3. Не путать с З

Арсеньев Андрей

– Думаю, да… Да, а не могло быть так, что после убийства Иванов спрятался под кровать, а его невеста вылезла в окно?

– Хм, а вы неплохо соображаете. Я об этом даже не подумал… Но всё-таки как-то странно всё это выглядит. Поглядите на неё, разве может такой ангелочек вылететь в окно?

Бочёнкин выражением лица показал, что не исключает этого.

– Ладно, никого не будем недооценивать. Давайте лучше внимательно понаблюдаем за ними, – кивая на едоков, – а особенно за силой их пальцев.

Старушка Троянская уже давно прикончила свой завтрак и сидела, занимаясь вязанием. УГУ! – вы не поверите, но прямо на наших глазах у Троянской

погнулась спица, и она буквально двумя пальцами – не дрогнул ни один мускул на её морщинистом лице – выпрямила её! Далее внимание переключаем на Ивановых. Они, к сожалению или к счастью, не продемонстрировали – а может скрыли? – силу своих пальцев. Они вдвоём держали одну и ту же вилку и кормили друг друга поочерёдно намотанными на неё спагетти. Прекрасные. Ну, у Серафимы бицухи были явно не из теста. УГУ! – прямо в этот момент Никита перенёс свой вес на одну ягодицу и засунул сзади в штаны руку. Он сидел так, по-пизански, пока не вытащил руку с – внимание! – какашкой на указательном пальце! Никита смотрел на пальчик и вожделённо причмокивал. Его мать видела всё это, но не придавала значения. Она, уставившись перед собой и уперев локти в стол, жевала бутерброд из целого батона. Вскоре Никита окунул свой пальчик в рот и начал растирать какашку языком о нёбо, как шоколадку. Потом он остатками на пальце нарисовал у себя над верхней губой усы.

– По-моему, это он вам, – сказал я Бочёнкину, обратив его внимание на усатого Никиту, болтыхающего своё невидимое, но очень большое пузо.

– Какой ужас. Куда только мать глядит, – тихо прошептала Аннушка своему Дениске, за что сразу поплатилась.

Серафима Прекрасная не глухая, мадам. Она всё слышит. Скривив брови, сжав челюсти, поднявшись из-за стола и вытирая ладони о свои коровьи бёдра, она двинулась к молодой чете и – УГУ! – одной рукой! – нет, лишь тремя пальцами! – ухватила Аннушку за вырез платья и подняла её вверх, так что Анечкиным ножкам оставалось только дрыгать в воздухе.

– Прекратите! – крикнул Дениска и тут же присоединился к невесте. Бледные Ивановские лица разглядывали прекрасные Серафимские ручки, Дениска – левую, Аннушка – правую, а их ноги отплясывали глухой степ.

– Прекратите!.. Вы!.. Женщина! – кричал Бочёнкин в спину Серафимы, дёргая её за плечо.

Весь персонал – работяга Ручкин, повар Пузо и музыкант Николаев (я догадался, кто он, по висящей за спиной гитаре) – стоял в проёме кухни и глядел на эту сцену. Троянская, отложив вязание и открыв рот, повторяла за ними. Никита, смеясь и смакуя какашку, повторял за ними. Андрей Арсеньев, к его стыду, тоже повторял за ними. Один лишь отважный Бочёнкин, запрыгнув сзади на высокую Серафиму и обхватив её шею, висел на ней в попытке её обезвредить. Только когда до меня донёсся его натуженный – не в первый раз просящий о помощи – голос, у меня хватило совести и смелости вступиться за унижённых и оскорблённых.

– Андрей Арсеньев. Детектив, – сказал я, стоя перед Атлантом и уткнув в его морду удостоверение.

Небеса пали. Бочёнкин на задницу, Ивановы тоже. Только Анатолий Викторович на пол, а молодожёны на стулья. Упав, Дениска и Аннушка тут же принялись искать друг друга руками и, завершив поиски, крепко взялись в объятия. Напуганные, глубоко дыша, они смотрели вверх на Серафиму, со страхом думая, конец это или только передышка.

