22 июня 1941 года
Шрифт:
Так что с тем ли правительством, с другим ли, в случае, если бы в тот момент Сталин отдал приказ о приведении Красной Армии в полную боевую готовность, это привело бы к началу военных действий не только с Германией, но и одновременно, с очень большой вероятностью, с Японией.
То, что Сталину удалась его политика нейтрализации Японии, явилось поистине великим шансом для России выжить и победить в войне с Германией.
И все это, повторю, было во многом следствием того простого факта, что Сталин отказался отдать приказ о приведении Красной Армии в полную боевую готовность.
***
Именно поэтому Сталин, несмотря на уговоры военного командования, так и не согласился перед войной на приведение войск в полную боевую готовность. То есть, причина этого решения лежала вовсе не в недоверии к донесениям разведки. Она была много масштабнее и сложнее, эта причина.
До сих пор господствующим мнением, с лёгкой руки наших знаменитых маршалов, является то, что военная составляющая этой тактики Сталина была всё-таки намного важнее. Потому что слишком уж большие потери были от военного поражения. Что не сопоставимо с политическими преференциями от такого его поведения. То, что это было не какими-то политическими играми Сталина, а проявлением его фундаментальной политики, да к тому же обеспечившей, в итоге, и чисто военную победу, они просто проигнорировали.
Кроме того, надо понимать, что расчёт Сталина как раз и был на дисциплину военных. На знание ими своего дела. На боеготовность армии, наконец. Что вовремя отданная команда, например, сделает все эти немецкие полёты самолётов-разведчиков бессмысленными. Ведь всего одна команда, и разведанные немцами с воздуха аэродромы опустеют. Советские самолёты в несколько минут переберутся на запасные аэродромы, неизвестные немцам, где будут надёжно замаскированы.
Говорят, что этот расчёт был неправилен. Потому что сделать это было невозможно. Что и показали дальнейшие события.
На самом деле ничего здесь неправильного не было. И это тоже, как это ни странно, показали дальнейшие события. Потому что так собственно и произошло в Одесском военном округе. Где служили действительно исполнительные люди.
То есть, одним из главных пороков, снижавших боеспособность армии накануне войны, была низкая исполнительность на всех уровнях командования. Это было тогда известным явлением. Для его исправления издавались приказы наркома, с ним боролись, насколько хватало тогда сил и времени. Но упомянуть его в качестве причины разгрома наши великие полководцы постеснялись.
До сих пор кое у кого бытует мнение, что Сталин боялся. Боялся войны, боялся Гитлера, потому что по натуре был труслив. Об этом, в частности со смаком рассказывал Хрущев в своих мемуарах.
А на самом деле Сталин просто хорошо видел реальность. Поэтому мог прогнозировать в общих чертах, что принесет его стране война в 1941 году. То есть Сталин еще накануне понимал, что война обернется великой трагедией, неисчислимыми жертвами. Даже при том, что считал боеготовность армии более высокой, чем это было на самом деле. И решиться самому обрушить страну в эти лишения и жертвы на основании донесений разведки, где говорится, то ли да, то ли нет, то ли 15 мая, то ли 15 июня, то ли еще множества других сроков, называемых ему в разное время?
А если немцы не ударят, но потребуют от СССР каких-то уступок? Это невозможно, торжествующе говорят те, кто хорошо знает, что война все-таки состоялась. Но даже 10 июня 1941 года распоряжением
Родственная категория обвинителей породила еще и популярное утверждение о сталинской убежденности в том, что Германия на СССР в 1941 году не нападет. Под это дело настругали даже несколько фальшивок, в том числе упомянутые уже "документы Берии".
Вообще-то говоря, уже сами по себе усилия предъявить мысли Сталина в качестве собственного доказательства их порочности, несколько странны. Поскольку не очень убеждают людей разумных в самой возможности читать мысли окружающих. Даже сейчас. Даже, видя человека и глядя ему в глаза. Эти же господа убеждают нас в том, что знают мысли человека, которого никогда не видели и которого давно уже нет на этом свете. Да к тому же человека, при жизни известного своей молчаливостью и скрытностью. Смелое, конечно, утверждение, но несколько, как бы выразиться, хлестаковского типа.
Что интересно, утверждают так историки, претендующие на то, чтобы именоваться серьезными. "Сталин думал...", "Сталин предполагал...", "Сталин верил...", "Сталин не верил..." Уже по одним этим утверждениям можно легко определить степень серьезности таких исследователей.
Но как же, утверждают они. Сталин же сам говорил о том, что Германия на СССР в 1941 году не нападет. Никто из них, правда, не может назвать ни одного документа, где Сталин высказывался подобным образом. Да что документа. Никто из них не может привести ни одного подлинного случая, когда кто-то где-то когда-то слышал от Сталина такое утверждение.
Когда с подобным вопросом в семидесятых годах писатель Стаднюк обратился к Молотову, тот ответил, что сам он никогда от Сталина такого не слышал. И никогда не слышал от кого-то из сталинского окружения, чтобы тот при ком-то из них выражался подобным образом. А ведь сам Молотов, между прочим, в то время работал со Сталиным бок о бок ежедневно, чуть ли не днями напролет безо всякого перерыва. Если посмотреть журнал учета посетителей Сталина, то он из его кабинета в то время практически не вылезал. То есть, общался со Сталиным больше и чаще всех других свидетелей вместе взятых. А вот такого мнения, высказанного Сталиным, никогда не слышал.
То, что Сталин надеялся неизбежную войну с Германией отодвинуть, это он потверждал. Более того, рассказывал, что и сам старался многое делать в этом направлении. Это и были, кстати. те самые расчеты Сталина, в непогрешимость которых он, якобы, уверовал.
Это были, как нас уверяют, безнадежные и пустые расчеты, которые позволяли Сталину надеяться отодвинуть сроки начало войны с Германией возможно дальше.
Между тем, безнадежность этих расчетов хорошо видна тем, кто знает, что тогда произошло. Но ни один из них не может с уверенностью заявить, что сам он, находясь в тех условиях, и не зная того, что знает сейчас, поступил бы тогда иначе. А если заявляет, то тем более, можно расценивать его лишь в качестве неумного болтуна, чье мнение, естественно, не может быть сколько-нибудь интересным.