20-ть любительских переводов (сборник)
Шрифт:
– Что? Ты уверена? Микрофагия? – глаза Яна расширились.
– Уверена, а что это? – спросила я.
– Нам надо записать весь диалог, пока Елена ничего не забыла! – резюмировала Кора.
– Не забуду, – заверила я.
Ян произнес: «Ты была в 1666 году, это год смерти Барбары ван Левенгук. Годом ранее Роберт Гук [103] опубликовал книгу «Микрография», первая книга о предметах, рассматриваемых через микроскоп. Но Левенгук не умел читать по-английски, возможно в этот момент он просто изучал картинки? Ты не заметила этого?»
103
Роберт
– Нет, – ответила я.
– Запишите этот чертов диалог! – раздраженно потребовала Кора.
Когда мы его записали, Ян тихо произнес: «Ты расстроена, потому что Левенгука больше интересовала книга, чем смерть его жены».
– Или его дочь, – предположила я, ведь ей было всего одиннадцать.
– Да, – сказал Ян, и в его голосе я услышала то сочувствие, которого так не хватало Левенгуку, – во всех рассказах современников, Левенгук описывается бесстрастным и даже бессердечным человеком. Только его работа, имела для него огромное значение.
– Ну кого волнует, что для него было важнее всего, – заключила Кора, – эти видовые образы неплохо подходят для первого контакта, если ты, Елена сможешь оттачивать их по ходу дела, их публикация, должна дать нам обоим действительно хорошую скидку, на сроки пребывания здесь! Доктор, вы готовы к сеансу прямо сейчас?
Медик, который измерял мои жизненные показатели, сказал по-английски, что моя степень слабости была обычной после сеанса, но не чрезмерной.
Кора, развернувшись ко мне, проинформировала: «Доктор говорит, что ты в порядке и готова!»
Мне не хотелось туда сейчас, горе Марии, все еще терзавшее мой разум, также измотала меня, как и моя усталость. Такое действие лишает сил, как обитать в двух разумах одновременно и нелегко избавиться от чувств, приобретенных не своим сознанием. Но может быть следующий сеанс будет более благополучным, развеяв эмоции предыдущего. Такое иногда случалось. А если второй сеанс будет таким же мрачным…
Ян смотрел на меня: «Елена, тебе совсем не обязательно это делать сейчас».
– Нет. Я хочу, – твердо ответила я.
– Замечательно! – воскликнула Кора, – тогда приступим!
И этот сеанс, был совершенно другим.
Я тороплюсь, передвигаясь вдоль канала, окаймленного тополями, колокольня Ньиве Керка удаляется от меня, в розово-золотистой утренней заре. Иней серебрит землю. Я плотнее запахиваю шаль на груди. Звонят колокола, звук ясный, но не такой громкий, как единственное слово, которое я шепчу снова и снова – песня, молитва – Виллем, Виллем, Виллем…
Виллем?
Он ожидает у канала, прислонившись к дереву, выпрямляется, как только видит меня и бросается навстречу. Затем обнимает, прижимая к своему синему мундиру с широкой юбкой. Наши губы находят друг друга и сладость расцветает во мне, и я становлюсь такой легкой, легче воздуха, и хочется, чтобы это мгновение длилось вечно.
Он шепчет: «Я люблю тебя, – а я шепчу в ответ, – навеки».
Между поцелуями Виллем говорит мне, что он должен идти, что ему что-то нужно и почему, и что он скоро вернется. «Мой отец», – говорю я и Виллем отвечает, что он поговорит с моим отцом и мы будем вместе и мы обязательно поженимся… Как только закончится война.
В городе снова звучит Карильон (закрепленные колокола) и потом он уходит. Но мое счастье остается, даже когда я спешу домой, даже когда звонят колокола и что «навеки», длилось меньше пятнадцати минут.
Сцепка разорвалась, как только эмоции Марии успокоились. Я вернулась в лабораторию Делфтского технического университета. Нет Виллема, нет светлых девичьих грёз, только доктор, сканирующий своими инструментами моё сердце, голову и запястье, пока Кора триумфально ворковала.
– На этот раз гораздо яснее! Блестяще! Что это был за диалог? – нетерпеливо расспрашивала она меня.
Я все повторила, включая и голландские слова, которых я не знала, когда Виллем объяснял, почему он должен уйти. Я вопросительно посмотрела на Яна.
Он пояснил: «Виллем говорил, что его рота была готова выступить в тот день. На нем была форма фузилера (мор. пехотинцы), вероятно со времен Третьей англо-голландской войны. Мне потребуется время, для большей информации об этом. Если это так, то это время примерно между 1672 и 1674 годами. А Мария как раз в возрасте шестнадцати, семнадцати или восемнадцати лет. Война с Англией проходила в основном на море, но Голландская Республика также воевала с союзником Англии, Францией, и сухопутные бои, были результатом тяжелых потерь... очень тяжелых».
Ему и не нужно было ничего больше говорить. Мария ван Левенгук никогда не выходила замуж, никогда не покидала дом отца. Но я не испытала эмоций, касательно будущей смерти Виллема, если бы это было то, что произошло, только ее счастье у канала, и это счастье осталось в моей памяти, как аромат роз после того, как кто-то покинул сад.
Может быть это остаточное, вторичное счастье, отразилось на моем лице? Потому как Ян, застенчивый, формальный и неловкий по своему характеру, когда конечно не находился в состоянии обсуждения исторических фактов, или попросту говоря, «в рабочем состоянии», вдруг остановил меня в коридоре и пригласил на ужин.
И я бы согласилась, несмотря на то, что эти два сеанса меня очень измотали, если бы он не добавил: «Но я пойму, если это покажется тебе слишком неуместным, в связи с твоей недавней потерей отца».
Он знал. Как много он знал? В конце концов, он был исследователем.
«Нет, – чересчур резко ответила я, – я не могу».
И отстранилась от него.
Люди, находящиеся в пограничном состоянии депрессии, учатся заставлять себя делать то, что, как они знают, поднимет им настроение. Мое состояние, было разбито моей собственной несправедливой грубостью, по отношению к Яну. Поэтому, несмотря на усталость от двойного сеанса, я прошла большую часть пути домой, пешком, послеполуденное солнце согревало мое лицо. Тополя, прямые и сильные, как солдаты, отражаясь в воде каналов, создавали иллюзию их удвоенного количества. Когда только я достигла рыночной площади, звонарь Ньиве Керка, начал играть на Карильоне летний концерт. Колокола звучали полнее, богаче, чем во времена Марии; их было больше. Я сидела в кафе с бокалом вина, смакуя его и смотрела, как велосипеды пересекают площадь, туристы глазеют на церковь, а дети гоняются за голубями.