1985
Шрифт:
— Это дурной знак, — сказал он. — Нехорошо быть побежденным перед смертью.
— А для меня это хорошо? — в изумлении спросил я. — Ведь я тоже умру завтра утром.
— Нет, ты не умрешь, мой дорогой неверующий брат, — сказал Мухаммед. — Ты очень
Мухаммеда увели в пять часов утра. Он не сопротивлялся, но не дал тюремщикам взять его под руки и пошел сам… За мной пришли через полчаса. Мне стало нехорошо. Я пытался защищаться, но меня схватили за руки и потащили в камеру для допросов. За столом сидел О'Брайен. Он взял лист бумаги и прочел: "Движимый гуманными чувствами, глава правительства заменил вынесенный вам смертный приговор тридцатью годами тюремного заключения". [89] Потом он поднял на меня глаза и сказал чуть мягче:
89
Завтра процесс. По договоренности с адвокатом я буду защищаться сам. Я буду обвинять! Он замечательный человек и тоже ненавидит моего директора. Мы вместе разоблачим его. Он обещал мне после суда официально приобщить к делу мою рукопись. Тогда он сможет на законном основании вынести ее из тюрьмы и даже снять с нее копию. "Для определенной цели", — сказал он с хитрым огоньком в глазах. — Примеч. историка.
— Можешь поблагодарить за свою жизнь Марию Коуэн. Она обратилась прямо к главе правительства.
Шатаясь я побрел обратно в камеру и там погрузился в глубокий сон. Ближе к вечеру я вдруг проснулся и сообразил, что во сне занимался подсчетами. Сколько это — тридцать лет? Тогда я не подозревал, что меня освободят по амнистии 1990 года. Тридцать лет. Тридцать раз по 365 дней. Значит, 10 950 дней.
По тюремному радио я услышал рождественскую мелодию. Очевидно, администрация хотела смягчить для меня ужас этого помилования. В сутках 24 часа. Это значит, 24 умножить на 10950. "Для наших заключенных, исповедующих христианскую веру, мы передаем рождественскую службу. Сегодня родился Иисус Христос". В часе 60 минут.
Постскриптум историка
Мы приносим извинения нашим коллегам и читателям в Гонконге за несовершенство этого труда. Недостатки рукописи и стилистические погрешности в сносках не могут быть оправданы ни спешкой, ни особыми условиями работы — как на свободе, так и в тюрьме, — но могут быть ими объяснены.