1985
Шрифт:
Перед вновь созданной полицией безопасности стояла нелегкая задача, требовавшая от нее одновременно осторожности и эффективных действий. В первые дни потенциальных противников нового режима свезли на стадион «Победа», который вмещал 150 тысяч человек. Здесь их разделили на три категории:
1) те, кого следует подвергнуть заключению;
2) те, кого можно подвергнуть заключению, а можно и не подвергать;
3) те, кого следовало бы, но нельзя подвергнуть заключению.
К первой группе относились вожди рабочих-мусульман, авторы «ЛПТ», активисты "Понедельничного клуба" и весь студенческий комитет из Университета аэронавтики. Естественно, от наказания были освобождены те, кто принимал участие в деятельности перечисленных организаций по приказу полиции мыслей. Ко второй группе принадлежали простые верующие рабочие, подписчики «ЛПТ» и случайные посетители кафе "Под каштаном". К третьей категории отнесли тех артистов, ученых и инженеров, которые безусловно заслужили наказание,
Вот пример тех тонких различий, какие предусматривала новая система наказаний. На стадион были доставлены все те, кто в мае участвовал в премьере «Гамлета». Но Гамлет и Клавдий получили по три месяца, Гертруду и Полония приговорили к домашнему аресту, Розенкранца и Гильденстерна избили, а Офелию в тот же день выпустили.
Было очень трудно соблюдать умеренность в пытках. К этому нелегко привыкнуть. Во всяком случае, из-за постоянных перебоев с электроэнергией нам пришлось отказаться от пыток электрическим током, а применение резиновых дубинок евразийские эксперты допускали лишь в редчайших случаях.
— Допрос — не ремесло, а искусство, — говорил их главный специалист и был совершенно прав.
В создавшейся ситуации пришлось отказаться и от массовых казней. [86] Ну, Мухаммед Стэнли, конечно, не мог избежать петли, хотя, познакомившись с ним на допросах, я нашел его довольно симпатичным. Заплатили своей жизнью и все те, кто участвовал в линчевании полицейских или членов внутренней партии. Не могли рассчитывать на милосердие и те, кто уничтожал государственные телекраны. Доказательств было достаточно: в те сентябрьские дни наши люди все фотографировали и снимали на кинопленку. На месте линчеваний иногда оказывалось так много наших фото— и кинооператоров, что, будь они вооружены, можно было бы предотвратить эти отвратительные, жестокие акты народного правосудия.
86
Можно ли убивать человека? Вопрос поставлен неверно. Он должен звучать так: "Возможно ли — и если возможно, то как — не убивать человека?" Где найти ту неделимую истину, которая была бы достойна человечества и при этом применима в земных условиях?
Здесь, в "самой свободной в мире", как ее называют, Иркутской тюрьме никого не пытают. Мне разрешили взять с собой пишущую машинку, так что я могу работать. В моей камере есть телекран и проигрыватель. Есть даже маленькая ванна. Я могу по желанию выбирать одно из трех меню. Могу писать письма и принимать посетителей.
Охранников здесь нет — только психологи. Главный психолог провел меня по тюрьме. Кроме главного входа, огромное здание не имеет дверей. Все камеры встроены в стены.
— Наша система юстиции исходит из того, что заключение и одиночество оказывают на человека депрессивное действие, — сказал психолог. — По той же причине мы не прорубали окон, чтобы не надо было заделывать их решетками.
Все освещается лампами дневного света. Свежий воздух доставляется в запечатанных емкостях в достаточном количестве.
Тем временем я замечаю, что понемногу начинаю ненавидеть всю эту систему. — Примеч. историка.
Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы карать смертной казнью за такое незначительное преступление, как распространение «ЛПТ». На стадионе «Победа» мы обнаружили: для того, чтобы запугать сто человек, вовсе не обязательно убить или избить столько же, как мы наивно предполагали в прошлые героические времена. Больше того, многих людей можно удержать от преступления одной угрозой наказания. Самым любопытным примером эффективности такой меры был один профессор, которого по ошибке доставили на стадион прямо из университета. Когда ему объявили, что он может спокойно идти домой и что мы обеспечим его безопасность, он совершенно обезумел от страха.
61. Джулия — о своей роли в новой системе
Даже сегодня мне хочется плакать, когда я думаю, что все должно было кончиться именно так. Но история не знает жалости. В такой ситуации я не могла действовать иначе! Сторонница ангсоца, представительница лучшей, более гуманной эпохи, я лишь исполняла свой долг, помогая арестовать Смита. Моя совесть чиста! И до, и после его ареста я целыми ночами боролась с собой, размышляя, правильно ли я сделала. Но в конце концов победило здравомыслие. Я пришла к заключению: если Смит выступал за некую абстрактную революцию, то я, в противоположность ему, представляю революцию, повседневную, движимую воинствующим гуманизмом. В тот момент революция должна была означать мир и порядок, и в этом смысле история меня полностью оправдала.
