1985
Шрифт:
УАЙТЕРС говорит, что именно поэтому мы должны ясно высказать свою точку зрения — осудить поведение пролов и в то же время выразить протест против произвола полиции мыслей. А что, если АИР выступить в качестве посредника в вопросе о заложниках? Таким способом можно выполнить часть предложений Смита. Что касается осквернения монумента, то это просто безвкусно.
СМИТ заявляет, что его не волнует проблема поддержания в чистоте военных мемориалов. Предложение о посредничестве просто глупо; все глупо, кроме предложения вступить в контакт с пролами.
ДЖУЛИЯ (иронически): Тогда давайте махнем рукой на наши планы реформы и пойдем вместе с пролами справлять нужду на военные мемориалы. Интересно только знать, что скажут родственники погибших. И еще что скажут умеренные в полиции мыслей, которые впредь будут считать, что АИР заодно с террористами.
СМИТ (очень громко): Ну и правильно сделают. Насрать
ДЖУЛИЯ: А представьте себе, товарищ Смит, что вся кампания террора могла быть организована самой полицией мыслей?
74
Непреклонная революционная позиция Смита вселяет восхищение! Действительно, бывают ситуации, когда не имеют значения никакие привходящие обстоятельства. Это относится и к борьбе против тирании, и к критике коррумпированного авторитарного руководства научным институтом. В данный момент мне неважно, что думает или говорит наш великий шеф — директор института. Я, правда, еще не знаю, какую форму примет моя критика. Тем не менее очевидно, что происходящее здесь давно вопиет о разоблачении — во имя человеческого достоинства и научной совести! — Примеч. историка.
СМИТ (резко): Не забывайте, товарищ Миллер, что и «ЛПТ», и "Понедельничный клуб" тоже были организованы полицией мыслей. Но это не причина, чтобы всю жизнь лизать ей задницу.
САЙМ: Давайте подходить к делу разумно. Мы должны установить контакт с пролами — хотя бы ради того, чтобы оказать на них сдерживающее влияние. Политика — не просто кабацкая болтовня, она имеет свою логику. Если мы упустим такую возможность, если мы отступим вместо того, чтобы нанести тирании смертельный удар, — тогда нам надо бросить политику и ограничить нашу программу "Гамлетом".
ДЖУЛИЯ рассматривает это замечание как личный выпад против нее и покидает заседание.
СМИТ искренне сожалеет об уходе Джулии, но продолжает настаивать на своем предложении. Он ставит на голосование вопрос об установлении контактов с мусульманами.
АМПЛФОРТ и САЙМ — «за», УАЙТЕРС — только при условии, что АИР предварительно отмежуется от любых террористических акций.
СМИТ объявляет, что предложение принято большинством голосов.
49. Джулия — о своем разрыве
Я порвала со Смитом и со всеми остальными. Я не отказалась от своих прежних убеждений, но отошла от активной политической деятельности. Я сидела, глотая слезы, в полупустом театре: охваченные фанатизмом студенты ходили теперь только на политические митинги и на концерты Амплфорта, да и театральный сезон закончился. Я сидела и думала, что, когда буря утихнет, буду заниматься только театром. Потому что здесь есть определенная цель. Мы будем играть Шекспира, Бена Джонсона и Шоу, потому что они останутся вечными ценностями. Правда, безупречных политических систем не бывает; но система, при которой можно беспрепятственно ставить «Гамлета» и зрителям не бросается в глаза, насколько происходящее на сцене напоминает их собственную ужасную участь, — такая система не столь уж и плоха. [75] Я уже видела те здоровые силы в партии и в полиции мыслей, которые, придя в себя от опьянения тиранией Старшего Брата, могли стать гарантами лучшей системы. Мне кажется — и я признаю это с той же юной революционной страстью, с какой когда-то противостояла тирании, — я стала умеренной! На фанатизм нельзя отвечать фанатизмом, на крайность — крайностью, потому что тогда мы останемся пленниками порочного круга. Сегодня подлинный революционер должен избегать конфликта. Смит и ему подобные просто не хотят это признать.
75
Это не имеет отношения к теме, но отмечаю: меня исключили из списка на повышение зарплаты, потому что на празднование дня рождения шефа, где присутствовали все остальные, я демонстративно не явился, сославшись на нездоровье. Мои коллеги, большие жополизы, дружно занимались славословием, а шеф дарил каждому свою дурацкую книжку с автографом! — Примеч. историка.
