1том. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.
Шрифт:
Вы давно покоитесь на кладбище Монпарнас под скромною плитою с эпитафией:
ЗДЕСЬ ПОГРЕБЕН АРИСТИД-ВИКТОР МАЛЬДАН
ПЕХОТНЫЙ КАПИТАН
КАВАЛЕР ОРДЕНА ПОЧЕТНОГО ЛЕГИОНА.
Не такую надпись вы, капитан, готовили для вашей бренной оболочки, повидавшей столько полей битв и столько злачных мест. Среди ваших бумаг нашли вот эту горькую, но гордую эпитафию, которую, вопреки вашей последней воле, не решились поместить над вашею могилой:
ЗДЕСЬ ПОГРЕБЕН
ЛУАРСКИЙ РАЗБОЙНИК [116] .
— Тереза, завтра мы отнесем венок из иммортелей на могилу луарского разбойника.
Но Терезы здесь нет. Да и как ей оказаться близ меня
116
Луарский разбойник. — Подобной эпитафией Аристид-Виктор Мальден хотел подчеркнуть свою верность Наполеону I. В 1815 году, после разгрома наполеоновской армии при Ватерлоо, последние ее остатки под командованием маршала Даву отошли на Луару, где были интернированы союзниками, а потом распущены. Прототипом дяди Виктора послужил писателю его дед с материнской стороны — Дюфур, бывший некогда сержантом наполеоновской армии.
117
Триумфальная арка — воздвигнута в Париже в честь побед наполеоновских войск. Ее строительство, начатое при Наполеоне, было закончено в 1836 году. Под сводами арки начертаны имена трехсот восьмидесяти шести генералов, принимавших участие в войнах Республики и Империи.
— Ну, глупыш, — сказал я своим обычным ворчливым тоном, — бери, бери и ешь; ты счастливее, чем я был в твои годы; ты можешь следовать своим наклонностям, не нанося себе бесчестья.
А вы, дядя Виктор, вы, чей мужественный облик напомнил мне этот пряничный генерал, придите достославной тенью и научите, как мне забыть теперь мою другую куклу. Мы — вечные дети и вечно тянемся за новою игрушкой.
В тот же день
В моем уме семейство Кокоз причудливейшим образом сочеталось с клириком Жаном Тумуйе.
— Вот что, Тереза, — начал я, бросаясь в свое кресло, — расскажите мне, здоров ли маленький Кокоз, прорезались ли у него первые зубки, и дайте мне туфли.
— Зубкам полагалось быть уже давно, но я их не видала. В первый погожий весенний день мать исчезла вместе с ребенком, бросив мебель и все пожитки. На чердаке после нее нашли тридцать восемь банок из-под помады. Ну мыслимое ли это дело! За последнее время у нее бывали посетители; и надо думать, что она сейчас не в девичьем монастыре. Племянница привратницы сказывала, что повстречалась с Кокозихой где-то на Бульварах, и та ехала в коляске. Говорила я вам, что кончит она плохо.
— Тереза, эта женщина не кончила ни хорошо, ни плохо. Чтобы судить о ней, дождитесь конца ее жизни. И не болтайте слишком много с привратницей. Госпожу Кокоз я встретил лишь однажды на лестнице, и мне казалось, что своего ребенка она очень любит. Эту любовь надо ей зачесть.
— Правда, по этой части малыш был не обижен. Во всем квартале не сыскать другого, чтобы так был откормлен, обряжен и ухожен. Каждый божий день она повязывает ему чистый нагрудничек и с утра до вечера поет ему песенки, а он смеется.
— Тереза, один поэт сказал: «Ребенок, не видевший улыбки матери, не достоин ни трапезы богов, ни ложа богинь» [118] .
8 июля 1863 года
Узнав о ремонте каменного настила в часовне богоматери в Сен-Жермен-де-Пре, я отправился туда, надеясь разыскать какие-нибудь надписи, вскрытые рабочими. И не ошибся. Архитектор указал мне на могильный
118
…один поэт сказал: «Ребенок, не видевший улыбки своей матери, недостоин ни стола богов, ни ложа богинь». — Сильвестр Бонар вспоминает два последних стиха 4-й эклоги Вергилия из книги «Буколики».
