25 июня. Глупость или агрессия?
Шрифт:
В составе Северного фронта (в соответствии с «Соображениями» от 18 сентября 1940 г. этот фронт должен был быть развернут на базе управления Архангельского ВО) от Алакуртти на Кеми и Оулу должна была наступать 21-я армия, развертываемая на базе Приволжского поенного округа. И что же? Обращаясь к «Контрольному плану» мы обнаруживаем, что в Приволжском ВО под руководством Генштаба в период с 15 по 30 августа должна была быть проведена «смотровая фронтовая полевая поездка совместно с Архангельским ВО».
Планы подготовки высшего комсостава настойчиво выполнялись. «В марте под руководством заместителя наркома обороны генерала К.А. Мерецкова в округе проводилась большая многодневная оперативная игра», — пишет в своих воспоминаниях бывший
Начиная с середины апреля, совершенно синхронное демонстративным изменением в советско-германских отношениях. началось неожиданное потепление и на «финском направлении». В Финляндию вернулся, наконец, посол Советского Союза, причем это был уже новый человек: вместо Зотова, который усердно исполнял роль «злого следователя», в Хельсинки прибыл «добрый и покладистый» Орлов. Товарищ Орлов, видимо, так очаровал финских политиков, что даже много десятилетий спустя профессор М. Йокипии пишет: «С приездом нового посла Орлова открылся совершенно новый этап взаимоотношений». Больших успехов якобы достиг и работавший под дипломатической «крышей» резидент советской разведки в Финляндии Е.Т. Синицын. Если верить его собственным мемуарам и опубликованным донесениям советской разведки, в Москве чуть ли не со стенографической точностью получали отчеты о заседаниях правительства Финляндии, а загадочные неназванные «видные политические деятели Финляндии» служили у Синицына «на посылках», как золотая рыбка у глупой старухи [156, 157]. Увы. события 25 июня 1941 г. показан и почему-то полную неосведомленность советского командования о реальном состоянии и дислокации финских и немецких войск, причем именно эта неосведомленность используется некоторыми современными историками в качестве «уважительной причины», оправдывающей совершенно неадекватные действия Красной Армии… Но к этому вопросу мы еще вернемся позднее.
Одновременно со сменой посла в Хельсинки радиостанция «карело-финляндии» прекратила подстрекательскую радиопропаганду на финском языке. Один из финских коммунистов-перебежчиков (см. главу 2.2) писал поэтому поводу. «Социал-демократы в восхищении и считают это уступкой со стороны Советского Союза, так же, как и замену посла» [158]. Более того, в апреле 1941 г. советское руководство довело до сведения Хельсинки, что оно уже не возражает против создания оборонительного союза Швеции и Финляндии! [34]. 14 мая в Москву вернулся в качестве посла Финляндии Паасикиви. 30 мая 1941 г Сталин пригласил в Кремль финляндского посланника и заявил ему дословно следующее: «Сделаю Вам личную дружескую услугу. Дам 20000 тонн зерна, половину которого Финляндия получит немедленно». И это обещание было выполнено — указанное количество зерна до начала войны поступило в Финляндию [46].
Разрозненную мозаику событий последних месяцев мира остается дополнить еще двумя примечательными фрагментами.
В начале июня военную базу в Ханко посетили с инспекцией командующий КБФ вице-адмирал В.Ф. Трибуц и командующий Ленинградским ВО генерал-лейтенант М.М. Попов. 15 июня М.М. Попов подписал доклад, направленный в наркомат обороны СССР, в котором выразил обеспокоенность недостаточной, по его мнению, обороноспособностью базы в Ханко и высказал целый ряд конкретных предложений по укреплению Ханко (развернуть 8-ю стрелковую бригаду в полноценную дивизию,
Выше, в главе 2.2, были упомянуты отчеты о работе партийных организаций Компартии Финляндии, составленные финскими коммунистами, перешедшими в сентябре 1941 г. линию фронта. Были там приведены и отрывки из доклада товарища Рейно В. Косунена «О работе парторганизаций в Гельсинки и Куопио». Заканчивался же этот доклад следующим самокритичным замечанием:
«Мы, члены партии, не были на уровне международных событий в то время, когда началась новая война. За две недели до начала войны между Германией — Советским Союзом и Финляндией (так в тексте. — М.С.) я получил от руководства партии доклад об оценке положения, т.к. я должен был выехать в партийную командировку в Коркила.
Доклад содержал следующее:
1. Война продолжается и распространяется. Это не молниеносная война.
2. В положении Финляндии не ожидается изменении до осени (здесь и выше подчеркнуто мной. — М.С.), таким образом война пока не ожидается.
Мы, значит, не готовились к войне раньше, чем осенью» [160].
Способность к самокритике украшает человека — но в данном случае товарищ Косунен несправедлив и к себе, и к «руководству партии». Партия эта управлялась не из «Гельсинки», а из другого места. Никаких других оценок возможных сроков начала «новой войны», кроме тех, что поступили из Москвы, финские товарищи выработать не могли (да и не имели права). Так что вина за то, что финские коммунисты «готовились к войне», которая начнется «не раньше осени», лежит не на них…
Глава 2.7
ОЧЕНЬ АКТИВНАЯ ОБОРОНА
24 мая 1941 г. в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого Сталина, были:
– заместитель главы правительства и нарком иностранных дел Молотов:
– нарком обороны Тимошенко;
– начальник Генерального штаба Жуков и его первый заместитель. начальник Оперативного управления Ватутин;
– начальник Главного управления ВВС Красной Армии Жигарев;
– командующие войсками пяти западных приграничных округов (Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского), члены Военных советов (комиссары) и командующие ВВС этих пяти округов.
Откуда мы это знаем? В начале «перестройки», в 1990 году, журнал «Известия ЦК КПСС» имел неосторожность опубликовать многостраничный «Журнал записи лиц, принятых тов. Сталиным», в котором изо дня в день, из года в год записывали всех, кто входил и выходил из кабинета вождя. Благодаря этому «Журналу записи лиц» и стал известен сам факт проведения Совещания 24 мая 1941 года, равно как и то, что других столь же представительных собраний высшего военно-политического руководства СССР не было — ни за несколько месяцев до 24 мая, ни после этой даты вплоть до начала войны. Вот, собственно, и весь доступный на сегодняшний день «массив информации».
Ни советская, ни российская официальная историография не проронила ни слова о предмете обсуждения и принятых 24 мая решениях. Ничего не сообщили в своих мемуарах и немногие дожившие до смерти Сталина участники того Совещания. Рассекреченные уже в начале XXI века Особые Папки протоколов заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) за май 1941 г. (РГАСПИ, ф.17. оп. 162, д. 34-35) также не содержат даже малейших упоминаний об этом Совещании. И лишь маршал Василевский в своей статье, пролежавшей в архивной тиши без малого 27 лет, вспоминает: «За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов» [162].