27 приключений Хорта Джойс
Шрифт:
— Да, отец, не надо… — кротко и тихо произнесла Чукка, ни на секунду не отрываясь от груди отца, куда припала, как ребенок, с момента своего входа в каюту.
Светлая полнолунная ночь, напоенная звездной тишиной, торжественно царила кругом, сковывая всех счастливейшим молчанием.
Музыка мотора гулко и мягко таяла в опаловом пространстве, никому не мешая.
Электричество решили не зажигать.
В окно смотрела только Наоми и то лишь потому, чтобы никого не стеснять и — главное — не заговорить, не нарушить сказочного молчания, которое сразу создала Чукка.
А поговорить Наоми хотелось так нестерпимо, что у нее кружилась голова: ведь там много произошло чудесного,
По движениям ее локтей, по нервным плечам можно было предсказать, что едва ли у Наоми хватит героического терпения молчать, тем более, пейзаж лунной ночи был для нее однообразен, а созерцать она не умеет.
Впрочем, здесь Наоми понимала все без исключения и, вероятно, только ради одной Чукки, испуганной птицей прижавшейся в уголок к отцу, только ради ее, не привыкшей к словам, длилось глубинное молчание.
Очевидно все ждали, чтобы заговорила Чукка.
Но Чукка только, как прожекторами, водила своими черно-бархатными глазами и, казалось, хотела осилить, осознать происходящее или просто хотела поверить…
Поверить может быть во все то, что создала сама стальной силой своей твердой воли, — концентрацией своей непоколебимой настойчивости, неостывающим желанием добиться свободы, именно такой свободы, счастливая вершина которой не ниже этих 8 тысяч метров.
Поверить — главное — в волшебные недавние сны, ставшие явью.
И в этой яви поверить в многое то, что должно осуществиться…
На минуту Чукка остановила свои глаза на Рэй-Шуа, чтобы молча узнать, почуять, понять, впитать, уразуметь о своей судьбе дальше.
И узнала…
Рэй-Шуа медленно тянул ром, курил сигару за сигарой и не сводил глаз с Чукки, чьё беспредельное обаяние было подобно беспредельности межзвездных пространств, чье магнитическое насыщение непреложно влекло, звало, тянуло, приковывало.
Рэй-Шуа говорил с ней вот этим магнетическим молчанием, говорил медленно, глубинно, возвышенно, нежно.
Говорил не тревожа, не волнуя.
Напротив: каждую новую секунду, он бережно, на руках тонкой мысли, доносил, оберегая ее спокой, и молча спрашивал: говорить ли еще?
И когда молча она отвечала: говори…
Он говорил еще.
Все, кроме юной Наоми, точно знали и слушали слова молчания, так как все кругом было единым общим счастьем.
Джек Питч и Ниа сидели друг против друга, освещенные голубым серебром луны, и также бессловно говорили глазами и улыбками.
Ниа ехала с Джеком в Америку: так о них думали все и, кажется, не ошибались.
Ниа неизменно светилась индусской легендой, напоминая судьбинную бронзовую птицу вершин Галайи.
Ниа вся отдалась течению обстоятельств и могла только улыбаться.
Джек Питч тихо гладил ее руки, тихо курил свою трубку.
Он был спокоен за свою великолепную судьбу — он нашел Ниа.
Теперь — он знает — утроит энергию, и умножит наблюдение, разовьет опыты и вообще возвеличит свою карьеру.
Тем более, что удачный исход дела Джойс будет широко популярен, а Ниа будет гениальным плюсом во всех его начинаниях.
Высота 8-ми тысяч метров была и его высотой: это видели все, даже Наоми, которая за эти немногие дни неузнаваемо выросла, расцвела, поумнела, стала острее, ярче.
Однако все же она не могла усвоить вполне: почему надо так долго молчать?…
Но как только она возвращалась к догадке, что все это создано Чуккой и ради Чукки, она успокаивалась, стихала.
Чукка ей казалась сказочной волшебницей, щедро раздающей целые державы счастья, — той воскресшей из чудесных книжек волшебницей, во всемогущей власти которой были все радости земли и неба.
