24

Исаков Владислав

В сон потянуло, пожалуй, вздремну. Четыре часа осталось ехать. Мне завтра пешком на другой конец города идти, а как же я буду без сил, не выспавшийся нести с собою эту огромную сумку… Люблю тебя сестренка. Напиши мне, как только сможешь, а я через месяц вернусь и даст Бог привезу деньги, и мы сразу сделаем операцию. Сделаю доставку курьером, оставь на его бумагах свою красивую размашистую подпись, пусть смотрит и удивляется органичности линий. Ты у меня сама оригинальность. Надеюсь, читая это письмо, ты хоть немного улыбнешься.

***

– Матвей Федорович, просыпайтесь, через двадцать минут будем в Счастливом. – шептал мне голос Анны Владимировной.

– Да-да, сейчас. Спасибо. Доброе утро. – невнятно хриплым голосом сказал я, немного привстав с постели.

– Я вам чаю принесла. Вот на столике оставлю. Вы вставайте-вставайте, а я пойду, у меня ещё много дел. – сказала Анна Федоровна и захлопнув за собой дверь купе пошла по своим делам.

Я с трудом полностью открыл глаза.

Передо мной, одев свой серый пиджак и высокую черную шляпу сидел, смотря в окно, Николай. На столике стояла чашка чая, из которой подымался столб пара и растворялся в пронизывающих лучах утреннего солнца. Я откинул одеяло и потянулся к чаю.

– Доброе утро. – сказал я, улыбаясь и смотря на Николая. Он перевел взгляд на меня, осмотрел оценивающим взором с ног до головы, приподнял правую бровь и кивнув головой сказал: —И вам того же. —и снова посмотрел в окно.

– Николай, если не секрет, то куда вы едете? В Счастливый? – с любопытством спросил я.

– Да. – прозвучал сухой и равнодушный ответ Николая. Затем, он, посмотрев на меня спросил: – А вы на заработки едете?

– На заработки… – удивился я и медленно убрал уже пустую чашку обратно на столик. – А вы почем знаете?

– Когда я проснулся, у вашей кровати на полу лежала небольшая бумажка, я хотел поднять ее и убрать на столик, но, простите, не удержался от любопытства и прочел ваше письмо сестре…

– А, вот оно что, а я-то подумал может вы сыщик, как Шерлок Холмс…– посмеялся я.

– Извините, а как вас зовут? – перебил меня Николай. – Ах да, чего это я, даже не представился… Я Матвей… Федотов Матвей Федорович.

– А что с вашей сестрой? Она больна?

Услышав этот вопрос, я почувствовал внутри какое-то неописуемое волнение, будто нужно замолчать прямо сейчас. Мне не хотелось отвечать, так как это была семейная проблема, а сор из избы, как известно, выносить не стоит. Но Николай оказался очень настойчив и переспросил меня.

–Матвей, что с вами? Я вас чем-то задел? —будто с насмешкой спросил Николай – Матвей, я врач, я мог бы вам помочь. Что с вами, Матвей, о чем вы задумались? – любопытствовал Николай, улыбаясь сквозь зубы. В тот момент мне показалось, что по его лицу пробежала улыбка дьявола, желающего унизить меня, задеть за живое…

Я сидел, будто парализованный и готов был говорить все, как есть, правду не утаишь, я не мог молчать об этом, мне было тяжело. Каждый раз, когда я вспоминал этот день, я будто переживал его заново.

– Да она больна… Тяжело больна, и я еду в Счастливый, чтобы заработать денег на операцию.

– А что с ней случилось? – задумавшись спросил Николай.

