30 июня
Шрифт:
Пилот застучал по клавишам со скоростью классной машинистки. Изображение на обзорном экране погасло, зато на боковом возникло вновь — непривычно плоское, грубое, с убогой цветовой гаммой. Но не это было самое главное. Планета на этом экране была заметно ближе.
— Телеметрия…
— Вахуу, очнись! Эту цифирь формирует вирус! Она не имеет ничего общего с реальностью! Мы падаем, Вахуу, падаем на планету!
Планета занимала уже добрую половину Вселенной, но всё росла и росла, превращаясь из шара в
— Капитан, у нас нет времени, совсем нет! — Вахуу бил хвостом, глядя на неумолимо приближающуюся смерть.
— Не дёргайся, Вахуу. Пока ещё есть.
Хррот и сам чувствовал страх. Ещё никто и никогда не управлял кораблём класса «Любопытный» с отключённым главным компьютером. Да, конечно, у всех кораблей имеется ручное управление. Но это управление тоже завязано на компьютер. Перед глазами у капитана вдруг всплыл образ примитивного летательного аппарата аборигенов, аэроплана, причём начисто лишённого органов управления. Маленькие смешные человечки вовсю бегали по аэроплану взад-вперёд, и даже по крыльям, пытаясь при помощи регулируемого крена управлять своим аппаратом…
Бледное пламя заструилось по корпусу, забивая обзор — корабль входил в плотные слои атмосферы.
— Готово. Давай, Вахуу, включай!
Пилот не заставил себя упрашивать, ткнул в клавишу на пульте. Свет в рубке еле ощутимо мигнул.
— Реактор на холостом ходу!
— Понял!
Пламя на экране уплотнялось, поглощая изображение начисто — корабль падал, плотность атмосферы росла. В капсуле падать было бы лучше, промелькнула у капитана дикая мысль. Капсула уже тормозилась бы о воздух… Масса же корабля достаточно велика, чтобы врезаться в поверхность планеты с гигантским фейерверком…
— Реактор в рабочем режиме!
— Понял!
Хррот ткнул в клавишу пуска двигателей, потянул на себя джойстик ручного управления. Ну, выноси, родимый…
Экран мигнул, поплыл пятнами и погас — лобовые обзорные камеры не выдержали перегрева.
— Всё, Хррот. Мы ослепли…
— Спокойно, Вахуу. Мы всё ещё живы.
Капитан ткнул в клавишу, и разом навалилась перегрузка — отключился гравистат. По крайней мере, теперь можно ощущать, где верх, где низ…
— Включи кормовые камеры, быстро!
Вахуу заколотил когтями по клавишам, и слепой экран ожил. Сквозь плазменный шлейф смутно виднелась линия горизонта. Хоть что-то…
Корпус корабля пронизала мелкая, противная дрожь.
— Капитан, кварк-реактор в нестабильном режиме!
— Держать! Держать!! Держать!!!
И наступил свет. Очень яркий свет, и Хррот ещё успел удивиться — как это включился обзорный экран?
И больше ничего не было.
Низкий, протяжный, жуткий вой разрывал ночную тишину в клочья. Он бился в стены, он леденил душу, он парализовал, не давая двинуть даже пальцем… Настоящий зов смерти…
Борис проснулся, вскочил. Крик исходил из спальни, которую занимали гости. И кричала, без сомнения, Ярара — почему-то студент был в этом абсолютно уверен.
Он ворвался в спальню гостей, выбив хлипкую задвижку, и упал, сбитый наземь хлёстким ударом извозчичьего бича — во всяком случае, Борису показалось именно так. Спустя мгновение он уже лежал упакованный, обвитый толстым шнуром, точно ливерная колбаса, и только хрипел с натугой.
Короткое рычащее слово, и шнур зашевелился, отпуская студента, уполз, сворачиваясь в углу. Несколько секунд Борис ещё лежал, потом сел, ошарашенно потирая плечи и бока.
Крика уже не было. Ярара сидела на кровати, изо всех сил прижимаясь к своему мужу, и тихонько, душераздирающе стонала. Её лицо было скрыто россыпью спутанных золотых волос. А вот лицо Ухурра-Ульриха было открыто, только смотреть на это лицо было очень страшно даже в темноте.
Послышались шаги, и сзади Бориса возникла тётушка, держащая в руке керосиновую лампу. Сразу стало светло.
— Ничего страшного для вас, Екатерина Матвеевна — в глазах Ухурра уже гасли жёлто-зелёные огни — Спокойной вам обоим ночи. Оставьте нас, пожалуйста. Немедленно. Я вас очень прошу.
Рассвет окрасил небо на востоке в бледно-розовый цвет, но на земле ещё всюду лежали тени, и туман призрачными полотнищами стелился над землёй, лениво, как садовый слизень, переползая через огородные грядки. Где-то недалеко радостно заорал петух, словно начинался самый счастливый день в его жизни. В суп тебя, с неожиданным раздражением подумал Борис. Поразвели курей…
Студент потёр озябшие плечи. Он так и не лёг больше, просидев на садовой скамейке до самого рассвета. После этого страшного, нечеловеческого крика-воя ни о каком сне не могло быть и речи.
Дверь отворилась, и на пороге появился Ухурр, голый по пояс. Подошёл к умывальнику, прибитому к стене. Постоял пару секунд, потом решительно направился к врытой в землю у колодца старинной корчаге и начал плескаться, умываясь.
— Доброе утро, Ухурр — ляпнул Борис и спохватился.
— Здравствуй, Борис — механически ответил гость. Вытерся тётушкиным рушником, прошёл в дом, не проронив более ни слова.
…Она возникла, как чудное виденье. Плыла своим неслышным кошачьим шагом, и полотенце висело на плече. Борис хотел было уйти, чтобы не мешать девушке умываться, но его будто прибили к лавке гвоздями.
— Здравствуй, Ярара.
— Здравствуй.
Металлический мёртвый голос, как у граммофона. Девушка решительно отвернулась от умывальника и направилась к колодцу, на ходу стягивая пеньюар. Бросила его с каким-то отвращением, как тряпку, на колодец, начала плескаться из корчаги, нимало не заботясь присутствием студента.
— Что-то случилось?
— Случилось.
И больше ни слова. Ярара молча стояла, опершись на край корчаги.
— Вам надо домой, Ярара — Борис отвернулся, не в силах глядеть на неё — Правда, ты устала. Когда вы с Ухурром возвращаетесь на свой корабль?