2008_42 (590)
Шрифт:
«Общеизвестно, что «Легенда о Великом инквизиторе» Достоевского — образец философской глубины. В эту глубину я пытался нырнуть полжизни, аж гирю на ногу и камень на шею не привязывается. Не ныряется. Где глубина мысли-то?.. Это глубина относительно уровня беллетристики».
«Лично я Белинского терпеть не могу, и ничего умного из него не вычитал. И портрет его люди понесут домой с базара в одном-единственном случае — если его строжайше запретят, и тогда «элита» объявит его гонимым гением; либо если за это будут хорошо платить».
«…мода на Льва Толстого давно сошла, отношение к нему спокойное, и вот «Война и мир» остаётся колоссом среди романов мира, а его «простые писания» давно представляют интерес лишь для профессиональных изучателей его творчества и свидетельствуют, что… с вершины все тропы ведут вниз».
Ай да Веллер, ай да сукин сын! Где уж русским классикам до тебя, сына Иосифа! Ты же, вертлявый сугроб, признался, что «никогда не видел в «Мёртвых душах» хорошей книги. Никогда не мог уловить в Гоголе юмора, ну ни разу же улыбнуться не хотелось. Архаика, неуклюжесть, многословие. Куда там «Ревизору» до блестящего Грибоедова! Был блестящий юморист Зощенко, жив блестящий юморист Жванецкий. А кто были юмористы во времена Гоголя? Смотришь сейчас — а никто… Гоголь скучен — на взгляд нашего сегодняшнего юмора, краткого, развитого, неожиданного. Его горе. Устарел для живого чтения».
Не в пример «Аншлагу», пошлой Кларе Новиковой, матерщинникам из «Комеди-клуба». Вот это уровень, вот где идеал для Веллера, вчерашнего блондина или, как говорил Максим Горький о подобных типах, «вертикального козла».
«Скажем иначе, — продолжает наш пенкосниматель. — Классика скучна для большинства. Фиг ли нам эти мёртвые души, дай-ка сегодняшние дела, реальные». Ошеломительные ягодицы, что ли? Этого говна, Мигель, навалом, не уразумел, что ли? Разуй зенки, Розенкрейцер.
«Пушкин сделался фигурой неприкасаемой в русской культуре — в 1937 г., когда Хозяин дал высочайшее добро на пышное и всенародное празднование столетия со дня убийства поэта, — заявило наше ВСЁ. — Любой нормальный поэт может сейчас написать второго «Евгения Онегина». И славы не стяжает. И гением его никто не назовёт». Такие произведения, как «Евгений Онегин», сказал г-н Веллер (партийная кличка Кобеляки) по каналу «Культура», можно писать километрами. Ведущий передачи А. Максимов аж захлебнулся от наглости Богоносца.
«Простой народ Пушкина не читает, — заявил за всех из своего сортира Веллер, сидючи в шезлонге дачном, подержаном, за столиком складным туристским. — И вообще почти ничего не читает. Но твёрдо знает, что Пушкин — это наше солнце и наше всё… Гения может оценить только гений».
Понятно, Михаил Иосифович. Два мира — два сортира. Зато заслуженный работник культуры (засрак) Веллер по части мата обогнал всех классиков, таки да. Однако по «Гадио России» он всё же не осмеливается разговаривать матом — боится потерять поклонников, да и начальство попрёт. Он также заявил, что радио «Эхо Москвы» будет ещё долго-долго лучшей и самой популярной российской радиостанцией». Два мира — два Шапиро.
Он вспомнил, что журнал «Алеф», издаваемый в Тель-Авиве тиражом всего тысяч в пять, а издатель его весьма ортодоксальная еврейская организация, его печатал. «Тогда главным редактором был мой приятель Давид Шехтер, а потом — другой приятель, Павел Амнуэль. Уже лень теперь и копать подборку, какой именно мой рассказ из «Легенд Невского проспекта» был опубликован в «Алефе» в 92 году».
А ты копни, Миколаус, иначе русская литература тебя не простит.
Он надоумил нас, тупорылых, что американцы вовсе не такие тупые, как мы думаем. «Большинство нобелевских лауреатов у них. Они не тупые, не надо песен. Их внутренний мир просто больше занят профессией и бытом: они больше работают, большего достигают в деле, — и богаче живут, потребляя больше всего».
