1том. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.
Шрифт:
Реми шел рядом с Жанной и любовался ее ресницами: казалось, будто они отбрасывают голубоватые ночные тени на ее круглые щечки. Она вскинула свои ясные глаза, напоминавшие фиалки, омытые росой, взглянула на молодого человека и промолвила, сверкая зубками, по которым скользнул луч луны:
— Вот моя мама совсем, совсем не понимала, почему вам вдруг вздумалось путешествовать в одно время с нами, да еще без шляпы, в шлепанцах и курточке. А я сразу поняла, что вы просто решили на мне жениться.
Господин Алидор сказал сыну, когда они остались наедине, причем его голос звучал и ласково и ворчливо:
— Девушка очень мила. Ты такой не заслуживаешь. Напрасно я не рассказал госпоже Лурмель о твоих похождениях в Париже, повеса. А научился ты по крайней мере рисовать?
Тут он вдруг ударил себя по лбу и воскликнул:
— Да ведь я забыл про этого болвана Годэ, — он так и сидит взаперти!
ПРЕСТУПЛЕНИЕ СИЛЬВЕСТРА БОНАРА (LE CRIME DE SYLVESTRE BONNARD) [95]
95
Слава пришла к Анатолю Франсу в 1881 году с выходом в свет его романа «Преступление Сильвестра Бонара, члена Института».
Роман в настоящем его виде возник не сразу. Вначале Анатоль Франс думал написать лишь небольшую повесть «Полено», но затем решил ее продолжить
Весь роман впервые увидел свет на страницах журнала «Nouvelle Revue» в декабрьских номерах 1880 и январском номере 1881 года. В апреле месяце этого же года роман вышел отдельным изданием у Кальман-Леви.
Вскоре после выхода в свет роману присуждается академическая премия. В постановлении Академии было записано: «Академия решила отметить почетной грамотой это тонкое и совершенное произведение, представляющее собой, как надо полагать, выдающееся явление литературы». Высокую оценку роману дали многие критики того времени: И. Тэн, Ж. Леметр, М. Вогюэ и другие.
Несмотря на успех романа, Франс продолжает над ним работать; им были внесены значительные изменения в издание 1902 года. В этом издании, «пересмотренном и исправленном», вторая часть романа получает название «Жанна Александр» вместо прежнего «Дочь Клементины». Желая еще больше отдалить в прошлое воспоминания Сильвестра Бонара о его юношеской любви, подчеркнуть трогательную бескорыстность отношения Сильвестра Бонара к Жанне, Франс делает ее внучкой, а не дочерью Клементины, тем самым еще увеличивая разницу в возрасте своих героев, Анатоль Франс очень тщательно редактирует текст романа, исключая отдельные небольшие эпизоды, изменяя фразы, уточняя хронологические соответствия. Так, например, он вычеркивает описание самозабвенной молитвы г-жи Габри на могиле Клементины, значительно смягчает характеристику историка Мишле, опуская наиболее резкие упреки Жели по его адресу, имеющиеся в первой редакции. В издании 1923 года писатель опять вносит ряд изменений, касающихся главным образом дат дневниковых записей Сильвестра Бонара и хронологии отдельных событий романа. Франс приближает время действия романа к современности. Он относит действие второй части к 1874–1877 годам, запись последней страницы дневника датирует 1882 годом (раньше был 1869 год), соответственно изменяет даты и в первой части. К этому же роману Франс обращался еще и в 1918 году, когда в соавторстве с Пьером Фрондо написал пьесу «Преступление Бонара».
Создавая обаятельный облик Сильвестра Бонара, старого ученого, немного чудаковатого и даже иногда чуть смешного, но всегда верного своей большой любви к науке, Франс воплотил в нем некоторые черты Этьена Шараве (1848–1899), друга своего детства. Шараве, рано унаследовав издательское дело отца, стал издавать журналы для антикваров и любителей старины: «Любитель автографов», «Обозрение исторических документов», в которых сотрудничал молодой Анатоль Франс.
В книгу о днях и мыслях ученого входит социальная тема, осуждение законов и принципов буржуазного мира. Франс констатирует непримиримое противоречие между социальными законами и естественными законами справедливости и человечности.
В сатирических тонах рисует писатель представителей мира стяжательства, лжи и корыстолюбия — мадемуазель Префер и нотариуса Муша. Они уродливы как по своему внешнему виду, так и по своей внутренней сущности, им непонятна красота, юмор, они абсолютно чужды Сильвестру Бонару. Сильвестра Бонара привлекают иные люди, люди доброй души и тонкого чувства, которым свойственна искренняя, иногда даже наивная радость жизни. Таковы в романе г-жа Габри, г-жа Кокоз, она же княгиня Трепова, и, конечно, Жанна. Стремясь уйти от грубой действительности, от бытовой повседневности в мир мысли и духовных наслаждений, Сильвестр Бонар одновременно понимает неполноценность и ущербность своей позиции. Герои «Тощего кота» считали себя служителями чистого искусства и, упиваясь этим, не ощущали своей никчемности, презирали жизнь. Сильвестр Бонар, отдавший сорок лет изучению христианской Галлии, тянется к жизни. Любовь к книгам не убила в его душе любви к людям.
