22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война
Шрифт:
Отнюдь не репрессии 37-го года стали причиной такого прискорбного положения дел. Привлечение полуграмотных, но зато «социально близких» кадров было основой кадровой политики и в 20-х, и в 30-х, и в 40-х годах. Почему-то принято забывать о том, что немалое число так называемых «опытных военачальников, героев Гражданской войны» благополучно пережили 37-й год и встретили год 41-й в самых высоких званиях. Это Нарком обороны маршал Тимошенко, его заместители маршалы Буденный и Кулик, председатель Комитета обороны при СНК СССР маршал Ворошилов, командующий Московским военным округом (с начала войны — Южным фронтом) генерал армии Тюленев, главком кавалерии генерал-полковник Городовиков... Все они — люди того же поколения, той же политической и жизненной школы, что и репрессированные Блюхер, Егоров, Тухачевский, Дыбенко, Федько. Все они так «славно» проявили себя, что уже через полгода-год после начала войны Сталину пришлось отправить их, от греха подальше, в глубокий тыл. На завершающем, победном этапе войны этих горекомандиров в действующей армии уже мало кто и помнил.
Почему же, зная о том, как проявили себя уцелевшие, мы продолжаем строить иллюзии по поводу расстрелянных? Почему принято считать, что расстрел Тухачевского деморализовал армию в большей степени, нежели массовые расстрелы тамбовских крестьян, произведенные летом 1921 г. по приказам самого Тухачевского? Наконец, были ли сами «жертвы 37-го года» мужественными полководцами (а для военачальника отсутствие личного мужества является не чем иным, как признаком профнепригодности) или всего лишь ожиревшими чиновниками военного ведомства?
Среди нескольких сотен высших командиров армии и НКВД (а у каждого из них была охрана, личное оружие, секретная агентура) не нашлось ни одного, кто решился бы поднять «микромятеж» или хотя бы оказать вооруженное сопротивление при аресте. На пассивное сопротивление (побег) дерзнуло лишь несколько человек (убежали за кордон начальник Дальневосточного НКВД Люшков и резидент НКВД в Испании Орлов, несколько месяцев скрывался в бегах главный чекист Украины Успенский). Все остальные покорно несли свою голову на плаху, исправно «обличали и разоблачали» своих арестованных товарищей, в лучшем случае — пускали себе пулю в лоб.
Командарм 1 ранга, командующий войсками Киевского округа И. Якир, приговоренный к расстрелу за преступления, которые он заведомо не совершал, из тюремной камеры писал Сталину: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я умираю со словами любви к Вам...» 2 июня 1937 г., выступая на заседании высшего Военного совета, Сталин сказал по поводу застрелившегося начальника Главного политуправления Красной Армии Я. Гамарника: «Я бы на его месте попросил свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя». Что стояло за этими словами? Глумление? Провокация? Крик измученной души человека, которого утомило общение с ничтожными людишками?
Как известно, в Вооруженных силах Германии ничего подобного репрессиям против высшего комсостава Красной Армии не было — и это в то время, когда Германия переживала радикальную смену правящих элит. И это при том, что высший генералитет позволял себе откровенное фрондерство по отношению к ефрейтору, ставшему Верховным главнокомандующим. Была ли невероятная (по меркам товарища Сталина) терпимость, проявленная Гитлером, проявлением мудрой предусмотрительности — или же командный состав вермахта просто не позволял «фюреру» обращаться с собой иным способом?
Разумеется, негативное влияние массовых репрессий на боеспособность Красной Армии было, и оно было огромным. Массовые репрессии, массовое доносительство, массовое превращение вчерашних героев во «врагов народа, презренных шпионов и вредителей» подрывало основу основ армейской морали: безоговорочный авторитет командира. Армия держится на единоначалии, но это единоначалие нельзя обеспечить только предусмотренным Уставом правом командира на «применение силы и оружия» по отношению к неповинующемуся подчиненному. На поле боя страх перед командиром будет немедленно сметен страхом перед вооруженным противником. Подчиненный должен уважать своего командира, верить в то, что тот способен «организовать бой так, чтобы с минимальными потерями выполнить задачу». О каком доверии можно было говорить в армии, в которой военачальника любого ранга можно было превратить в «лагерную пыль» одним анонимным доносом...
Самым же парадоксальным феноменом Красной Армии следует признать то, что даже жесточайшие репрессии ни на йоту не способствовали наведению разумного порядка, дисциплины и минимальной организованности.
«Совершенно секретно. Приказ НКО № 0049 от 17 сентября 1940 г.
...Проверкой установлено, что в ряде штабов, благодаря грубейшим нарушениям приказов НКО, совершен ряд преступлений в отношении учета и хранения секретных документов...
1. Начальник штаба Барабашского укрепрайона майор К. оставил открытым и допечатанным сейф с документами особой важности, который в таком положении оставался на протяжении 10 суток. Порядок в штабе Барабашского УР настолько безобразный, что никто из офицеров штаба, в том и числе и дежурные по штабу, на протяжении 10 дней не приняли мер к закрытию и опечатыванию сейфа. (Необходимо пояснить, что в данном случае слова «особой важности» — это не эпитет, а термин. К разряду «особой важности» по принятой в Красной Армии классификации относились наиболее секретные документы из числа «совершенно секретных». Была разработана строжайшая инструкция на 15 страницах о порядке составления и хранения документов «особой важности». В частности, эти документы не разрешалось передавать даже старшим по званию и должности — только лично в руки тому, кому данный документ был адресован. Документ должен был быть написан лично от руки «на твердой подложке, не оставляющей оттиска от пера», все черновики и промокательная бумага должны уничтожаться по акту, документ должен был храниться в опечатанном сейфе, находящемся в комнате с опечатываемой же железной дверью и стальными решетками на окнах...)
2. Штабом 135 стрелковой дивизии при убытии к новому месту расквартирования оставлены никому не переданные и никем не охраняемые (в открытом деревянном шкафу в кладовке стойматериалов) мобилизационные документы.
3. В частях и соединениях Забайкальского военного округа выявлена недостача 59 секретных и совершенно секретных документов...»
«Совершенно секретно. Приказ НКО № 0031 от 31 мая 1941 г.
...в 23-й авиационной дивизии (Московский ВО. — М.С) до 10 мая отсутствовал авиабензин, в результате чего самолеты оставлялись на несколько недель неспособными подняться в воздух... Боевые авиабомбы были брошены на разгрузочной площадке железной дороги, где пролежали под снегом полтора месяца...
...в 24-й истребительной авиадивизии (Московский ВО) с октября 1940 г. и до последнего времени не проведено ни одного учения по взаимодействию со средствами ПВО, не проведено ни одной тревоги с вылетом истребителей, управление истребителями в воздухе с КП ПВО совершенно не отработано...»
«Совершенно секретно. Доклад сотрудника Главного контрольного управления Комитета Обороны при СНК СССР тов. Семина на имя Председателя СНК тов. Молотова от 9 июля 1940 г.
...17 июня нами обнаружена 235-я отдельная строительная рота, которая в течение 3 месяцев бездельничала, т.е. ничего не строит и никаких занятий с бойцами не проводит. При подробном ознакомлении выяснилось, что о существовании этой роты штаб Ленинградского ВО не знал и никаких задач ей не давал. 19 июня между Выборгом и Те-риоки в 300 м от Выборгского шоссе нами также был обнаружен 1-й аэродромно-строительный батальон (430 человек), который также в течение 3 месяцев ничего не делает... Несмотря на то, что батальон располагается на берегу озера, все красноармейцы, командиры и особенно комиссар тов. Ц. исключительно грязные...