Тут я не выдержал и меня попросту понесло:

– Понимаете Николай, восемь лет назад наши с Настасьей родители попали в железнодорожную катастрофу. Поезд, в котором они ехали, сошел с рельс и сто двадцать девять пассажиров, включая проводниц и машинистов погибли. Настасье тогда было семь лет, а мне семнадцать. Нас хотели забрать в детский дом, но пока суд да дело возились с документами, мне наступило восемнадцать лет, и мы вернулись в дом родителей. Я стал единственным на этой земле родным человеком для Настасьи. Родственников у нас нет… Ну то есть они есть, но нас для них нет. Все они отказались от нас, когда узнали, что отец обанкротился. У отца был свой швейный завод, и денег на проживание нам вполне хватало, мы даже обеспечивали родственников, помогая им встать на ноги, но один иностранец, обманным путем забрал бизнес моего отца оформив липовую сделку. Также он позаботился о том, чтобы отец не смог никуда устроиться на работу. Мы остались ни с чем. Все от нас отвернулись, и мы с головой окунулись в бедность. В какое-то время у нас дома даже не было еды. Мы много задолжали в магазине, и нам пришлось по дешевке продавать мебель из дома, чтобы хоть как-то расплатиться с долгами и не умереть с голоду. У мамы не было образования, и она работала уборщицей в небольшой забегаловке на другом конце города, а ее заработанных денег едва хватало на хлеб, ведь большая их часть уходила на плату за свет, газ, воду, отопление, коммунальные услуги… Но самое ужасное нас ждало впереди: когда отец с матерью решили поехать на заработки в другой город, случилось непоправимое. Они, как я уже говорил, погибли в железнодорожной катастрофе. На следующий день после случившегося соседка сообщила мне о смерти мамы и папы… – рассказывал я, напрягая глаза, чтобы не заплакать. – И вот спустя семь с половиной лет, мне тогда уже исполнилось двадцать пять, а Настасье пятнадцать, зимним утром, двадцать шестого января, я провожал Настасью в школу. Такие маленькие худенькие, но ровные и сильные ножки, мягко ступали по земле. Она проходила под окнами нашего дома походкой истинной балерины. Ей многие завидовали, так как она была лучшей в балетном кружке. Никто не мог сравниться с ней. Ее часто увозили на конкурсы. Я сильно переживал за нее, но всегда верил в ее победу. И вот, тем утром, она прошла под окнами, помахала мне рукой и пошла к перекрестку. Я стоял на балконе и улыбался, смотря на нее. Во мне тогда, кажется, проснулась будто бы отцовская гордость за неё. Но когда она переходила дорогу, у меня вдруг екнуло сердце. И в тот же миг по дороге, мимо нашего дома, на огромной скорости пролетела черная машина, и на перекрестке последовал сильный удар, сопровожденный криками людей. Я закричал и сам не заметил, как выпрыгнул с балкона, чтобы бежать к Настасье. Было достаточно высоко, мы жили на втором этаже и этой высоты вполне хватало чтобы переломать ноги или позвоночник, но в тот момент я совсем не думал об этом и не знаю каким чудом не переломал себе всё. Я бежал, плакал, душа кричала, рвалась на части, я боялся, был потерянный, как тогда, когда был мальчишкой, у которого только что умерла мать или отца. Мои ноги с трудом несли меня, казалось, что они вот-вот сотрутся в пыль. И вот он я. Добежал до перекрестка. Стоят три-четыре человека. Той чёрной машины нет. По асфальту длинный кровяной след… Я шёл к лежащей в луже крови Настасье, плакал, чувствовал, что теряю сознание от потрясения. Подъезжает машина скорой помощи, начинается какая-то беготня. В моих глазах темнеет, голоса отдаются эхом в моих ушах, и я, не дойдя до Настасьи, потерял сознание. Очнулся я уже в больнице. Не успев прийти в себя, я выбежал в коридор и случайно сбил с ног выскочившую мне навстречу медсестру. Я извинился перед ней, весь в слезах старался объяснить, что у меня горе, но она меня будто не слышала. Эта молодая, стройная, красивая темноволосая привлекательная девушка лет двадцать семь на вид поднялась с пола и принялась кричать на меня, называть глупым бараном и оскорблять всякими грязными словами. Из её уст слышать, это было омерзительно. Я попытался выведать у неё, где лежит Настасья, но эта медсестра грубо ответила мне, сказав: – Я вам не справочник! Ничего не знаю! Всего не хорошего!