Здесь покоится инок обители сей Жан Тумуйе,
сотворивший оклад серебряный на бороду
святого Винцента и святого Аманта
и на ноги младенцев, невинно убиенных.
При жизни был мужем честным и храбрым.
Творите молитву по душе его.
Я осторожно стер носовым платком пыль, покрывшую это надгробие; мне хотелось его поцеловать.
— Он, он, Жан Тумуйе! — воскликнул я.
И это имя, отпрянув от высоких сводов, с грохотом, точно разбившись, упало мне на голову.
Заметив немое степенное лицо привратника, поспешившего ко мне, я устыдился своего восторга и шмыгнул меж двух причетников, собиравшихся окропить меня святой водой.
А все же это мой Жан Тумуйе! Нет более сомненья: переводчик «Златой легенды», автор житий святых Жермена, Винцента, Фереоля, Феруция и Дроктовея был, как я и предполагал, монахом в Сен-Жермен-де-Пре. И каким еще хорошим монахом — благочестивым и щедрым! Он обложил серебром подбородок, голову и ноги, чтобы защитить надежной оболочкой драгоценные останки. Но смогу ли я когда-нибудь ознакомиться с его твореньем, или суждено и этому открытию только умножить мои печали?
20 августа 1869 года
«Я нравлюсь немногим, а испытываю всех, я — радость добрых и ужас злых, я, порождающий и разрушающий заблуждения, готов расправить свои крылья. Если в полете быстром несусь я над годами, не ставьте мне этого в вину».
Кто это говорит? Старик, чересчур мне знакомый, — Время.
Шекспир, закончив третье действие «Зимней сказки» [119] , останавливается, чтобы маленькая Пэрдита успела «взрасти и в мудрости и в красоте», и, открыв снова сцену, поручает древнему Косоносцу дать зрителям отчет о днях, так долго тяготевших над головой ревнивого Леонта.
119
Шекспир, закончив третье действие «Зимней сказки»… — В «Зимней сказке» Шекспир вводит хор, поющий от имени всемогущего Времени. Перед началом IV акта хор поет о том, что между III и IV актом прошло шестнадцать лет и произошло много событий, выросли дети, изменились люди. Пэрдита — дочь героя «Зимней сказки» короля Леонта.
Подобно Шекспиру, я в этом дневнике предал забвенью длинный промежуток жизни и, следуя примеру поэта, вызываю Время для объяснения пробела за шесть лет. В самом деле, вот уже шесть лет, как мной не вписано ни строчки в эту тетрадь, и теперь, когда я снова взялся за перо, мне, увы, не приходится описывать Пэрдиту, «в прелести возросшую». Молодость и красота — верные подруги поэта. Эти чарующие виденья нас, грешных, посещают лишь изредка. Мы не умеем удержать их. Когда бы тень какой-нибудь Пэрдиты силою неизъяснимого каприза задумала проникнуть в мою голову, она жестоко бы ушиблась о кучу заскорузлых пергаментов. Счастливцы поэты! Их седина не устрашает колеблющиеся тени Елен, Франческ, Джульетт, Юлий и Доротей [120] . А одного носа Сильвестра Бонара достаточно, чтобы весь рой великих возлюбленных пустился в бегство.
120
Елена, Франческа, Юлия, Джульетта, Доротея — имена женщин, прославленных в литературе. — Елена (греч. миф.) — жена Менелая, царя Спарты. Ее похитил Парис, сын троянского царя, что явилось причиной Троянской войны. Елена воспета Гомером в «Илиаде» и Еврипидом в трагедии «Елена». — Франческа (да Римини) — трагическая судьба Франчески, любившей юношу Паоло и обманом выданной замуж за его старшего брата, герцога Малатеста, послужила сюжетом известного эпизода V песни первой части («Ад») «Божественной Комедии» Данте. — Юлия — героиня романа Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». — Джульетта — трагическая история любви Ромео и Джульетты рассказана в одноименной трагедии Шекспира. — Доротея — героиня поэмы Гете «Герман и Доротея».