22 июня 1941 года
Шрифт:
А в 1945 году я объявил войну японцам. Вызвал в Кремль посла и вручил ему ноту.
– И как японцы восприняли?
– Как восприняли? С восторгом.
– Показывали по телевидению, как вы со Сталиным в 1941 году принимали Мацуоку. Сталин пьет шампанское и на него смотрит. А вы стоите с бокалом и улыбаетесь. Мацуока Сталина под руку взял...
– Тот уже выпил много. Журналисты заставили. Дело идет к войне. Это в моем кабинете. Народу много было...
29.04.1982
– Говорят, вы с Мацуокой пели "Шумел камыш...", когда его провожали в 1941 году?
– Было, было дело... Да, он еле стоял на ногах на вокзале..."
Ну, понятно, приняли с восторгом
И еще. Подтверждая слова Молотова о том, что, Япония сильно "обиделась" на заключение Пакта о ненападении между СССР и Германией, можно добавить одну короткую, но весьма красноречивую деталь. Когда в Японии стало известно о подписании пакта между Германией и Советским Союзом, в Японии в связи с этим был вынужден выйти в отставку кабинет премьер-министра Хиранума. Ни больше, ни меньше. Так что речь здесь шла далеко не о мелочных "обидах". Речь шла о корректировке политического курса государства.
Возвращаясь же к сцене прощания Сталина с японским министром, остановимся вовсе не на той цветистой детали, когда Молотов с Мацуокой пели "Шумел камыш". Обратим внимание еще и на реакцию немецких дипломатов. Руководство германского дипломатического корпуса, естественно, тоже явилось на вокзал, провожать министра иностранных дел страны, являвшейся одним из ближайших союзников Германии.
И вот что в тот же день сообщил в Берлин германский посол фон Шулленбург.
"...Отбытие Мацуоки задержалось на час, а затем имела место необычная
церемония. Явно неожиданно как для японцев, так и для русских вдруг
появились Сталин и Молотов и в подчеркнуто дружеской манере приветствовали Мацуоку и японцев, которые там присутствовали, и пожелали им приятного путешествия. Затем Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: "Мы должны остаться друзьями, и вы должны теперь все для этого сделать!" Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: "Мы останемся друзьями с вами в любом случае". Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание
многочисленной публики, присутствовавшей при этом".
Так что, помимо того, что своим приездом на вокзал Сталин продемонстрировал свое особое отношение к японской делегации, был здесь еще и очередной элемент политической интриги.
13 апреля германские войска на Балканах одерживали уже свою очередную победу. В Югославии и Греции все шло к печальному финалу. В Москве об этом еще не было известно, но уже ясно было, что немцы наступают, и наступают успешно.
Сталин знал, конечно, о недовольстве, которое вызвала в Берлине его югославская политика. Сделать здесь что-то для того, чтобы каким-то образом успокоить Гитлера, было нельзя. Это было понятно заранее. Но можно было еще раз подчеркнуть собственное миролюбие. И не просто в двусторонних отношениях, а зафиксировать это миролюбие в глазах посторонних наблюдателей.
Собственно об этом и упомянул Шуленбург в своем послании в Берлин, когда отметил, что уверения Сталина в дружбе, обращенные к германским дипломатам, было сделано демонстративно, "намеренно и сознательно", и явно на публику. Публикой же, зрителями и свидетелями, в данном случае, были члены японской делегации. Вот для них-то и было зафиксировано подчеркнутое миролюбие советского руководства в отношении Германии. Для чего? А вот как
Есть во всей этой коллизии, связанной с переговорами по поводу договора о нейтралитете с Японией, один многозначительный эпизод. Предлагаю вернуться немного назад и обратить внимание на самое начало беседы в Кремле Сталина и Молотова с японским министром. Мацуока, обосновывая выгоды от договора для Советского Союза, говорил тогда о возможном посредничестве Японии, в случае, если между СССР и Германией "что-нибудь произойдет".
Заметим. Сталин не стал уверять его в невозможности конфликта с Германией и в своем безграничном доверии Гитлеру. Вместо этого он по-деловому уточнил у японского министра, не явится ли препятствием к такому посредничеству Тройственный пакт? Конечно, вопрос этот был с двойным дном. Условия этого пакта были ему хорошо известны, это из тех основополагающих документов, которые в известной мере определяли политику этих стран против Советского Союза. Тем не менее, об этом спросил. То есть, на самом деле это не было вопросом о противоречии такого сценария Тройственному пакту, он ему не противоречил по тексту. Это было вопросом о возможной позиции Японии в случае конфликта или даже войны Германии против Советского Союза.
Ответ японского министра иностранных дел свидетельствовал о том, что Япония как раз в этом случае готова к посредничеству, а значит, готова оставаться нейтральной. Что и было главным, для чего, собственно, заключался договор.
То есть, еще раз мы видим перед собой не безграничную веру Сталина в Пакт о ненападении с Германией, а его озабоченность тем, чтобы создать для СССР наиболее благоприятные внешнеполитические условия в случае войны с Германией. Даже в отношениях с одной из ее союзниц.
Так что, как это часто бывало, Сталин, приехав на вокзал проводить японскую делегацию, решал не одну, а параллельно сразу несколько задач. Ну, а уж "Шумел камыш" в исполнении председателя советского правительства и японского министра иностранных дел, это лишь внешний антураж, подчеркивающий неформальность и искренность обстановки, исключающие, вроде бы, любые сторонние соображения.
И еще одна символическая деталь этого странного прощания, о котором обязательно необходимо упомянуть. Для того, хотя бы, чтобы за событиями 1941 года не терялись для нас и будущие реалии 1945-го.
Упомянутый Шуленбургом полковник Ганс Кребс, который замещал тогда отсутствовавшего военного атташе Германии генерала Кестринга, и которого Сталин призывал на вокзале к дружбе, сделает в ближайшей войне блестящую карьеру. 28 марта 1945 года он, уже в чине генерала пехоты, сменит генерал-полковника Гудериана на посту начальника Генерального штаба сухопутных сил Вермахта. Иными словами, генерал Кребс станет последним в истории начальником Генерального штаба Германии.
Именно он 1 мая 1945 года будет вести в горящем Берлине переговоры с генералом Чуйковым о перемирии. Он же и сообщит советскому командованию о самоубийстве Гитлера и создании нового правительства гросс-адмирала Деница. Его последняя дипломатическая миссия, впрочем, окончится неудачей. За окном был не 1941, а 1945 год. Когда ему предъявят требование советского верховного командования о безоговорочной капитуляции, он вернется в расположение своих войск, передаст его Геббельсу и Борману. Вечером 1 мая 1945 года генерал пехоты Ганс Кребс застрелится в бункере бывшего фюрера. С его встречи со Сталиным пройдет немногим более четырех лет.