22 июня. Анатомия катастрофы
Шрифт:
«Разрозненными группами разбрелись по лесам». Отдадим должное Болдину хотя бы в этом — не каждый советский генерал в своих мемуарах оказался способен на такую откровенность.
Вот, собственно, и все, что можно узнать об обстоятельствах разгрома из воспоминаний Болдина. Перед нами стандартный набор предписанных советской исторической науке «обстоятельств непреодолимой силы»: не было связи, не было горючего, кончились боеприпасы.
Почему нет связи — вражеские диверсанты все провода перерезали.
Куда делось горючее — немецкая авиация все склады разбомбила.
Почему снаряды не подвезли — так письмо же до Минска не долетело...
Ненужные, мешающие усвоению единственно
Пожалуй, самое интересное и ценное в мемуарах Болдина — это то, чего в них нет. А для того, чтобы увидеть то, чего нет, откроем мемуары другого генерала, который в эти же самые дни июня 41-го руководил действиями крупного механизированного соединения.
Итак, Г. Гудериан, «Воспоминания солдата»:
«...22 июня в 6 час 50 мин я переправился на штурмовой лодке через Буг... двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через реку Десна... при моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны... в течение всей первой половины дня 22 июня я сопровождал 18-ю тд...
...23 июня в 4 час 10 мин я оставил свой командный пункт и направился в 12-й армейский корпус, из этого корпуса я поехал в 47-й танковый корпус, в деревню Бильдейки в 23 км восточнее Брест-Литовска. Затем я направился в 17-ю танковую дивизию, в которую и прибыл в 8 часов... Потом я поехал в Пружаны (70 км на северо-восток от границы. — М.С.), куда был переброшен командный пункт танковой группы...
...24 июня в 8 час 25 мин я оставил свой командный пункт и поехал по направлению к Слониму (это еще на 80 км в глубь советской территории. — М.С.)... по дороге я наткнулся на русскую пехоту, державшую под огнем шоссе... Я вынужден был вмешаться и огнем пулемета из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции...
...в 11 час 30 мин я прибыл на командный пункт 17-й танковой дивизии, расположенный на западной окраине Слонима, где кроме командира дивизии я встретил командира 47-го корпуса...» [65].
«Где кроме командира дивизии я встретил командира танкового корпуса...» И происходит эта встреча трех генералов на полевом КП, в сотне метров от линии огня. Вот и вся разгадка того, почему Красная Армия на собственной территории оказалась «без связи», а немецкая армия на нашей территории — со связью.
Партийные историки десятки лет объясняли нам, что связь на войне обеспечивается проводами (которые все до одного были перерезаны немецкими диверсантами) и радиостанциями (которых в 41-м году якобы не было).
А Гудериан просто и доходчиво показывает, что проблема связи и управления войсками решается не проводами, а людьми!
Командиру передовой 17-й танковой дивизии вермахта никуда не надо было звонить. Его непосредственный начальник — командир 47-го танкового корпуса — вместе с ним на одном командном пункте лично руководит боем, а самый среди них главный начальник — командующий танковой группой — по нескольку раз за день под огнем противника на танке прорывается в каждую из своих дивизий. Разумеется, такой метод руководства, который продемонстрировали немецкие генералы, опасен. Что и было немедленно подтверждено на КП под Слонимом, где был ранен (а ведь мог быть и убит) командир 17-й тд, генерал-лейтенант фон Арним. С другой стороны, метод советских генералов (штаб Западного фронта уже 27 июня оказался под Могилевом, в 500 км от границы) оказался еще опаснее — именно он и привел к катастрофическому разгрому. И если бы Гудериан предложил своим подчиненным по примеру генерала Болдина засесть на неделю в «живописном лесном уголке» и посылать оттуда «письма самолетом в Берлин», то в лучшем случае они бы восприняли это как шутку — глупую и неуместную на войне.
Впрочем, Болдин был в лесу не один. Утром 23 июня 1941 г. в штабе Болдина появился еще один генерал.
В своих мемуарах Болдин объясняет этот визит следующим образом:
«...Меня разыскал помощник командующего войсками округа по строительству укрепленных районов генерал-майор И.П. Михайлин. Война застала его на одной из строек. Отступая вместе с войсками, генерал-майор Михайлин случайно узнал, где я, и приехал на мой командный пункт...»
Генерал Михайлин не отступал «вместе с войсками». Он их явно обогнал. Командный пункт Болдина, как помнит внимательный читатель, находился в 15 км северо-восточнее Белостока, т.е. в 100 км от линии дотов Гродненского, Осовецкого, Замбровского и Брестского укрепрайонов. Солдат за сутки 100 км ногами не протопает... Но главное, разумеется, не в километрах дело — для какой такой надобности старший начальник отправился в глубокий тыл фронта? У него не было других дел? Укрепрайон — это не бетонные коробки дотов. Укрепрайон — это воинская часть, обладающая огромной огневой мощью и решающая на этапе обороны важнейшие оперативные задачи. В первые дни войны именно от генерала Михайлина и его подчиненных зависело очень и очень многое.
И Болдин это прекрасно понимает — поэтому и переименовывает Михайлина в «военного строителя», которого война всего лишь «застала на одной из строек». Ничего подобного — никакого отношения к техническим или инженерным войскам (по принятой тогда в Красной Армии терминологии) генерал Михайлин не имел, и должность его называлась «помощник командующего войсками округа по укрепрайонам». Безо всякого «строительства». А до назначения на эту должность (и до присвоения генеральского звания 4 июня 1940 г.) был товарищ Михайлин армейским политработником. Воспитывал бойцов и командиров «в духе безграничной преданности родной Коммунистической партии и ее великому вождю, товарищу Сталину...»
Судя по рассказу Болдина, все четыре дня (с 23 по 26 июня) провел с ним в «живописном лесном уголке» и командир 6-го кавкорпуса генерал-майор Никитин. Каким образом командир подвижного соединения, получившего приказ наступать на Гродно и далее на север, собирался руководить своими кавалеристами, сидя в лесу у Белостока, за десятки километров от поля боя? А где были при этом командиры двух кавалерийских дивизий 6-го кавкорпуса? Почему Гречаниченко дважды пишет о том, что «наши настойчивые поиски штаба дивизии оставались безрезультатными»! Почему обязанности командира 48-го кавполка уже 25 июня выполнял старший лейтенант? Да, командир полка мог быть ранен или убит, но где же были его заместители, начальник штаба, полковники, майоры и многочисленные капитаны?
Интересное упоминание об одном из генералов элитного 6-го кавкорпуса обнаруживается в воспоминаниях старшего сержанта З.П. Рябченко. Встретил войну он в Ломже, радистом 38-го отдельного эскадрона связи. Причем работал сержант Рябченко на радиостанции РСБ, «которая была установлена на 3-осной автомашине и принадлежала штабу дивизии». Так что с техническими средствами связи у командования этой дивизии все было в полном порядке. Большой беспорядок был с субъектами, между которыми сержант Рябченко должен был устанавливать радиосвязь: