на рубеж Мелеховка, Ефремовка, Краснопавловка, Михайловка, Надеждино. В руки немцев перешла вся юго-западная часть Харьковской области, а «занимаемый войсками фронта к 16 октября рубеж не представлял тактических удобств по своим топографическим свойствам. Неукомплектованность наших дивизий людьми и вооружением, а также усталость личного состава не обеспечивали устойчивого поведения войск» [185] . И это было только начало…
В директивах не значился…
15 октября 1941 года Ставка ВГК, учитывая положение на большей части рассыпающегося советско-германского фронта (в полосе Западного, Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов), приняла вынужденное, но важное и своевременное решение. Применительно к Украине оно было изложено в директиве № 00301, направленной одновременно главкому Юго-Западного направления (он же командующий Юго-Запад-ным фронтом) Тимошенко и командующему Южным фронтом Черевиченко:«В целях планомерного отхода на восток для сохранения армии Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
1. Юго-Западному фронту с 17 октября начать отход частью сил на линию КАСТОР НОЕ, СТАР. ОСКОЛ, НОВ. ОСКОЛ, ВАЛУЙКИ, КУПЯНСК, ЛИМАН, закончив его к 30 октября с. г.
2. Юго-Западному фронту с выходом на линию КАСТОРНОЕ, КУПЯНСК, ЛИМАН вывести в резерв не менее шести стрелковых дивизий и двух кавалерийских корпусов.
3. Южному фронту, в соответствии с отходом Юго-Западного фронта, отводить свою правофланговую армию на фронт ЛИМАН, ГОРЛОВКА, оставляя свои левофланговые армии (18-ю и 9-ю армии) на занимаемом ныне фронте. К 30 октября Южному фронту закрепиться на фронте ЛИМАН, АРТЕМОВСК, ГОРЛОВКА, МАТВЕЕВ КУРГАН, р. МИУС до устья и далее по ЛИМАНУ– по его восточному берегу.
4. Южному фронту с выходом на линию ЛИМАН, ГОРЛОВКА, МАТВЕЕВ КУРГАН, ЛАКЕДЕМОНОВКА вывести во фронтовой резерв не менее трех стрелковых дивизий». [186]С подачи Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна практически все писавшие и пишущие о событиях осени 1941 года считают своим долгом воспроизвести внесенный им в анналы современной мемуаристики, а затем и истории пассаж:
«Начальник штаба вызвал меня и приказал: немедленно садитесь за подготовку проекта директивы на общий отход армий.
Он протянул документ. Бегло пробежав его глазами, я остолбенел… Это означало, что войска нашего фронта не только должны отступить от 80 до 200 километров, но и оставить Харьков, Белгород, Донецкий промышленный район.
Яне мог прийти в себя. Что же вынудило Ставку принять столь трудное решение? Я не мог забыть, как месяц назад, в более безвыходной обстановке Ставка проявила максимум настойчивости, чтобы не допустить отвода войск на такое же примерно расстояние. А теперь, когда командование фронтом и не просит об этом, когда положение фронта куда более прочное, чем было в середине сентября, отдается приказ отходить» [187] .На военной стезе Иван Христофорович был человеком опытным и по праву заслуженным, но вот в писательском деле – крайне оригинальным. Перечитывать его можно до бесконечности, открывая для себя при этом все новые и новые грани его изобретательности и таланта.
«Я остолбенел… Я не мог прийти в себя… Что же вынудило Ставку принять столь трудное решение?» – недоумевал (или делал вид после войны, что и в самом деле недоумевал) опытный боевой генерал, участник трех войн, начальник оперативного отдела штаба фронта. А ведь причина была четко, с убийственной простотой изложена в первой же фразе директивы, которую мемуарист в свое время удачно «подрезал» и читателям не сообщил: «для сохранения армии». Что же здесь непонятно? И что в этом неожиданного?
Положение на флангах Юго-Западного и примыкавших к нему Брянского и Южного фронтов Баграмян знал и постоянно отмечал на картах своего оперативного отдела. Отмечал он и положение дел на всем советско-германском фронте – так, как делало это в те месяцы не только большинство штабистов, но и многие рядовые граждане. Не знать, под какой откос в последние две недели катится фронт на большинстве участков, начальник оперативного отдела просто не мог, разве что судил о положении на фронтах не по картам, документам и информационным сводкам Генштаба, а исключительно по сообщениям Совинформбюро. В них в начале войны можно было услышать (вернее, не услышать) и не такое. Об оставлении городов радио сообщало с опозданием в 3–5 дней, о сдаче Полтавы было извещено только через 12 (к тому времени немцы уже давно вышли на территорию Харьковской области и десятый день сидели в занятом с ходу Краснограде). О сдаче самого Харькова Совинформбюро поведает народу лишь на шестой день – 29 октября 1941 года.
