23000
Шрифт:
– Кто же это?! Сатанисты?
– Не похоже. Скорее – фашисты.
– И как это связано с фашизмом?
– Как-то связано. Уверен. Немецкие фашисты использовали древнюю мифологию. Кстати, у них была своя теория космоса. Я нашел это в Интернете. По их мнению, весь окружающий нас космос состоит изо льда. И только горячая воля человека может растопить в этом льду пространство для жизни.
– А какого хера они лупят этим льдом в грудь?!
– Не знаю. Может, чтобы проверить волю человека? Способна ли она растопить лед?
– Бред! И ради этого они идут
– Ну, многие тайные общества легко идут на убийство ради своих целей. Которые нормальным людям кажутся бредом.
Ольга кинула на тарелку баранье ребро:
– Кто, кто они?
– Мы здесь для того, чтобы ответить на этот вопрос.
– Кто, кто убил моих родителей?! – Ольга стукнула кулаком по столу, задев свой стаканчик, он упал на пол и разбился.
– Слушай, я чего-то… совсем пьяная… – Она качнула головой. – Поехали в отель.
– Хорошо. – Бьорн поднял свою баскетбольную руку, подзывая официанта.
В отеле Ольга упала на постель. Бьорн стоял возле, почти касаясь головой потолка. Он явно не знал, что делать.
– Кто убил моих родителей? – снова спросила Ольга.
– Тот же, кто убил моего брата, – ответил Бьорн.
Ольга шлепнула себя по щекам, пьяно усмехнулась:
– Слушай. Я опьянела с двух рюмок. Я пьяная в хлам!
– Ты просто устала от всего.
– Да. Я устала от всего. Когда у нас самолет?
– В 5.20.
– Ужас… Разбудишь меня?
– Конечно. Спокойной ночи, Ольга. – Он качнулся и шагнул к двери.
– Погоди.
Бьорн остановился. Ольга смотрела на него. Он смотрел на нее.
– Ты думаешь, тот парень из Гуанчжоу что-то знает?
– Ну, иначе бы он не позвал нас.
Ольга кивнула. Приподнялась и села на кровати.
– Покажи мне твой шрам, – произнесла она.
Он снял свою желтую майку с красным раком. Ольга встала, пошатываясь подошла. На груди у Бьорна было два лиловых шрама. Ольгины пьяные глаза покачивались на уровне этих шрамов. Бьорн смотрел на нее сверху. Ольга сняла с себя блузку:
– А у меня один.
Между небольших грудей с большими коричневыми сосками белел шрам в форме скобки с небольшим углублением в кости.
– Они мне выбили кусочек кости. – Ольга подняла голову и глянула Бьорну в глаза. – Красиво?
– Да, – тихо ответил он.
Они молча стояли друг против друга.
– Напомни, как тебя звали на улице? – спросила Ольга, покачиваясь и вцепившись обеими руками в свой белый ремень.
– Lyktstolpen.
– Ликтcтольпен! – рассмеялась она. – Что ты сейчас хочешь, Ликтcтольпен?
Бьорн внимательно посмотрел на нее:
– Я хочу… разбудить тебя в 4.00.
– Конечно. – Она отшатнулась, пропуская его, оперлась о стену, водя по ней рукой. – Bon nuit, Ликтcтольпен.
– Bon nuit, Olga.
Наклонившись, Бьорн вышел и осторожно притворил за собой дверь. Ольга оттолкнулась от стены, зашла в крошечную ванную комнату, открыла воду в раковине. Увидела себя в круглом зеркале:
– Спокойной ночи, сирота.
И брызнула водой на зеркало.
Над
Я просыпаюсь позже сердца моего. Оно спит совсем недолго. Оно бодрствует во сне. Ибо ведает, что Исполнение близко.
Сердце мое будит тело мое.
Я встаю, привожу в порядок старое тело мое. И направляюсь к Горн. Он спит на своем белом ложе. Я бужу его тело. А потом, когда руки сестер омоют его тело и разотрут маслами, бужу сердце Горн. Оно просыпается. Я обожаю это мгновение.
Сегодня сердце его просыпается особенно прекрасно. Сила и ясность сияют в нем. Сегодня Горн готов увидеть мир.
Сегодня я покажу ему мир.
Мир нашей Великой Ошибки. Которую нам предстоит исправить.
Горн сидит в Трапезной. Я подаю ему фрукты. Он поглощает их. Он не спрашивает меня о деревьях, на которых выросли фрукты. Его не интересует форма этих плодов. Он просто ест их. Мудрость сердца пребывает с ним. Он уже не мальчик из города мясных машин. Он наш самый дорогой брат.
Губы его липкие от плодов Земли. Я вытираю его губы. Я наливаю ему воды. Он пьет ее. Мы выходим с ним из Дома. Он смотрит на мир, окружающий нас. Он смотрит сквозь этот мир. Сердце его уже умеет это. Оно готово увидеть суть мира.
Сегодня я покажу Горну то, что он должен знать. Я беру его за руку. Мы идем на берег. Океан, сотворенный нами миллиарды лет назад, плещется у наших ног. Братья и сестры стоят позади нас. Они смотрят в небо. Там появляется точка. Она приближается и растет. Это белая машина, умеющая летать по небу и садиться на воду. Она садится на океан. Она ждет нас. Я веду Горн на маленькую машину, умеющую плыть по поверхности воды. Эта машина везет нас по воде к летающей белой машине. Горн стоит, держась за мою руку. Он смотрит. И не задает вопросов. Сердце его предчувствует. Но я не касаюсь его сердца своим. Я готовлюсь.
Доплыв до летающей машины, мы садимся в нее. Дверь ее закрывается. Машина взлетает с поверхности океана. Она поднимается выше и выше. И летит по воздуху. Горн смотрит в окно. Он видит наш остров, наш Дом. Видит братьев и сестер, стоящих на берегу. Братья и сестры удаляются от нас. Сердце Горн вспыхивает: впервые братья и сестры отдаляются от него. Сердце его трепещет. Оно не хочет расставаться с другими сердцами. Оно не хочет терять. Я стою рядом и смотрю. Но не помогаю: Горн сам должен справиться. Он может.