Недавний парнасец, Франс приводит своего героя Сильвестра Бонара к мысли о том, что нельзя уйти от жизни, нельзя быть в ней только коллекционером редкостей, приводит его к признанию мудрости и благости жизни, ее естественных требований и законов. Образ героя гуманиста пройдет через многие произведения Франса и переживет сложную эволюцию. Куаньяр, Бержере, Ланжелье — все они близки Сильвестру Бонару, хотя им свойственен подчас больший скептицизм, большая горечь иронии, а порой и уже большая активность во имя защиты принципов гуманизма (Бержере).
Особое место в книге занимает поэтическая тема Парижа, города, в котором древние камни «рассказывают чудесную историю Франции». Анатоль Франс, поэт Парижа, его старых набережных, древних церквей, певец Сены, нигде так ярко не проявил себя, как в этом романе, нигде так проникновенно и искренне не воспел своеобразную красоту этого города. Своего любимого героя Сильвестра Бонара Анатоль Франс поселил в центре Парижа, на левом берегу Сены, на набережной Малакэ, то есть в квартале, с которым связаны детские и юношеские воспоминания самого писателя.
Набережная Малакэ, так же как и набережная Вольтера, была местом оживленной букинистической торговли. В очерке «На набережной Малакэ» Франс писал в 1877 году: «Я вырос на этой набережной посреди книг, был воспитан скромными простыми людьми, о которых я теперь один еще вспоминаю».
Роман написан в форме дневника героя. Франс всегда будет любить свободную форму повествования, от первого лица и часто будет к ней обращаться («Харчевня королевы Гусиные Лапы», книги детских воспоминаний). Сильвестр Бонар то рассказывает о событиях дня, то уносится мыслью в далекое прошлое, увлекается каким-либо философским рассуждением. Все это создает ту непринужденность и простоту, которая является отличительной особенностью стиля этого произведения. В устах одинокого старого человека, которому многое понятно в жизни, вполне естественна ирония, пронизывающая страницы романа.
Франс с большим искусством пользуется юмором. Несоответствие торжественности речи ученого, его большой эрудиции и незначительности факта, о котором он говорит, лежит в основе юмора, характерного для этой книги; достаточно вспомнить хотя бы речь Сильвестра Бонара, обращенную к коту Гамилькару, его глубокомысленное рассуждение о голосе красивых женщин.
В этом произведении Франс полностью освобождается от влияния натуралистического метода изображения человека, создает яркие реалистические образы, не лишенные иногда сатирической заостренности (мадемуазель Префер и г-н нотариус Муш). Анатоль Франс предстает в романе «Преступление Сильвестра Бонара» глубоким мыслителем, писателем, влюбленным в красоту жизни и человеческой мысли, мастером стиля, после трудных и разнообразных поисков и увлечений вышедшим на большую дорогу реалистического искусства.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
24
Я переоделся в халат и надел туфли; отер слезу, выступившую мне на глаза от холодного, резкого ветра, задувавшего с набережной. В камине пылал яркий огонь, озаряя мой кабинет. На оконных стеклах распустились листьями папоротника ледяные узоры, скрыв от меня Сену, ее мосты и Лувр династии Валуа [96] .
96
Лувр династии Валуа. — Лувр — старинный королевский дворец, заложенный в XIII веке. При Карле V Валуа (XIV в.) стал королевской резиденцией. После революции 1789–1794 гг. Луврский дворец превращен в Музей живописи и скульптуры.
Придвинув кресло и столик к топке, я занял место, милостиво оставленное мне Гамилькаром. Перед решеткою камина, на перинке, клубком свернулся Гамилькар, уткнувшись носом в лапы. Густой и легкий мех его вздымался от ровного дыхания. Когда я подошел, он мягко глянул агатовыми зрачками сквозь полусомкнутые веки и тотчас их закрыл, подумав: «Ничего, это друг».
— Гамилькар! — обратился я к нему, вытягивая ноги. — Гамилькар, дремлющий принц обители книг и ночной страж, ты защищаешь от подлых грызунов рукописи и книги, приобретенные старым ученым благодаря его скромным сбережениям и неослабному усердию. Среди безмолвия библиотеки, хранимой твоею воинской доблестью, Гамилькар, спи в неге, подобно султанше: ибо ты сочетаешь в облике своем грозный вид татарского воина с ленивой грацией восточной красавицы. Героический и сластолюбивый Гамилькар, спи до того часа, как в лунном свете запляшут мыши перед Acta Sanctorum [97] ученых болландистов [98] .
97
Асta Sanctorum — «Жития святых» (лат.).
98
«Actasanctorum ученых боландистов». — Боландисты — монахи, главным образом иезуиты, которые работали начиная с XVII века над составлением многотомных «Житий святых» (Actasanctorum), продолжая труд, начатый антверпенским иезуитом Воландом (XVII век).