Я несколько раз лично ходатайствовала за Смита перед следственными органами — не только потому, что он был моим другом, но и потому, что я верю в сострадание как сущность нашей облагороженной системы. В конце концов мне удалось добиться главного: правительство заменило смертный приговор Смиту тюремным заключением. [87]
62. О'Брайен — об укреплении новой системы
Изменилось многое. Благодаря гонконгским кредитам и помощи из Евразии к октябрю уже можно было купить хлеба без очереди. Во вновь открывшихся кинотеатрах показывали главным образом евразийские приключенческие фильмы; по телекрану весь день шли веселые развлекательные программы: бег с яйцом, прыжки в мешках, соревнования по плевкам. Появился первый центральный порножурнал. Разведение свиней и огородничество, разрешенные в определенных пределах, значительно улучшили продовольственное снабжение столицы. К октябрю правительство приняло решение возобновить празднование Рождества. Этим оно хотело противодействовать растущему влиянию мусульманства.
87
На допросе следователь сказал, что за микрофильм меня ждет наказание. Но если таможенник умрет, то я убийца. Если даже он выживет, то меня будут судить за нанесение тяжких телесных повреждений. "Неужели эта рукопись того стоила?" — спросил он.
Я предложил прочесть его коллегам по уголовной полиции курс лекций по истории Океании: в конце концов все мы специалисты, каждый в своей области. Какая наивность! Он наотрез отказался.
Я, конечно, понимаю, что меня наказывают не за этот невинный удар, а за мою рукопись. Истина — вот подлинный удар для них. — Примеч. историка.
Был открыт новый еженедельник, посвященный литературе и искусству. Поскольку новой центральной газетой партии стала "Манчестер Гардиан", это литературное приложение получило название "Маленький Гардиан". Новый еженедельник позволял себе осторожную критику по таким разнообразным вопросам, как загрязнение среды, половые извращения и опечатки в других газетах. Вопросы, конечно, не столь уж важные, но читатели охотно раскупали еженедельник, который впервые в истории Океании продавался и на улицах.
Уайтерс разрабатывал хитроумные планы сокращения безработицы; товарищ Миллер готовила в театре «Победа», актеров которого к тому времени выпустили на свободу, целый цикл шекспировских спектаклей. Конечно, нам приходилось вести нелегкую борьбу с ушедшими в подполье сторонниками Старшего Брата. Бывшие алюминисты сочли, что сентябрьский мятеж отныне во всем их оправдывает. Приходилось присматривать и за ними, и за мусульманами, и за бывшей оппозицией во внешней партии.
Короче говоря, органам безопасности еще хватало работы. До конца 1985 года военно-полевые суды вынесли 20 тысяч смертных приговоров; около 600 тысяч человек отбывали наказание в тюрьмах: [88] с лагерями было покончено. Полагаю, что эти цифры более или менее приближаются к тому, что имел в виду глава правительства, когда говорил на крейсере «Стелла» о минимально необходимом и в то же время достаточном количестве крови и слез, которые предстояло пролить.
88
Сегодня психолог показал мне выставку "Искусство в Лаге". Я видел также футбольное поле, где недавно состоялся матч между заключенными и вольными. "Наши выиграли", — гордо сказал психолог. После этого он попросил меня рассказать о своем детстве. Я категорически отказался.
Я отказался от права писать письма и от свиданий с женой и потребовал, чтобы в моей камере установили настоящую дверь. — Примеч. историка.
63. Смит — о своем помиловании и смерти Мухаммеда
24 декабря 1985 года военно-полевой суд объявил мне приговор {Наконец мне поставили дверь. Психолог сказал, что я все равно никогда не бываю в камере один. "Никаких самоубийств, мой милый, — сказал он с хитрой улыбкой. — Мы очень ценим человеческую жизнь. По крайней мере, до суда".
Сегодня у меня был адвокат. Он говорит, что таможенник понемногу поправляется. На суде он будет выступать свидетелем. "Мы можем рассчитывать, — сказал адвокат, — на пять лет лишения свободы". Прощаясь, он сунул мне клочок бумаги. "Я целиком поддерживаю — не ваш поступок, а его мотивы, — было написано там. — Чем я могу вам помочь?" После этого он задержался еще на полчаса. Мы разговаривали о моем детстве. — Примеч. историка.}. Я съел обед и сделал последние поправки в своем политическом завещании, которое посвятил памяти Сайма. Вечером меня перевели в корпус смертников. Ночь, которая должна была стать для меня последней, я провел там с рабочим лидером Мухаммедом Стэнли, приговоренным к смерти в тот же день.
Сначала Мухаммед был очень возбужден. Он только что попрощался с женой и детьми и съел свой последний плов без мяса. Позже он немного успокоился и улыбнулся мне.
— Как мы проведем оставшееся время, мой дорогой неверующий брат?
Он достал из-под койки небольшую шахматную доску, расставил фигуры и сказал:
— До сих пор Мухаммед побеждал только себя самого, теперь он может победить и тебя.
Мы играли почти всю ночь. Меня поразила детская радость, с которой он одну за другой снимал с доски мои фигуры. Когда я впервые объявил ему шах, он неожиданно помрачнел.