А глаза-прожекторы Чукки сияли снопами повелений.
И Хорт, упоенный близостью Чукки, ее возносящим теплом, теперь казался также не тем обыкновенным Хортом, которого она знала, а другим, совсем иным, новым, невиданным, неожиданным, таящим в себе необъяснимые дивные возможности.
О чем думает Хорт?
Кем стал теперь Хорт, кем?
И в самом деле — Хорта трудно было узнать: он весь так был поглощен совершившимся, так схвачен происшедшим, так овеян обилием счастья, что еле сознавая себя, переживал истинное перерождение…
Ему стало ясно, что приблизились сроки, когда Хорт Джойс должен построить жизнь по иному плану.
12. Обед у Старта
— Мамочка, мамочка, послушай, — кричала свои австралийские впечатления Наоми, — около Соленого озера, где жила Чукка, я на дереве видела сумчатого медведя. Мамочка, уверяю тебя — этот медведь бесконечно симпатично смотрел на нас и особенно на меня. Я просила Рэй-Шуа не убивать его. Право же он интереснее и кенгуру, и даже важного страуса Эму, и даже индюковатого казуара. В Австралии этот медведь называется Коала, или Шими-дуу: кажется, это означает, что медведь симпатичнейшее существо… Впрочем я не знаю. Но он никого не обижает, он маленький и также боится змей, как я. Ах, какая прелесть большая альциона — это такая же шикарная птица, как милый розовый какаду-инка, который часто сердится и громко кричит: кря-кру-ричч… кря-кру-ричч… У альционы очень внимательная голова — вот если бы у меня была такая. Мамочка, а какие дивные там живут в озерах черные лебеди с коралловыми носами. Ах, как страшно там по ночам около костров: над головой сплошь с криком проносятся ночные птицы, а в кустах шуршат змеи — знай берегись! Если бы ты во сне не крикнула вовремя — меня не было бы на свете. Ты и храбрый Хорт спасли меня. Ах, мамочка, но лучше всего на свете была та лунная ночь, когда захватив Чукку, мы возвращались домой. Мы всю ночь молчали, хотя мне очень хотелось поговорить. Чукка — настоящая красавица-волшебница. Ах, какие удивительные глаза у Чукки… Скоро ли они все соберутся обедать. Джек Питч — воображаю — как важно разгуливает с Ниа. Мамочка, мне очень жаль, что завтра Джек Питч и Ниа улетят в Америку. Ниа— очарование. Ее наши называют индусской легендой Галайи… Чу. Телефонный звонок. Я подойду. Алло? А? Это папочка? Мерси. Мы ждем. Очень. Да. Все готово. Да. Вкусно. Что? Рассказываю десятый раз об Австралии. Я забыла тебе сказать, что видела раз утконоса — он очень милый. Спроси у Рэй-Шуа. Боюсь только змей и то не особенно. Да. Теперь не страшно. Нет. Да. Мерси. Ждем. Принеси. Больше. Много. Кучу. Джек Питч стал важничать; понимаю. Ниа — прелесть. Но Чукка, ах, папочка, Чукка — волшебница, Чукка — единственное чудо в мире. Рэй-Шуа без ума — он сразу никого не узнает, даже меня. Да. Не смейся. Бедная Наоми. А все-таки я — знаменитая путешественница по Австралии, а ты нет. До свидания! Или «чпри-чпри» — так кричала одна птичка перед заходом солнца на Мурумбиджи. Приезжай.
Через час, когда все собравшиеся разместились за обеденным столом, Джек Питч со свойственной ему улыбкой, обращаясь к Наоми, сказал:
— Я готов держать пари, что без нас вы, юная путешественница, развлекали свою маму рассказами о животных Австралии и, вероятно, особенно похвалили Коала, сумчатого медведя, которого вы видели на дереве? Не правда ли?
— Правда, правда! — воскликнула восторженная Наоми, — но каким образом вы могли это узнать? Надеюсь, не из расспросов мамы?
— О, конечно. Это было бы слишком примитивно, — улыбался Джек Питч, — и просто недостойно приличного сыщика.