2012: Вторая Великая Отечественная. Дилогия
Шрифт:
— Доброе утро, солнышко! Что рано встала?
— Привет, любимый. По работе надо форму забить, вчера не успела.
Оно верно, моя жаворонка отрубилась вечером через полчаса, как разобрали все, что накупили.
— Интернет есть?
— Медленный, мейл-агент только открывается.
— Дай, сообщения посмотрю.
— Сейчас, еще пару страниц осталось.
Включаю телик. Тарелка, как и вчера, сигнал не находит. По «Первому» новостей нет, «ТНТ» — тоже. Так, «Звезда». Фильм о войне. Как нельзя вовремя. Снова на «Первый». Микроволновка звонит. Пойду завтрак вынимать. А вот и сынку проснулся.
— Привет, сын!
— Пливет! Мама, я есть хочу.
— С папой иди, он сготовил.
Беру сына на руки. Идем с ним на кухню. Умываю его личико под краном.
— Холодная!
— Теплая она, сын, теплая.
Прижимаю его к груди и чувствую, как его и мое сердца колотятся в унисон. Господи! Как я люблю этого человечка! И не дай бог кто его обидит! Сердце сжимается, и хочется прижать Ромаша «клепко, клепко» и не отпускать. Если все серьезно, то когда меня еще сын увидит? Медленно входит мама, по ее глазам вижу, что не спала. Подхожу с сыном на руках. Обнимаю и ее. Мама плачет.
— Ты что, ма? Болит что, «Скорую»?
— Болит. За тебя, сын, болит.
— Да я ничего, мам.
— Молчи ты, я тебя второй раз не дождусь.
— Да что ты, ма, успокойся, если до сих пор тихо, то все нормально будет.
— Не знаешь ты. А я ту войну помню!
— Какую, ма?
— Отечественную. Ты телевизор-то посмотри…
Беру ее под руку, сажаю в кресло. Сына располагаю на стул рядом. Кладу всем по сосиске и яйцу, наливаю чай, ставлю на стол хлеб и сахарницу.
— Оль, пойдем завтракать!
— Щас, тут новости начались.
Быстрым шагом иду в зал. Диктор в строгом костюме а-ля СССР вещает:
«…по данным пресс-службы Министерства обороны Российской Федерации, в ночь на двадцать третье июня захвачена столица Литвы город Вильнюс, армия Республики Беларусь и ополченцы ведут упорные бои в районе Гродно и Бреста. По сообщениям наших корреспондентов на южном направлении упорные бои идут в районе Ужгорода, при этом практически без боя фашистам сдан город Львов… Парламенты Латвии и Эстонии сегодня приняли резолюцию, требующую объявить войну России, на улицах прибалтийских стран отмечаются массовые беспорядки, в Риге и Таллинне слышны перестрелки…»
Ну, с прибалтами все понятно. То, что Вильнюс белорусы захватили — уже хорошо.
«…при отражении авиационных налетов на Севастополь и Санкт-Петербург сбиты самолеты с немецкими опознавательными знаками…»
«… на фотографиях, переданных нам из посольства Республики Беларусь, представлена подбитая немецкая техника. Все образцы — времен Великой Отечественной войны и несут на себе символику вермахта и СС».
Фашисты?
Жена смотрит на меня, ничего не понимает, но явно хочет реветь.
— Ну, ну, родная. Все хорошо.
— Что хорошо? Война же. Папку убьют.
— Ему шестьдесят уже стукнуло! Не заберут.
— А тебя?
— Вот с этого и надо было начинать!
Умная она у меня, но местами непроходимый… ребенок.
Поворачиваюсь. Иду в ванную бриться. Перекушу — и в военкомат. Похоже, установкой котла жене заниматься.
Вышли с женой ровно в восемь утра. Сына оставили дома — звонить он уже умеет, а так нам за маму спокойней. От идей надеть куртку я быстро отказался. Даже в костюме было нехолодно. После воскресного нуля сегодняшние плюс шестнадцать выглядели более привлекательными. Наличие на пиджаке карманов тоже сыграло в его пользу. Помимо военника пришлось брать с собой и паспорт, и СНИЛС, и страховое, хотя эти уже по привычке. Жену тоже убедил взять паспорт. С трудом, но до нее дошло, что придется это терпеть при военном положении.
До райвоенкомата мне недалеко — менее километра. Хотя он уже и не райвоенкомат, а филиал ясненского или вообще сборный пункт? Да какая сейчас разница!
Улица в этот час полнее обычного. И не только из-за высокого солнца. Если еще вчера по ней шли на работу чиновники, школьники в школы да мамаши с детьми в детсады, то теперь почти каждый второй был в форме и с чемоданчиками. Лейтенанты, прапорщики, полковники, старшины давно расформированного 412-го истребительного авиаполка с женами и детьми шли в одном со мной направлении. Этот поток принимал в себя ручейки одетой в гражданку и камуфляж молодежи и, изгибаясь вслед за родной мне улицей имени Полины Осипенко, вливался в уже шумящее у военкомата многонациональное море призывников и добровольцев, их жен, подруг и матерей…
Идя рядом со мной, жена как-то подобралась, прониклась. И у военкомата никак не хотела оставлять меня, обнимала и порывалась заплакать… Пришлось чуть ли не приказать ей идти на работу, ведь на ней школа и многие стоящие здесь отправили на ее ответственность своих детей…
— И не оглядывайся, родная! Будь уверена — свидимся.
— Обещаешь?
— Да, любимая.
Мы поцеловались, и я проводил ее взглядом, насколько это можно было в такой толпе. Если б я только мог быть уверен в том, что только что пообещал! Но при любом исходе она справится! И со мной, и без меня!
Дежурный по военкомату поначалу попытался приглашать только получивших повестки. Но наши летчики как старшие по званию потребовали начать с них. Дежурный уступил и пустил в военкомат полковника Чемаева и подполковника Свирцова — старших офицеров бывшего гарнизона. Используя свои габариты, я прорвался к крыльцу и спросил уже уходившего прапорщика:
— Товарищ Тыщенко! Разрешите обратиться.
Иваныч немного остолбенел от такого моего к нему обращения, но выдал на автомате:
— Обращайтесь, Вита…
— Сержант Сергеев. Я приписан к вашему призывному пункту в качестве специалиста на случай развертывания. Жду ваших приказов.
— Пока никаких. Как решим развертывать второй призывной пункт — так и отзвоним. Будь у телефона.
— Слушаюсь.
Петр Иваныч скрылся за дверями военкомата, а я стал медленно выбираться из толпы. Что ж, он прав, я им скорее пока обуза, после передачи моих документов в наш военкомат они не знали, куда меня пристроить, а после того как нашли куда, у них уже не было времени обучить меня согласно новой ВУС.