29
Шрифт:
По-моему, прошел не один час, прежде чем он наконец впустил меня.
– Ладно, проходите. – Кен снова улыбнулся.
– Merci beaucoup, – подмигнула я.
Ну и потеха!
И вот я в своей квартире. Поставила торты на обеденный стол. Однако прежде чем вернуться к своей прежней жизни, я хотела еще раз примерить новое платье.
Я пошла в спальню, вынула бумажный сверток из пакета и положила его на кровать. Медленно развернула оберточную бумагу и застыла в восхищении, глядя на аккуратно сложенное платье с этикеткой «Люси Джером». Разделась и осторожно натянула платье
Только сейчас и никогда прежде. Могу совершенно искренне заявить, что теперь-то я точно знаю, что имел в виду Джордж Бернард Шоу, когда сказал, что «молодость молодым не впрок». Как здорово было бы, если бы каждый мог, как я, скинуть годы хотя бы на мгновение. Вы даже не представляете, какую силу юность дает тем, кто уже забыл, что это такое. Это настоящее сокровище, предназначенное для тех, кто в состоянии его оценить, а не для тех, кто не знает, что с ним делать.
Внутри мне по-прежнему было семьдесят пять. Моим глазам было семьдесят пять. И я смотрела на это двадцатидевятилетнее тело, как на скульптуру. Легонько провела пальцем от подбородка до ключиц, вдоль шеи – совсем недавно морщинистой и обвисшей, но гладкой и ровной теперь. Положила руку на грудь и талию, еще вчера бесформенные. Почему мне так грустно и при этом так восхитительно?
Удивительное путешествие, удивительное утро и самый удивительный подарок, который я когда-либо могла получить, – но так просто не должно быть. Хоть мне и казалось, что молодость свою я растратила впустую, большего мне не полагалось.
Я вернулась к обеденному столу. В каждый торт воткнула по двадцать пять свечек и зажгла их все. (Что, к слову, было ужасно затруднительно. Вы когда-нибудь пробовали одновременно зажечь семьдесят пять штук этих жалких свечек? Зажечь их все сразу совершенно невозможно; неудивительно, что в тот вчерашний торт Барбара воткнула только двадцать девять.)
Я закрыла глаза и загадала желание.
И пожелала, чтобы мне снова стало семьдесят пять.
Ради Барбары, ради Люси, даже ради Говарда.
Загадав это, я глубоко вдохнула и уже приготовилась задуть пламя.
– Эй! – раздался вдруг за спиной голос, и я оцепенела. – Какого черта вы делаете в квартире моей бабушки и какого черта на вас это платье?
Бабушка?
– Боже мой, Люси, меня чуть сердечный приступ не хватил! – выдохнула я, взявшись за грудь и оборачиваясь к внучке.
– Где моя бабушка?! – рявкнула та и схватила бесценную итальянскую вазу, которую мы с Говардом как-то привезли из Тосканы – тайком в моем чемодане, чтобы не пришлось заполнять таможенную декларацию.
– Пожалуйста, поставь эту штуку на место! – потребовала я, делая шаг в ее сторону, но она лишь замахнулась в ответ. – Это я! Твоя бабушка, Элли Джером!
– Ты что, за полную дуру меня держишь? – Она махнула вазой в мою сторону.
– Да я это, честное слово! Люси, опусти вазу и выслушай меня. Посмотри мне в глаза. Это я, клянусь тебе. Давай присядем. Может, тебя накормить? Ты голодная? У меня остался жареный цыпленок, недавно готовила.
Тут я вспомнила
– Ох, во имя всего… – сердито бросила я и двинулась было к столу. – Видишь, что ты наделала? Теперь придется опять идти за свечками.
– Стой, где стоишь! – крикнула Люси, а потом сама подошла к столу и задула свечи.
– Люси! – Я подалась к внучке, но та отступила на пару шагов. – Ох, ну что ж это такое? Твое имя Люси Морган Сутамолок, но теперь тебя зовут Люси Джером. Я считала, что в твоем свидетельстве о рождении должны написать «Люсиль», но твоя мать настояла на «Люси». Она обожала этот сериал, «Я люблю Люси». Я по-прежнему думаю, что твоя мать была не права, но это к делу не относится. Ты родилась седьмого декабря в пенсильванской больнице. В то утро шел снег, и дедушке Говарду пришлось поставить цепи на колеса нашей машины, чтобы мы могли доехать до больницы и повидать тебя. Тебя назвали в честь отца Говарда – Леонарда, твоего прадедушки.
– Это кто угодно мог разузнать. Я блог веду!
– Ты назвала это платье в честь меня! – Я оттянула ткань. – Ты смоделировала его после того, как увидела такое же у меня в шкафу.
– Это все знают!
– Ладно, а если так? Твое любимое телешоу – это… Ох, как же называется эта программа, где все поют?
– «Американский кумир»?
– Нет, другая. – Я щелкнула пальцами, силясь вспомнить.
– «Ищем звезд».
– Нет, другая, там еще нужно петь, когда музыка останавливается.
– «Не забудь слова»? – спросила Люси, искоса взглядывая на меня.
– Точно, оно! – Я даже подпрыгнула.
– Терпеть не могу это шоу!
– Правда? Ладно, а вот так: ты утверждаешь, что твой любимый фильм – «Гражданин Кейн», но на самом деле это «Блондинка в законе».
Тут она застыла:
– Кто тебе рассказал?
– Никто! Мне пришлось сто раз посмотреть это кино с тобой. По-твоему, я получала удовольствие?
– А вот и неправда! – Она наставила на меня вазу. – Ты говорила, что это и твой любимый фильм!
Я рассмеялась: ловко она меня поддела. Люблю этот фильм, и девушка там такая милая, и собачка.
– Вот видишь, ты знаешь, что это я! А я всем говорю, что мой любимый фильм – «Маленькие женщины».
– И все экранизации Джейн Остин.
– Да, хотя это как раз правда – особенно то кино, там еще эта актриса, как же ее зовут?
– Энн Хэтэуэй?
– Нет, другая.
– Гвинет Пэлтроу?
– Нет же, думай, Люси, думай!
– Кира Найтли?
– Господи, Люси, – я начала раздражаться, – да другая же, как же ее…
– Это не я должна тебе подсказывать! – закричала она. – Ты должна сама мне доказать!
– Люси, будет тебе. Я, может, и выгляжу на двадцать девять, но у меня по-прежнему старушечья память. Ты же знаешь, я забываю все на свете. А! Эмма Томпсон!
Вот тут мне показалось, что она наконец поверила. Люси уставилась на меня, широко раскрыв глаза и не говоря ни слова.
– Ее ведь так зовут? – спросила я.
– Да, – прошептала Люси.
Несколько полных секунд она молчала и глядела на меня.