2008_42 (590)
Шрифт:
Как спросила девица у хахаля: «А в тебе есть какая-нибудь изюминка, плюгавый?»
— О-о-о! Во мне масса изюминок. Да я практически КЕКС!
Веллер вспоминает в «Моём деле», что пил кофе в «Сайгоне» (известное ленинградское кафе для богемы) со знаменитыми поэтами и гомосексуалистами (а эти-то причём? Должны быть, как дань дерьмомоде?) Наконец он смастачил первые три рассказа. А это что, мужик? Это уже ПОДБОРКА! Можно предлагать журналам. Гений старательно перепечатал творения через два интервала, бритвой подчищая очепятки. На последние деньги купил 10 папок для бумаги по 22 коп. и 10 скоросшивателей
Обстановка квартиры его известна, тщательно записана, чтобы мы помнили навеки, да и денег издательство даст за количество строк. То были абажур за 6 руб., столик туристский складной по 10 р. Шезлонг дачный, подержаный диванчик, шкаф, оленья шкура и сотня книг. Михаил работал над текстом, как шахтёр в углях. «Они взялись за руки», «они не взялись за руки». «Вода была холодная, женщина плавала плохо. Они вернулись быстро». Так никто не писал?? Последняя фраза, вспоминает М.В., была такова: «Придя домой, я упал и заснул». Именно! «Упал и заснул». Отлично».
Это был шедевр. Получай, фашист, гранату! И хоть гестапо обложило все выходы, Штирлиц вышел через вход.
Однако ни одна сволочь не собиралась его печатать, признаётся Мэтр. Число отказов близилось к сотне, а они, придурки, его даже не читали!!! «Вы будете читать меня, скудоумные твари! Вы будете ждать прихода моих рассказов! И передавать друг другу, и читать друзьям», — проницательно видел будущее Богоизбранник Веллер.
Короче, Муля, не нервируй меня. Мишель, несмотря на происки реакции и совейской власти, продолжал экзекуцию и инквизицию, забрасывая общество нетленкой. Он сообщил нам, что не спился, не повесился и не уехал. И не заткнулся — не по зубам был кляп. Для приманки и раскрутки даже наваял эротическое: «Ягодицы её были ошеломительны». То был бешеный поток сознания, Амазонка усохла.
Дабы мы не забы(и)лись в экстазе, Мишико перечисляет, что ели-пили на банкете по случаю обсуждения его творений. Скрупулёзно, как в аптеке, записывает (надо же чем-то заполнять страницы?!). 200 г сыра на 60 коп., 200 — колбасы, 44 коп. Ветчина — 84 коп., паштет обошёлся в 76 коп. за 200 грамм, пирожки с мясом, капустой, лук-яйцом, батон по 22 коп. Чёрный хлеб по 14 коп., шесть пирожных ушли за 1 р. 32 к., мятные пряники облегчили кошелёк на 95 коп. и т. д.
Несмотря на паштеты и мятые пряники, отказы за три года перевалили за 150. 43 рассказа, 348 стр. машинописи, весь труд трёх лет непрерывного бдения коту под хвост. Фармазоны «и Мирзо Турсун-заде» категорически не понимали суперавтора. Впрочем, тут он не одинок. Как правило, и все другие, кто смеет нацелиться на Олимп, тоже отправлялись на помойку. Прохиндеи в редакциях и издательствах и по сей день плотно держат зады в потрёпанных креслах. Койоты, дети койота… В итоге, как писал Илья Ильф, «кто жрал уныло эскимо, а кто топтался у подъезда». Два мира — два кефира.
М-да… И тут пришёл первый положительный отзыв от Айна Тоотса, старшего редактора издательства «Ээсти Раамат». Веллер обрадовался и сказал сам себе, что это лучшая короткая проза на русском языке за последние десять лет. «Никто не выплавил на короткой прозе столько нервов, сколько я. И ЭТО ВЫ, быдло, будете оценивать МЕНЯ? Я справлюсь с твоей работой — а ты с моей справишься? Ты напишешь лучше? смешнее? печальнее? Они не видят, КАК это написано. Не отличают звон бронзы от стука пня. Я тачаю шедевры. Я имею право считать вас дерьмом. Я это право заработал. И работа моя — не чета вашей. И они хотели поставить меня во второй ряд. Поцелуйте себя в зад».