К этим выводам нужны ли комментарии, товарищ?
Сколько ни читала Богоносца Веллера (а пришлось, друзья, тратить время и деньги на его опусы, чтобы разглядеть лживую ложь новоявленного пророка), ни одна струна в душе не шевельнулась. При строках из Пушкина, Гоголя, Маяковского, Блока слёзы так и катятся из глаз, замирает сердце. Веллер же — холодный ум, расчленяющий фразы и слова аки мясник, ибо не льются они из него светлым потоком.
В очередном перловом перле «Рандеву со знаменитостью» он задаёт вопросы сам себе, дабы показать величие собственной фигуры.
— Критики находят у Вас много недостатков…
— Есть старая цыганская пословица: «Удаль карлика в том, чтобы высоко плюнуть… Я люблю писать. Не понимаю тех, кто за уши тащит себя работать. Не хочешь — так и не пиши. Я пишу, потому что это удовлетворяет моё честолюбие, в этом я самоутверждаюсь. И ещё это мне здорово нравится.
Как говорил Лев Толстой, «как нехорошо — эта страсть к писательству!»
Михаил Веллер взял ныне от зомбированного общества суперприз, как в том анекдоте: собери 15 чугунных крышек с буквой «М» от канализационных люков — и получи по морде от работников Мосводоканала!
— Терпеть не могу граммофонов! — грустно сознался Антон Павлович Чехов. — Они говорят и поют, ничего не чувствуя. И всё у них карикатурно выходит, мёртво.
«Я должен был — и я дошёл. Я смог. Один из всех. Супермен. Авантюрист. Только так могло быть, не могло быть иначе», — говорит нам великий Михаил И. Веллер. Ша.
Гестапо перехватило шифровку: «Юстас, вы осёл. Алекс». Только Штирлиц мог понять, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.
А за Пушкина, гад, ответишь. Как говорил мой знакомый (покойник): «Ты слишком много знал».
Наталья ЕРМОЛАЕВА
СТРАШНАЯ СКАЗКА
За высокими горами да за синими морями, против неба на земле жила-была славная страна Охохония. До того велика она была, что ее пехом не пройти и летом не пролететь. Господь Бог не обидел ее, щедро одарив и широкими морями, и быстрыми полноводными реками. На сочнотравных лугах несчитанные стада, в лесах — дичь разнообразная, в озерах глубоких рыбы тьма тьмущая. А под землей — камни-самоцветы, руды богатейшие, жидкости самогорящие…
И жили в этой сказочно богатой стране очень добрые, до глупости доверчивые люди-охияне… Главной бедой их было то, что они рождались такими бестолковыми, что даже собой управлять не могли, а на свой трон заморских царей зазывали. Многих их перевидала Охохония — добрых и злых, умных и полных дуралеев. Одни цари державу укрепляли, границы расширяли, с ворогами многочисленными воевали-сражались. Другие всю жизню в кутежах, пьянках да разврате проводили. А случалось и добро охохонское разворовывали, в заморские земли отправляли. Ох 1-й, по прозвищу «грозный», державу, как мог, укреплял, соседние царства-королевства под свою власть подчинял. С татями разбойниками, ворами государевыми беспощадно разбирался, опальных, норовистых людишек начальных на воротах вздергивал. При Охе 2-м, коего по глупой доверчивости своей на царство кликнули, смута учинилась великая, самозванцев расплодилось видимо-невидимо. Ох З-й-«великий» мужичка кофей заставил пить, бороды нечесаные пообрезал, окно в иноземные страны прорубил, города новые отстроил, с ворогом беспощадно расправлялся и на суше, и на море. Охиянка-грамотейка по охинейски говорила нечисто, но наукам благоволила. С мудрецами иноземными переписку вела. При ней дружина боевая многие победы на поле ратном одержала. Сынок ее, Ох 4-й «придурок», все вопреки заветам материнским совершал, перед порядком заморским на колени падал, совсем было Охохонию на иноземный лад повернул. Да вовремя его свои же придворные блюдолизы живота лишили. Ох 5-й-«освободитель» людишкам кабальным волю объявил, Ох 6-й-«миротворец» супротив войн выступал и других заморских правителей на энто уговаривал…