Начало этой речи понравилось Гамилькару, вторившему ей горловым звуком, похожим на клокотанье чайника. Но, как только я возвысил голос, Гамилькар, прижав к голове уши и морща полосатый лоб, предупредил меня, что декламация такого рода вовсе неуместна.
Он мыслил:
«Этот старокнижник говорит без толку, а вот наша Тереза произносит слова, всегда исполненные смысла и реального значения, то возвещая еду, то обещая порку. Знаешь, о чем идет речь. Этот же старик соединяет звуки, не значащие ничего».
Так думал Гамилькар. Предоставив ему свободу размышлять по-своему, я раскрыл книжку и стал читать с особым интересом, ибо то был каталог рукописей. Не знаю чтения более легкого, приятного и завлекательного, нежели чтение каталогов. Данный каталог, составленный в 1824 году библиотекарем сэра Томаса Ралея, господином Томпсоном, грешит, правда, чрезмерной краткостью и не дает той точности, какую архивисты моего поколения первыми ввели в палеографию и дипломатику [99] . Он оставляет место для разных пожеланий и догадок. Вот почему, быть может, при чтении его я погружаюсь в состояние, какое в натуре, больше одаренной воображеньем, следовало бы назвать мечтательностью. Я мирно отдавался блужданью своих мыслей, когда моя домоправительница угрюмо доложила, что меня спрашивает г-н Кокоз.
99
Палеография и дипломатика — вспомогательные исторические дисциплины. Палеография изучает историческую изменяемость письменности; по особенностям рукописи определяет датировку и происхождение письменного памятника. Дипломатика изучает исторические документы, определяет их подлинность.
Кто-то действительно проник за ней в библиотеку. Это был человек маленького роста — бледный, тщедушный человечек в поношенной визитке. Человечек направился ко мне, приветствуя меня улыбочками и кивками головы. Но он был очень бледен и, несмотря на молодость и живость, имел вид больного. При взгляде на него я мысленно представил себе раненую белку. Под мышкой он принес зеленый узел и водрузил его на стул, затем, развязав четыре конца свертка, открыл передо мною кипу желтых книжек.
— Сударь, я не имею чести быть вам знаком, — сказал он. — Я книжный агент, представитель главных столичных фирм, и в надежде, что вы почтите меня своим доверием, беру на себя смелость предложить вам несколько новинок.
Боги милостивые! Боги праведные! Что за новинки предложил мне гомункул [100] Кокоз! Первый том, врученный мне, оказался «Историей Нельской башни» с любовными приключениями Маргариты Бургундской и капитана Буридана [101] .
— Это книга историческая, — пояснил он, улыбаясь, — история правдивая.
— В таком случае она скучная, — ответил я, — ибо книги исторические, когда не лгут, бывают очень нудны. Я сам пишу книги правдивые, и если б, на свое несчастье, вы стали предлагать любую по домам, то рисковали бы носить ее в вашей зеленой сарже до конца дней своих, не находя даже кухарки, способной по наивности купить такую книгу.
100
Гомункул (лат. Homunculus — человечек) — человеческое существо, якобы искусственно созданное алхимиками. Швейцарский врач и алхимик Парацельс (XVI в.) в одной из своих книг приводит даже рецепт изготовления гомункула. Здесь слово «гомункул» употреблено в переносном смысле — жалкий, смешной человек.
101
История Нельской башни с любовными приключениями Маргариты Бургундской и капитана Буридана. — Легенда о Нельской башне, многократно использованная в литературе, была связана с именем жены французского короля Людовика X Маргариты Бургундской (нач. XIV в.): обвиненная в любовной связи с капитаном Буриданом, Маргарита была задушена по приказанию короля.
— Разумеется, сударь, — согласился человечек чисто из любезности.
И, продолжая улыбаться, показал мне «Любовь Элоизы и Абеляра» [102] , но я дал ему понять, что в моем возрасте не до любовных приключений.
Все еще с улыбкой, он предложил мне «Игры для развлечения общества»: правила игры в пикет, безик, экарте, вист, шашки, шахматы и кости.
— Увы, — сказал я, — если хотите мне напомнить правила безика, верните на землю старого друга моего Биньяна, с которым играл я в карты каждый вечер до той поры, когда все пять академий торжественно свезли его на кладбище, или низведите до вздорности игр человеческих серьезный ум Гамилькара, спящего перед вами на подушке, теперь единственного, кто разделяет со мною вечерние досуги.
102
Любовь Элоизы и Абеляра — см. прим. к стр. 174. (Иокаста)
Улыбка человечка стала бледной и тревожной.
— Вот, — сказал он, — новый сборник развлечений в обществе: шутки, каламбуры, а также способ превращать красную розу в белую.
Я ответил, что розы уже давно со мною не в ладах, а шуток с меня достаточно и тех, какие дозволяю я себе в научных изысканиях, помимо своей воли.
Гомункул протянул мне последнюю книгу с последней своей улыбкой:
— Вот «Сонник», разъясняющий всевозможные сны: о золоте, ворах, о смерти, о падении с высокой башни… Это самый полный.