Спасибо, друг.
Поставив себя на вершину литературы, геноссе Веллер в свою очередь затоптал ногами великих. Правда, похвалил Блока и Маяковского, процитировав строки: «Я знаю силу слов. Я знаю слов набат. Они не те, которым рукоплещут ложи. От слов таких срываются гроба шагать четвёркою своих дубовых ножек» (стихи Владимира Маяковского, не путать с Веллером).
Похвалил и своих кумиров-диссидентов. А именно: Аксёнова, Юрия Казакова, Ан. Гладилина, Стругацких. «Все перечисленные — идеологи нашей эпохи. Не маразматики из Политбюро ЦК КПСС, — пишет Майкл Веллер. — И не классики школьной программы. Их (?? — Н.Е.) место было в идеологии их эпох и в рамках школьной программы и оставалось. А эти — ложились в душу и в мировоззрение, под их влиянием мы строили представления о жизни», — отмечает наш скалозуб. «Кафка, Камю — мы оволосели, мы цитировали. Кортасар — аж обалдение. Ни хре-на себе — как можно писать, М. Пруст».
Ты бы ещё вспомнил «Улисса» Джойса, 700 страниц галиматьи. Кафка — это же бред полоумного еврея, а не оволосение. Кстати, по шевелюре Веллера заметно, что с волосением он обознался.
Плюнул Михасик и в сторону современников. Ибо сию туфту, особенно Тополя, Акунина, Бродского и т. д. переварить невозможно. Как говорится, позавчера съел тельное, надел исподнее и поехал в ночное. Смеркалось…
Э. Тополь, говорит Веллер. Написал полтора метра произведений, ежели мерить по толщине корешков. Последние книги — «Россия в постели» и «Новая Россия в постели» читать трудно: сборник очерков и монологов о проститутках вообще и в целом о сексуальной жизни.
Б. Акунин — блестящее подтверждение того, что «массовый интеллектуал» хотел бы читать бульварно-лубочные дюдики с «бла-ародными» героями».
В. Аксёнов. В 80-е и тем более 90-е постарел в своём Вашингтоне и стал гнать ностальгически-коммерческую туфту. И. Иртеньев — в Ленинграде его знали как Гошу Рабиновича. Жванецкий — Михаил Маньевич, а не то, что вы подумали. Бродский Иосиф — мертворождённый, как сообщил Веллер, нобелевский лауреат для потребления внутри условно-эстетизирующего круга. Привёл слова В. Шаламова о Солженицине: «А вам не кажется, что в советской литературе появился ещё один лакировщик?» Кажется, товарищ, кажется.
«Как потрясающе выглядит этот человек для своих 80 лет сегодня! — изумляется поклонник Веллер. — Всё было правильно в его жизни — кроме опереточного оливкового френча а-ля Керенский… — и, кроме френча, помпезно-гадостного шоу с проездом по возвращении на родину всей страны с Востока на Запад — в спецвагоне на деньги Би-Би-Си и под телесъёмку Би-Би-Си… Как российский мессия возвращается в рухнувший под тяжестью его таланта совок… То в начале века один мессия прёт с Запада в немецком вагоне на немецкие деньги, то в конце века другой — на, наоборот, английские».
«Граждане, — признаётся Михайла. — Знали бы вы, что говорят неофициальные писатели друг о друге и вообще о литературе! Самым приличным в этих речах является обычно слово «х…» (у Веллера полностью).
Наш Михасик всё-таки, как неофициальный писатель, воткнул в зад горящую папиросу. В нескольких своих нетленках (последняя книга «Перпендикуляр», перепевающая «Долину идолов» и прочие его талдыки) Веллер пинает русскую литературу, отбрасывая с дороги таких гигантов, как Пушкин, Толстой, Достоевский. Цитируем.