Рассуждения о том, что проводимое в ходе отхода выпрямление линии фронта (у немцев такие «выпрямления» станут позднее дежурным аргументом, оправдывавшим любое отступление) позволило бы вывести в резерв ряд стрелковых и кавалерийских соединений, являются верными. Но рассчитывать на то, что резервы эти останутся в распоряжении Юго-Западного фронта или хотя бы всего направления, было наивно. 15 октября Ставка думала не о резервах для Тимошенко и Черевиченко, а об использовании выводимых с передовой дивизий на Московском направлении. Именно они должны были стать тем «последним батальоном», которому, по меткому выражению Наполеона, и суждено было решить исход кампании 1941 года.
Практически так и случилось: в конце октября погрузится в эшелоны для отправки под Наро-Фоминск 1-я гвардейская мотострелковая дивизия А. И. Лизюкова, следом за ней уедет на Западный фронт 2-й кавкорпус П. А. Белова (его дерзкий рейд по тылам группы армий «Центр» будет до июня 1942 года сковывать все инициативы немецкого командования на Московском направлении). В ноябре – декабре Юго-Западный фронт станет поставщиком войск не только для Ставки ВГК (1-я гвардейская стрелковая дивизия), но и для Южного фронта (216-я, 275-я, 295-я стрелковые дивизии, 3-я танковая бригада, три дивизии кавалерийской группы А. Ф. Бычковского и др.).
Если что и могло по-настоящему удивить генерал-майора Баграмяна в директиве Ставки, так это окончательный рубеж отвода войск – река Оскол. С первого взгляда на карту наиболее выгодным для ведения прочной обороны рубежом, вне всякого сомнения, представлялся Северский Донец – гораздо более серьезная водная преграда, нежели мелкий и неширокий Оскол. Да и расположен Донец по отношению к Харькову ближе, то есть намного выгоднее с точки зрения организации будущего наступления на город. Причина, однако, была проста: рубеж на Осколе соответствовал глубине, на которую к тому времени уже прорвались немецкие ударные группировки на участках Брянского и Южного фронтов.
То, что при этом в руки врага переходил весь Харьковский промышленный район, значительная часть Донбасса и две стратегические рокадные железнодорожные и автомобильные магистрали, для Ставки было прискорбно, но решающего значения уже не имело. Речь шла о спасении армии, а вместе с ней и всей страны – решение, знакомое каждому отечественному школьнику со времен фельдмаршала М. И. Кутузова, Бородинской битвы и Отечественной войны 1812 года.
Но, в отличие от Кутузова, заявившего о том, что «с потерей Москвы не потеряна Россия», Ставка ВГК в директиве № 00301 от 15 октября 1941 года не упомянула об оставляемом Харькове ни единым словом. Факт этот не только поразил до глубины души генерала Баграмяна осенью 1941-го, но и породил многочисленные мифы и легенды среди послевоенных исследователей, историков и краеведов. Одним из первых, если не самым первым мифотворцем оказался, к сожалению, сам Баграмян: именно он при составлении оперативной директивы штаба Юго-Западного фронта № 0161/оп от 16 октября 1941 года, регламентировавшей отвод войск фронта на период с 17 по 23 октября, точно так же ни разу не упомянул про Харьков.
Действия 38-й армии на харьковском направлении с 27 сентября по 28 ноября 1941 года
Задача на длительную оборону и максимально долгое удержание Харькова в директивах от 15 и 16 октября не ставилась. Тем более не шла речь об обороне города «до последнего патрона» и «до последнего человека». Название «Харьков» многократно звучало в правительстве СССР, Ставке ВГК и Государственном Комитете обороны СССР не в середине октября, а месяцем ранее. Понимая, что город, возможно, придется сдать, заранее был разработан комплекс мер по максимально более полной (тотальной) эвакуации одного из крупнейших промышленных центров страны. Захватчикам должны были достаться не работающие заводы и фабрики, а пустые здания, заминированные корпуса, взорванные стратегические объекты.