50. О'Брайен — о том, чем кончилось дело заложников
Я окончательно порвал со Смитом и К, когда узнал, что они собираются вступить в контакт с арабами. Я открыто сказал им: "Ребята, это глупо. Я ничего не имею против того, чтобы вы собирались на свои заседания, высмеивали все, что для нас свято, или пели свои дурацкие песни. Кроме того, я готов забыть о сборе подписей, хотя и считаю его прямым оскорблением. Но объединяться с пролами! Это еще что такое? Не обижайтесь, но ничего подобного я поддерживать не могу. Всю ответственность вам придется взять на себя. Во взаимодействии бензина и спички я участвовать не желаю — даже в роли огнетушителя. Я читал вашу декларацию, которую этот соня-историк, покойный Парсонс, ухитрился скроить из Великой хартии вольностей, Декларации независимости и каких-то ранних большевистских листовок. Пустые фразы! "Человек рожден свободным" — смешно!" [76]
76
Как видите, эта свинья говорит точь-в-точь то же, что и мой босс в своей последней статье, для которой всю исследовательскую работу проделал я: "Выводить a priori принципы равенства из того факта, что в момент рождения все находятся в идентичных биологических условиях, — нелепый предрассудок". А priori! Это его любимое выражение. Мои коллеги так его и зовут между собой — трусливым шепотом, конечно: «Априори». Между прочим, на океанийскую Декларацию прав человека "авторитетные органы" наложили запрет — от нее дошла до нас одна эта фраза. Наш директор тоже систематически уничтожает важные исторические документы, если они противоречат его «теориям». Но об этом еще пойдет разговор, мистер Априори! — Примеч. историка.
Я был близок к тому, чтобы поставить крест и на полиции мыслей. Невероятная трусость, которую она проявила в деле заложников, разочаровала меня сверх всякой меры. Некоторые сотрудники всерьез ссылались на то, что у заложников есть семьи и дети. Ну и что? А у этих грязных арабов, может быть, нет жен и детей? Мы должны быть столь же беспощадны и к себе, сказал я, потому что стоит один раз сделать себе поблажку — и лавина придет в движение.
Я был прав. Сразу после того, как мы отпустили на свободу тех арабов, которые еще были живы, и высокопоставленный офицер полиции мыслей принес извинения по телекрану — до самой смерти не забуду этого унижения, — пролы выступили вновь — на этот раз по поводу тех, кто был убит. И на этот раз их не устроило наше покаяние. Они требовали отставки властей и наказания виновных.
В честь спасенных сотрудников полиции мыслей мы устроили большой банкет. Присутствовали члены правительства, [77] весь генеральный штаб полиции мыслей, а также посол Евразии. Настроение было приподнятое — может быть, даже слишком. Мы смеялись над пролами, которые в последнее время вбили себе в голову, что желают свободно распространять свой ислам. Под общее веселье глава полиции мыслей, сделав презрительный жест в сторону квартала пролов, заявил: "Мы из вас мясной фарш сделаем".
77
В прежние времена главой правительства был, конечно, Старший Брат. Кто сменил его на этом посту, мы не знаем. В июне партия приняла решение о том, что во избежание чрезмерного роста личной власти имена политических деятелей не должны появляться в печати. Любого представителя правительства стали называть "высокопоставленным безымянным лицом". — Примеч. историка.
51. Смит — о встрече с Мухаммедом Стэнли
Это был рослый, крепко сложенный человек с вьющимися черными волосами. Из-под смуглого лба на меня смотрели по-детски смеющиеся глаза. Он принял меня во внутренней комнате своего всегда открытого для посетителей домика, попросив немного подождать — сейчас время его ежедневной молитвы. Повернувшись к востоку, он сделал несколько поклонов, потом обратился ко мне:
— Что привело вас сюда, мой дорогой неверующий друг?
Я сказал, что пришел от имени Ассоциации интеллигентов за реформу и хотел бы установить с ним контакт, чтобы координировать наши действия. Еще я передал ему список кандидатур, которых мы предлагаем ввести в состав рабочего стачечного комитета.
Он посмотрел на меня, слегка похлопал по плечу и сказал:
— Мухаммед не нуждается в советниках. У Мухаммеда самый лучший советник в мире, готовый служить ему день и ночь.
С этими словами он вынул из ящика стола Коран.
— Видите? В этой книге я могу найти совет в любое время, в любой ситуации. Но не думайте, мой дорогой неверующий друг, — казалось, он твердо решил называть меня только так, — что, если вам понадобится наша помощь, мы в ней откажем. Истинно верующий делится с тем, кого он считает достойным, своим последним куском хлеба и своими сокровенными мыслями. Что нового в городе?