1977. Три мушкетера (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Падают с неба, друг мой, падают с неба!
— Так, значит, вы, сударь, довольны? — спросил Планше.
— Дорогой Планше, я счастливейший из смертных!
— И я могу воспользоваться вашим счастьем, чтобы лечь спать?
— Да, да, ложись.
— Да снизойдет на вас, сударь, небесная благодать, но все-таки верно и то, что это письмо…
И Планше вышел, покачивая головой, с видом, говорящим, что щедрости д'Артаньяна не удалось окончательно рассеять его сомнения.
Оставшись один, д'Артаньян снова прочел и перечел записку, потом двадцать раз перецеловал строчки, начертанные рукой его прекрасной возлюбленной. Наконец он лег, заснул и предался золотым грезам.
В семь часов утра он встал и позвал Планше, который на второй оклик открыл дверь, причем лицо его еще хранило следы вчерашних тревог.
— Планше, — сказал ему д'Артаньян, — я ухожу, и, может быть, на весь день. Итак, до семи часов вечера ты свободен, но в семь часов будь наготове с двумя лошадьми.
— Вот оно что! — сказал Планше. — Видно, мы опять отправляемся продырявливать шкуру.
— Захвати мушкет и пистолеты.
— Ну вот, что я говорил? — вскричал Планше. — Так я и знал — проклятое письмо!
— Да успокойся же, болван, речь идет о простой прогулке.
— Ну да, вроде той увеселительной поездки, когда лил дождь из пуль, а из земли росли капканы.
— Впрочем, господин Планше, — продолжал д'Артаньян, — если вы боитесь, я поеду без вас. Лучше ехать одному, чем со спутником, который трясется от страха.
— Вы обижаете меня, сударь! — возразил Планше. — Кажется, вы видели меня в деле.
— Да, но мне показалось, что ты израсходовал всю свою храбрость за один раз.
— При случае вы убедитесь, сударь, что кое-что у меня еще осталось, но если вы хотите, чтобы храбрости хватило надолго, то, прошу вас, расходуйте ее не так щедро.
— Ну, а как ты полагаешь, у тебя еще хватит ее на нынешний вечер?
— Надеюсь.
— Отлично! Так я рассчитываю на тебя.
— Я буду готов в назначенный час. Однако я думал, сударь, что в гвардейской конюшне у вас имеется только одна лошадь?
— Возможно, что сейчас только одна, но к вечеру будет четыре.
— Так мы, как видно, ездили покупать лошадей?
— Именно так, — ответил д'Артаньян.
И, на прощание погрозив Планше пальцем, он вышел из дома.
На пороге стоял г-н Бонасье. Д'Артаньян намеревался пройти мимо, не заговорив с достойным галантерейщиком, но последний поклонился так ласково и так благодушно, что постояльцу пришлось не только ответить на поклон, но и вступить в беседу.
Да и как не проявить немного снисходительности к мужу, жена которого назначила вам свидание на этот самый вечер в Сен-Клу, против павильона г-на д'Эстре! Д'Артаньян подошел к нему с самым приветливым видом, на какой только был способен.
Естественно, что разговор коснулся пребывания бедняги в тюрьме. Г-н Бонасье, не знавший о том, что д'Артаньян слышал его разговор с незнакомцем из Менга, рассказал своему юному постояльцу о жестокости этого чудовища Лафема, которого он на протяжении всего повествования называл не иначе как палачом кардинала, и пространно описал ему Бастилию, засовы, тюремные форточки, отдушины, решетки и орудия пыток.
Д'Артаньян выслушал его с отменным вниманием.
— Скажите, узнали вы, кто похитил тогда госпожу Бонасье? — спросил он наконец, когда тот кончил. — Я ведь не забыл, что именно этому прискорбному обстоятельству я был обязан счастьем познакомиться с вами.
— Ах, — вздохнул г-н Бонасье, — этого они мне, разумеется, не сказали, и жена моя тоже торжественно поклялась, что не знает… Ну, а вы, — продолжал г-н Бонасье самым простодушным тоном, — где это вы пропадали последние несколько дней? Я не видел ни вас, ни ваших друзей, и надо полагать, что вся та пыль, которую Планше счищал вчера с ваших сапог, собрана не на парижской мостовой.
— Вы правы, милейший господин Бонасье: мы с друзьями совершили небольшое путешествие.
— И далеко?
— О нет, за каких-нибудь сорок лье. Мы проводили господина Атоса на воды в Форж, где друзья мои и остались.
— Ну, а вы, вы-то, разумеется, вернулись, — продолжал г-н Бонасье, придав своей физиономии самое лукавое выражение. — Таким красавцам, как вы, любовницы не дают длительных отпусков, и вас с нетерпением ждали в Париже, не так ли?
— Право, милейший господин Бонасье, — сказал молодой человек со смехом, — должен признаться вам в этом, тем более что от вас, как видно, ничего не скроешь. Да, меня ждали, и, могу вас уверить, с нетерпением.
Легкая тень омрачила чело Бонасье, настолько легкая, что д'Артаньян ничего не заметил.
— И мы будем вознаграждены за нашу поспешность? — продолжал галантерейщик слегка изменившимся голосом, чего д'Артаньян опять не заметил, как только что не заметил мгновенной тучки, омрачившей лицо достойного человека.
— О, только бы ваше предсказание сбылось! — смеясь, сказал д'Артаньян.
— Я говорю все это, — отвечал галантерейщик, — единственно для того, чтобы узнать, поздно ли вы придете.
— Что означает этот вопрос, милейший хозяин? — спросил д'Артаньян. — Уж не собираетесь ли вы дожидаться меня?
— Нет, но со времени моего ареста и случившейся у меня покражи я пугаюсь всякий раз, как открывается дверь, особенно ночью. Что поделаешь, я ведь не солдат.
— Ну так не пугайтесь, если я вернусь в час, в два или в три часа ночи. Не пугайтесь даже в том случае, если я не вернусь вовсе.
На этот раз Бонасье побледнел так сильно, что д'Артаньян не мог этого не заметить и спросил, что с ним.
— Ничего, — ответил Бонасье, — ничего. Со времени моих несчастий я подвержен приступам слабости, которые находят на меня как-то внезапно, и вот только что я почувствовал, как по мне пробежал озноб. Не обращайте на меня внимания, у вас ведь есть другое занятие — предаваться своему счастью.
— В таком случае, я очень занят, так как я действительно счастлив.
— Пока еще нет, подождите — вы ведь сказали, что это будет вечером.
— Что ж, благодарение богу, этот вечер придет! И, быть может, вы ждете его так же нетерпеливо, как я. Быть может, госпожа Бонасье посетит сегодня вечером супружеский кров.