1971
Шрифт:
А я смог! Не знаю как - но я смог! И теперь разглядываю вывески магазинов, гляжу на людей, одетых смешно и старомодно, и глуповато-счастливо улыбаюсь. Да, в этом мире до-черта всяких проблем! Да, он не совершенен! Но я его люблю. Потому что трудно не любить свое детство.
Вокзалы я любил сколько себя помню. Есть в них что-то такое...не могу передать словами! Это запах дальней дороги, запах путешествия, запах предвкушения и радости - ведь в конце этого самого путешествия тебя ждет только хорошее! В детстве и не бывает по-другому...только хорошее!
В кассу стояла небольшая очередь - три человека. В соседние - больше, четыре-пять, и я встал
Вообще-то я не очень люблю поезда, прибывающие в такую рань. Возможно, что они удобны для командировочных, которые мечтают уладить свои дела за один день, но вставать в такую рань - это издевательство. Но что поделаешь? Чему быть, тому не миновать. Вообще-то это шесть утра по Москве, местного - семь часов. Но все равно.
Итак, билет у меня в кармане. На другие поезда билетов не было, а ждать проходящего поезда я не захотел, чтобы покупать билет за минуту до отправления и потом бежать к вагону высунув язык как собака. Да и какой смысл выехать, к примеру, в десять утра, чтобы приехать на место в четыре часа ночи? И сидеть потом, дожидаясь, когда начнет ходить транспорт и откроется издательство!
Только вот одно обстоятельство немало досадовало - поезд-то отправляется вечером, в шесть часов. Куда девать время? Бродить по городу? Ну так-то можно, только - зачем? Поехать в тир? Ну я вчера был, настрелялся. В спортзал тоже неохота - хватит, нарисовался, и достаточно. Настроения нет. Для спорта нужно настроение, иначе это не спорт, а мучение.
Впрочем, это касается лишь посещения тренажерного зала. Если бы профессиональные спортсмены бросали тренировки из-за плохого настроение - где бы они были? Уж точно не на олимпийских играх. Поеду-ка я домой...там у меня пироги со вчерашнего дня остались, там печатная машинка, так что...
И я поехал домой. Дипломат оставил в автоматической камере хранения. Ничего ценного у меня там не было - если не считать рукописи, но третий экземпляр ее был дома, на всякий случай. Так что если какой-то вор и вскроет ячейку (что сомнительно), то я спокойно могу воспользоваться резервным экземпляром. Забрал только письмо, решил над ним еще как следует подумать, так сказать на свежую голову.
Добрался быстро, от вокзала троллейбусы шли практически пустыми и неслись по улице так, будто спасались от орды бесов. Только провода гудели, да выл движок! Погода немного разошлась, выглянуло солнце, хотя и похолодало. Я не люблю холод, но еще больше не люблю слякоть и грязь, так что если выбирать из двух пакостей - пусть лучше подморозит, чем эти грязные хляби.
Дома сидел до пяти часов. До отхода поезда оставалось час двадцать минут, так что этого времени мне вполне хватит чтобы дойти и доехать. Так оно и вышло - через сорок минут я уже входил в вагон, предъявив проводнице свой билет.
Что из себя представляет СВ в 1970 год: ни-че-го. Это вам не нынешние купе с кондиционерами, вайфаем и телевизором. В купе просто сняли верхние полки, и... и все! Это то же самое купе, только с двумя местами. Ну и нет такой засаленности и потрепанности, какие бывают в старых купейных вагонах. СВ всегда чище и новее.
Никого в купе еще не было, я положил свой дипломат под полку, бросил на столик пачку газет, купленных в «Союзпечати» на перроне, и углубился в чтение «Литературной газеты».
Сосед, или точнее - соседка, появилась за пятнадцать минут до отхода - запыхавшаяся, встрепанная, в расстегнутом пальто на строгий «производственный» костюм. Даме лет сорок, но выглядит прекрасно - ухоженная, очки с дорогой оправой, настоящая бизнес-вуман. Только этих бизнес-вуманов в 1970-м году нет, хотя...чиновницы ведь все равно есть. А кто они, если не бизнес-вуман?
Вообще-то я слегка расстроился, когда увидел, что еду с дамой. Насчет амуров с соседкой по купе мне бы и в дурном сне не привиделось - это сюжет только для тупого порнофильма (и для не тупого - тоже), а вот чисто житейски ехать с дамой в тесном пространстве весь вечер и ночь не очень-то комфортно. Я и храплю, и чего греха таить - пукнуть могу слегка, не так как немцы, но... Заляжет она спать часов в восемь - и не шелести, «давайте свет выключим», и все такое прочее. В общем - довольно-таки тяжко. Мне, по крайней мере.
– Здравствуйте!
– дама втащила в купе небольшой чемодан, плюхнула его на пол и с разгону уселась на полку - Успела! Ффуухх! Думала, опоздаю!
Я ответил на приветствие и вежливо улыбнулся в ответ на ее сентенцию. Похоже, что дама мне попалась еще и говорливая, наплачусь я с ней! А может и нет... с первого взгляда не определишь.
Динамики на перроне проревели что-то как всегда неудобослышимое - то ли послали всех нахрен, то ли пожелали счастливого пути в Ад. Почему у них в этом времени такие дурацкие динамики? Почему дикторша говорит, будто выплевывает куски засохшего яда? Никогда этого не понимал (с самого детства), и сейчас не понимаю. В моем времени ведь сумели наладить - мелодично, и голос дикторши приятный, и все понятно! А тут...«ауууэээяяцца ууыыыауууаа!» И думай сцука чего она там пропердела! Нет, вот этот признак данного времени мне очень не нравился. Всегда!
Заметил - я все еще говорю: «у них». «В их времени». Никак не могу привыкнуть, что я здесь навсегда. Мне постоянно кажется, что сейчас я проснусь, или очнусь, и...вот я снова у себя, в моем дурацком, шумном и беготливом две тысячи восемнадцатом году. Где-нибудь в больнице, с переломанными ногами, руками, оторванным членом и разбитой башкой, слепой и ...
Тьфу! Да что за гадости мне лезут в голову! Что за депрессивная дрянь! Я же все ощущаю, чувствую - вот напротив меня женщина, от которой пахнет мокрой одеждой и какими-то духами, между прочим - импортными, не хухры- мухры.
Вот из коридора слышится крик: «-Провожатые, покиньте вагон, поезд отправляется!».
Пахнет угольным дымком из титана, и чем-то неуловимым, но таким знакомым... дальней дорогой! Шпалами! Пластиком купе!
И пирогами из моего пакета - не удержался, набрал и в дорогу. Толстеть, так толстеть! Ничего, потом вес скину - как приеду. Буду истязать себя в спортзале до седьмого пота.
Нет, это реальность. Глюки не могут быть такими устойчивыми, яркими и логичными, уверен.
За окном медленно поплыл перрон. Вагон дернулся, потом еще раз дернулся - колыхнулась занавеска, и... вот, мы едем! На улице уже темно, ноябрьский ветер раскачивает фонари, треплет ветки деревьев, растущих у железнодорожных путей, фары автомобилей, за каким-то чертом несущихся по трассе вдоль дороги, вырывают снопами света темное дорожное полотно, залитое последним осенним дождем. В купе хорошо - тепло, уютно. Скоро принесут чай, и буду есть Зинины пироги - лепота!