2133. Путь
Шрифт:
Полицейский, после того как выслушал, судя по приказному тону, теперь явно что-то от Пушкина потребовал. Увидев и почувствовав нежелание того повиноваться, спешился с мотоцикла. Чем совершил ошибку – Пушкин отпустил нож, и когда клинок со звоном ударился в асфальт, мелькнул короткий и резкий удар – попавший в челюсть, не защищенную открытой нижней частью шлема. Полицейский мгновенно потерял сначала равновесие с сознанием, а чуть погодя и штатное оружие. Андерсон к этому времени уже поднял скутер сбежавшего лутера и удостоверился, что тот на ходу и в порядке.
– Пока не найдем мне что-нибудь менее приметное, –
– Погнали в Африку, – кивнул Андерсон.
Вскоре на месте происшествия остались только мятая коробка с брошенным и никому больше не нужным телевизором и медленно приходящий в себя полицейский. Рации он лишился и сейчас безуспешно попытался дозвониться в участок с мобильного телефона. Терзал свой смартфон он несколько минут – по истечении которых в него на полной скорости влетел беспилотный грузовик, за минувшие сутки проделавший долгий путь в Париж из Марселя. Именно в ту сторону сейчас уже направлялись Пушкин и Андерсон, по широкой дуге объезжая горящий и погибающий город.
Предположения Пушкина о том, что искусственный интеллект взбунтовался и человечеству настал конец, оказались ошибочны. Искусственный интеллект контроль не терял, у него лишь – волею некоторых облеченных властью людей, просто появились иные задачи.
Со вторым утверждением – про конец света для человечества, тоже вышла ошибка. Несмотря на то, что в следующие часы, дни и недели по всему миру было применено сначала ядерное оружие, потом климатическое, потом бактериологическое – уменьшая население планеты в десять раз, уничтожая целые нации и вызвав новое Великое переселение народов, у цивилизации людей оказался слишком большой запас прочности.
Человечество, несмотря на серьезные проблемы, выжило. Вот только окружающий мир – пусть во многом сохранив прежние очертания, сильно изменился. В некоторых аспектах практически до неузнаваемости.
Впрочем, люди в новом мире – в большинстве, остались прежними.
Но не все. Не все.
Глава 2
– Что, простите? Нихт ферштейн.
– Ожидать здесь, фас приглашать, – с заметным акцентом повторил уже на русском лощеный секретарь рейхсграфа Брандербергера, военного коменданта Грайфсвальда.
Высокий смуглый юноша ему не ответил. Не удостаивая секретаря более даже взглядом, он отошел от дверей вглубь просторного круглого холла. Проигнорировал указанные секретарем кресла и диваны для посетителей – только сбросил на один из них небольшой потертый рюкзак. Остался на ногах и, замерев на месте, скрестив руки за спиной, с бесстрастным видом принялся разглядывать гобелены на стенах.
Чопорный секретарь рейхсграфа вздернул подбородок, поджал губы и удалился – даже со спины было видно, насколько сильно он раздражен. Похоже, к русскому языку у него что-то личное – внешне так и оставаясь бесстрастным, мысленно усмехнулся юноша. И тут же подумал вдогонку, что у всего Нового Рейха к русским что-то личное. Тем более здесь граница совсем рядом – пусть не с Империумом, но с федератами Москвы, так что удивляться подобному отношению обывателей точно не стоит.
– И это тот самый Никлас Андерсон? – раздался вдруг откуда-то сверху капризный девичий голос с чуть заметными шепелявыми нотками.
Услышав свое имя – произнесенное на чистом русском языке, юноша едва не вздрогнул. Выждал несколько секунд, после чего обернулся на звук голоса, поднимая взгляд. Вниманием его удостоили две молодые девушки, расположившиеся на открытой галерее второго этажа. Обе они, каждая по-своему, выглядели впечатляюще: всем своим видом каждая олицетворяла принадлежность к кастам, которые имели главное в этом мире – власть и деньги. Но выглядели они при этом совершенно по-разному.
Первая девушка была в типичном наряде незамужних женщин военной аристократии Нового Рейха – светло-серое мундирное платье с серебряным шитьем. На ногах высокие кавалерийские сапоги, густые платиновые волосы стянуты в тугой хвост; скулы широкие, глаза светло-голубые, почти серые. Ее лицо, может быть, могло показаться даже отчасти грубым, если бы не чуть припухшие губы, придававшие облику женственной чувственности. Страстная валькирия – охарактеризовал про себя Никлас первое впечатление, внимательно – с ног до головы, оглядывая внучку рейхсграфа Брандербергера Катрин.
В том, что это Катрин, Никлас не сомневался – ознакомился с составом фамилии, в вотчину которой, по воле отца, прибыл предложить свою службу. Внучек – признанных, у рейхсграфа было две, но одна из них принадлежала к культу Пути, серьезно продвинувшись в жреческой иерархии, так что мундир военной аристократии Нового Рейха носить не могла.
Катрин Брандербергер стояла ровно и прямо – как и Никлас, скрестив руки за спиной. Вторая девушка выглядела много более раскованно, даже эпатажно и ярко. Она сейчас шагнула вперед и оперлась на перила галереи, беззастенчиво разглядывая Никласа; он тоже мазнул по ней равнодушным взглядом. По пути сюда – из Африки в Новых Рейх, проезжая через Е-Зону, Никлас посетил два полиса. Две ночи он провел в главном порту Южной Европы Таррагоне, а также проездом посетил богемный Авиньон, так что насмотрелся на молодежную моду технополисов.
Поэтому, несмотря на эпатаж, облик второй девушки его не слишком впечатлил; хотя при взгляде на нее сложно было остаться равнодушным. Она выглядела вызывающе, слегка одетой: тонкое платье, из невесомой мягкой ткани, – прилегающее к телу, но при этом не обтягивающее, совершенно не скрывало естественных очертаний фигуры; поверх – россыпь поблескивающих камешками цепочек на плечах, груди, талии и бедрах. Поблескивающие цепочки – вряд ли бижутерия, скорее всего бриллианты, оценил Николас, сложной композицией частично закрывали и лицо девушки.
Кроме того, у нее под кожей – по линии носа ото лба до подбородка, поблескивали вживленные драгоценные камешки. Но и вживленные драгоценности, и дерзкие очертания фигуры – не прикрытые, а наоборот, подчеркнутые платьем, отходили на второй план.
У стоящей рядом с эпатажной девушкой Катрин Брандербергер были заметно пухлые, чувственные губы; привлекающие внимание, но естественные. А вот у ее полуголой спутницы губы были модные. Никлас наблюдал нечто подобное в ночных заведениях Таррагона и Авиньона: виденные там девушки заметно увеличивали себе губы, но делали это неравномерно. Верхнюю губу надували заметно больше – создавая впечатление, как будто верхняя челюсть, словно при неправильном прикусе, выдается вперед.