Затем, немного поблуждав по больнице, я все же нашел Настасью, она лежала в реанимации. Врач сказал, что она пала в кому и неизвестно сколько это будет длиться, есть вероятность, что она вовсе не вернётся оттуда. Также, он сказал, что Настасье потребуется сложная операция на позвоночник и только так есть небольшой шанс на то, что она встанет на ноги и снова сможет ходить, но это будет стоить бешенных денег… А если случиться чудо и она выйдет из комы, то ей придётся передвигаться на инвалидной коляске, пока не сделают операцию, которая тоже не могла дать стопроцентной гарантии. А ещё врач добавил, что чудо уже случилось, ведь после такого столкновения не выживают девяносто девять процентов людей.

– И сколько же у вас просят? – спросил Николай, опустив ниже плеч голову.

– Семьсот сорок тысяч…

– Понятно. Не такие уж и большие деньги! Можно спокойно набрать за неделю! – ухмыльнулся Николай, посмотрев на меня с издевкой. – Как это не большие? – в недоумении спросил я.

– А вот так. Чего ты тут сидишь, слезы льешь? – Начал кричать Николай, резко перейдя на Ты. – Семьсот сорок тысяч, надо же, боже мой, какая большая сумма! Семьсот сорок, ха-ха-ха… Да ты аляповатый человек. Вместо того, чтобы сейчас быть рядом с сестрой ты уезжаешь от неё в другой город. И я уверен, что ты трус, ты сбегаешь от нее! Не так ли Матвей? А ты знаешь, что до тебя тут никому не будет дела?! А знаешь почему? Потому что ты бедный! А здешние люди очень состоятельные, и они будут тебя презирать и в итоге попросту выгонят из города. – краснея от злости сказал Николай, и, забрав свой чемодан с верхнего яруса над моей кроватью, вышел из купе и с грохотом закрыл дверь.

Я сидел будто парализованный, слова Николая, были как нож в спину, но я не стал ему ничего отвечать, потому что всё, что он говорил, не правда, а доказать человеку то, что он не прав, порой сложнее, чем научить медведя кататься на велосипеде. Я был задет его словами, но старался выбросить из головы этот инцидент. Не стоит слушать каждого встречного. Кто знает, что у него на уме.

За разговором с Николаем, я даже не заметил, как мы въехали в город и уже подъезжали к железнодорожному вокзалу. Я смотрел в окно чтобы немного отвлечься от произошедшего и был неожиданно удивлен красотой увиденного: передо мной расстилались кварталы высоких домов похожие на увековеченные памятники архитектуры, с которых каждый день протирали пыль, чтобы они блестели на солнце и казались еще более дорогими. Я не знал таких слов, чтобы описать красоту и дороговизну увиденного, так как не имел представления о ценности таких строений, но понимал, что это очень дорого. Подобные архитектурные строения я раньше видел лишь на картинках в различных энциклопедиях и по телевизору, но эти – что-то за грани реальности. Не смотря на красоту улиц, они были пусты. Все люди будто куда-то разом делись. Или, может, испугались приближающегося поезда? Я старался увидеть какие-нибудь необычные деревья или кустарники, но не увидел даже обычных. Поезд промчал три квартала пока мы доехали до железнодорожного вокзала, и я так и не увидел ни одного дерева, куста или хотя бы одной клумбы с цветами. Но все же город был поистине светлым, чувствовалась атмосфера хорошей жизни, наверное, его не зря назвали Счастливый…

Мы уже подъезжали к огромному вокзалу, высотой в двухэтажный дом. Окна и двери этого железнодорожного вокзала были украшены всяческими узорами и блестели мнимым золотом при солнечном свете. На крыше здания сидели голуби, и когда поезд прогудел, они все разом взлетели и на несколько секунд перекрыли свет солнца, падающий на поезд. Появилось ощущение, будто мы въехали в тоннель. Послышался скрип тормозных колодок. Поезд медленно остановился. Я быстро пришел в себя, встал, собрал свои вещи, аккуратно сложил постельное белье на углу кровати и направился к выходу. На вокзале почта уже работала. Я отправил конверт с письмом Настасье и двинулся дальше.