– У меня к вам есть несколько вопросов. Пройдёмте, – сказал я, уводя Серафиму к её недоеденному бутерброду и сыну. Бритый Никита встретил меня улыбкой, продолжая в то же время работать языком по внутренним сторонам щёк, нёбу и зубам.

– Тебя Никита зовут?

Никита, ухмыляясь и уперев руки в сиденье стула, молча дрыгал ногами, пока не получил от матери подзатыльник.

– Отвечай, когда тебя спрашивают.

– Да, – с обиженным и вредным выражением лица.

– А вас Серафима?.. Серафима… – выуживал я отчество у Никитиной матери, пока та проводила пальцами по своей натянутой копне волос и игриво двигала губами и бровями. Моё внимание в этот момент не ускользнуло от её позолоченного безымянного пальца, как и её от моего голого.

– Для вас просто Сима. – Её рука двинулась к моей, которую я тут же отдёрнул, после чего повернул голову на уже сидящего за нашим столиком Бочёнкина, прося его глазами о помощи. Он всё понял, но ещё раз связываться с Серафимой не рискнул и быстро опустил голову в тарелку. Я решил контратаковать:

– Это вы убили Шифера?

Она подобрала руку к себе и присмирела.

– Зачем мне это? И разве способна я, молодая, красивая… нежная… – Её ладонь снова потянулась ко мне.

Я вскочил со стула и, указывая на её руку, выпалил:

– Прекратите это! Вы что себе позволяете! Я – детектив!.. мать вашу!.. Если вы это не прекратите, то… то… – Я потянулся рукой к спине, за пояс, но там до сих пор находилась яйцерезка. Сжимая её там же, за ремнём, я нагнулся над столом и зловещим тоном проговорил: – А то пожалеете.

Угроза сработала, и теперь в мою сторону от Серафимы шла лишь одна неприязнь. От мальчика тоже.

– Ну так что же, это вы? – присаживаясь на стул.

– Нет, – сквозь зубы. – И с чего бы это?

– Ну не знаю. На этом теплоходе все являются подозреваемыми, даже ты! – резко мальчику, он от этого даже повеселел. – Вот что ты делал позавчера в 20:30 вечера, а?

Никита поглядел на маму, глазами спрашивая её разрешения на ответ.

– Ммм?

– Был в каюте. С мамой.

– С мамой? А подтвердить это кто-то сможет? Кроме (пауза) ма-мы?

Никита подумал, пожал плечами и весело:

– Не-а, – после чего вновь задрыгал ножками.

– Ну а вы, (пауза) Си-ма? Что вы делали позавчера в 20:30 вечера, (пауза) а?

В этот момент, делая паузы и выговаривая по-рыбьи, широко открыв рот, слова, типа «мамы» и «Сима», я лишь чудом, как понимаю сейчас, не получил леща.

– Если это вас так интересует, – насупившись и наклонясь ко мне, – то в тот день с 7 до… до того, как из-за этого толстяка, – на Бочёнкина, – все начали собираться в коридоре, я продрыхла, не открыв и глазу. Вас этот ответ устраивает, (пауза) а?

Мне стало как-то не по себе от её манёвра. Она это уловила и добавила:

– А, (пауза) Дрю-ня?

Мне стало страшно. Я быстро повернулся к Никите, когда он выкрикнул:

– Дрюнчестер!

Меня так ещё никогда не унижали. Глубоко дыша, я пулей вылетел из-за стола и забегал глазами по столовой в поисках того, кто меня утешит: Бочёнкин – он сам от неё настрадался, Ивановы – тоже… Троянская! Бабушка. Бабулечка. Под мерзкий прекрасный гогот мальчишки и его матери, который она процеживала сквозь сложенные в уголке рта зубы, я двинулся к Троянской. Она уже не вязала. Все понимали, для чего я здесь и что всем им рано или поздно придётся отвечать на мои вопросы. Ивановы тоже сидели без дела перед стоящим на столе графином, ожидая своей очереди.