12 сентября 1941 года ГКО принял постановления № 666 (об эвакуации дизельного завода № 75) и № 667 (об эвакуации танкового завода № 183), а 16 сентября постановлением № 681 утвердил план эвакуации предприятий Харькова и Харьковской области. Директора важнейших заводов (танкового – Ю. Е. Максарев и дизельного – Д. Е. Кочетков) о предстоящем перемещении узнали 15 сентября, из телеграмм Наркомата танковой промышленности. Через два дня в Нижний Тагил с завода № 183 ушел первый эшелон с группой конструкторов и технологов, техдокументацией танка Т-34, моделями, штампами и уникальными станками [188] , а в Сталинград началась переброска всех цехов ХТЗ [189] . 4 октября 1941 года последовало постановление № 731 «Об эвакуации 2-й очереди Харьковских заводов № 183, 75 и ХТЗ».
Думали при этом не только о станках и металле, но и о будущем страны: 16 сентября 1941 года, одновременно с планом эвакуации харьковских предприятий, Председатель ГКО И. В. Сталин подписал постановление № 685 «Об эвакуации женщин и детей из г. Харькова». О документе этом историки не вспоминали. Хотя могли бы им, безусловно, гордиться: подобные решения принимались, помимо Харькова, лишь дважды – по женщинам и детям Курской области и детям Москвы.
Осенью 1941 года Харьковская область выполнила требования директивы СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года («При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, ни килограмма хлеба, ни литра горючего, угонять скот»), а по уничтожению и выведению из строя объектов промышленности и жизнеобеспечения даже перевыполнила.
Идея создания Харьковского узла инженерных заграждений начала прорабатываться в Москве одновременно с принятием первых директив об эвакуации городских предприятий. К практической ее реализации в последних числах сентября 1941 года приступил человек, ставший легендой во многом благодаря именно этой операции, – полковник И. Г. Старинов.
Тема эта заслуживает отдельного развернутого повествования. Здесь же мы ограничимся лишь парой деталей. В подготовке и оборудовании беспрецедентного доселе узла инженерных заграждений была задействована не только прибывшая в Харьков вместе со Стариновым оперативная группа специалистов по спецминированию, но и шесть инженерно-саперных батальонов и три железнодорожные бригады Юго-Западного фронта. Впечатляющими оказались и результаты проделанной работы: многие магистрали (например, стратегическое шоссе Харьков – Чугуев) немцы не могли эксплуатировать до декабря 1941 года, а Харьковский аэродромный узел был парализован до весны 1942-го. О восстановлении и введении в строй ряда крупнейших предприятий (ХЭМЗ, ХТЗ, авиазавод № 135, моторостроительный завод № 75 и др.) немецкая администрация вообще не поднимала вопрос в течение всей оккупации.
Всех составляющих разыгрываемого на полях Харьковской области гамбита не видели ни в штабе ОКВ в Берлине, ни в штабе группы армий «Юг». Как не догадывались немцы и о том, что вместо ферзя (а на меньшее, по их расчетам, четвертый город СССР и крупнейший транспортный узел Юго-Восточной Европы не тянул) советское командование жертвует им фигуру гораздо меньшего калибра. И то лишь для того, чтобы по всем правилам гамбита выиграть инициативу и возможность для скорейшего перехода в наступление.
Тонкостей «гамбита Тимошенко» в немецких штабах не уловили и с ходу вцепились в вожделенную наживку. 25 октября дивизии 55-го армейского корпуса генерала пехоты Эрвина Фирова полностью овладели Харьковом и автономным районом ХТЗ. По мнению командования вермахта, это означало достижение главной цели ГА «Юг» в осенней кампании 1941 года. Изданный в этот день приказ Фирова был проникнут восторженным пафосом в стиле воззваний Бонапарта к своим гренадерам:«Солдаты! Харьков, третий по величине индустриальный город России, взят. Горжусь успехом, достигнутым благодаря вашей отваге. В яростной борьбе вы шаг за шагом оттеснили из Полтавы в высшей степени упорного противника. Вы вынесли все тяготы погоды, дожди, снег и мороз. Вы вели ваши машины сквозь грязь и распутицу. Вы стойко и твердо преодолели невыразимые трудности. Вы не отступили, пока враг не был окончательно разбит. Солдаты! Мы гордимся вами! Только история будущего сможет полностью отдать должное вашей славе. У вас есть гордое право сознавать свою причастность к истории». [190]