30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра
Шрифт:
Так и хочется воскликнуть: «Хорош начальник!» Его ведомство по морде бьют, а он на это даже внимания не обращает! Наверное, для областного партийного руководства это очень удобно: лупи чекистов, как хочешь, а их командир только утирается!
Но, может, подобное случилось лишь единожды и было вызвано какими-либо определёнными обстоятельствами? Продолжим цитату.
«Впрочем, такой тон выступлений характерен для Ермолаева, что подтверждается просмотренными мной ма-териапами по некоторым другим совещаниям с его участием. Он отделывался стандартными фразами, без каких-либо серьёзных комментариев, будто отбывал наказание и находился в Ленинграде временно, до поры до времени, ожидая снятия с должности или перевода в другой город» [Л.4].
Из приведённых Бережковым
А как же по информации, собранной цитируемым нами автором, к данному герою относилось руководство? «Несмотря на разгромные выводы партийной комиссии о работе Ленинградского управления МГБ, первый секретарь обкома и горкома партии Андрианов относился к Ермолаеву по меньшей мере уважительно, ценил его» [Л.4]. С Василием Михайловичем всё понятно: как не ценить работника, об которого можно, извините за выражение, спокойно вытирать ноги, зная, что ответной реакции не последует?
Большинство ветеранов органов госбезопасности, с которыми беседовал Бережков, считали, что «Ермолаев не злопамятен, что он даже голоса на сотрудников никогда не повышал. Это был тучный и добродушный человек. А по характеру флегматичный, он даже особенно не переживал из-за упущений и недостатков в работе управления. Не вникая глубоко в суть проблемы, он подписывал документ без замечаний. У некоторых ветеранов сложилось мнение, что у начальника управления отсутствовали новые идеи и, как многие сугубо военные люди, он был хорошим исполнителем чужих замыслов». Один из ветеранов высказал такое мнение: «Ермолаев — администратор, солдафон, не очень болел за дело, исполнителен, с характером военного человека, сухарь, молчун». И всё же никто не мог привести примера, когда бы Ермолаев наказал кого-либо несправедливо. Ходили слухи, что при телефонных звонках из Центра или Смольного он по вертушке разговаривал стоя [Л.4].
Столь пространное описание совершенно не знакомого мне человека пришлось делать с чужих слов лишь для того, чтобы подчеркнуть мнение о том, что если исходить из пользы делу, то за такого начальника, как Ермолаев, не слишком переживавшего за вверенный ему участок работы, по большому счёту, не стоило особенно копья ломать. Значит, здесь было что-то другое.
А дело, по нашему мнению, обстояло следующим образом. Зачинщики «ленинградского дела» Маленков, Берия и Хрущёв, разработавшие сценарий по уничтожению своих конкурентов Кузнецова и Вознесенского (другие расстрелянные и репрессированные не в счёт), понимали, что этот вопрос далеко не закрыт и его надо как-то осторожно сглаживать, иначе на фоне физически уничтоженных официальных наследников Сталина новые вожди, занявшие их места, выглядели не совсем корректно. Конечно, никто пока не знал, что именно данная троица тянула за ниточки марионеток, исполнявших роль карателей. Но тайное могло неожиданно всплыть. Вот почему, закрыв «дело врачей» и другие неблаговидные деяния, о «ленинградском деле» пока что вслух не было сказано ни слова. По этой же причине так и не был выпущен на свободу, а в конце 1954 года вообще расстрелян главный исполнитель акции Абакумов.
Негласно доверить деликатный вопрос сглаживания, насколько это возможно, неприятных последствий «ленинградского дела» руководящая троица решила Богданову. Почему именно на него пал выбор исполнения роли миротворца? Министр Берия хорошо знал своего подчинённого как умелого, творческого руководителя, успешно справлявшегося со сложными как оперативными, так и хозяйственными задачами, предельно честного, получившего только что высшее юридическое образование и умевшего молчать. Такой представитель Центра не наломает дров и сможет грамотно решать разнообразные служебные вопросы. Хрущёв в бытность свою первым секретарём Московского областного и городского комитетов партии мог вполне оценить деловые и человеческие качества Богданова, являвшегося в ту пору членом бюро МК и МГК. Как начальник УМВД Московской области, да ещё в ранге замминистра, Богданов вместе с партийными
Если главный силовой исполнитель «ленинградского дела» Абакумов сидел в тюрьме, то основной партийный реализатор этой акции — Андрианов — по-прежнему занимал свой руководящий пост первого секретаря обкома. То, что его требовалось обоснованно убрать, было совершенно ясно, и поэтому для начала под него решили подставить грамотного и честного Богданова, но не посвящённого в тайну Мадридского двора. Вот в связи с чем к мнению главы ленинградской парторганизации прислушиваться наверху никто не пожелал.
Во всяком случае после подписания приказа о назначении Богданова начальником Ленинградского областного УМВД Лаврентий Павлович вызвал назначенца к себе и, не раскрывая ему всей проблемы, напутствовал словами о том, что «товарищ Богданов направляется в город на Неве специально для того, чтобы обеспечить там законность и порядок, а также устранить те перегибы, которые были допущены ранее».
17 марта 1953 года я вернулся из школы и застал дома необычную картину. Папа сидел за своим письменным столом и разбирался в бумагах и вещах. На выраженное мною недоумение он сообщил: «Получил назначение в Ленинград». Остальное стало понятно без слов. Самое главное, что настроение у отца было неплохое, и чувствовалось, что новым поворотом судьбы он, в общем-то, доволен. Собрав только самое необходимое, сдав три лежавших в столе пистолета с патронами куда следует и не успев даже сняться с партийного учёта, вечером того же дня Богданов «Красной Стрелой» отбыл к брегам Невы на новое место службы.
Предстоявшая перековка нас из москвичей в ленинградцев никого в нашей семье особенно не огорчила, хотя понятно было, что трудностей с переездом ожидалось чрезвычайно много: мы уже достаточно обросли собственным скарбом, и его требовалось теперь упаковывать и отправлять в Питер. Всё было бы ничего, но имелась маленькая проблема. Я учился в восьмом классе, и для меня смена школы не представляла особых сложностей. Но старший брат Владимир заканчивал десятый класс и являлся реальным претендентом на золотую медаль. Для него немедленный переезд сулил большие неприятности: кто в Ленинграде захочет давать нежданно-негаданно нагрянувшему москвичу высшую школьную награду, обеспечивавшую беспрепятственное поступление в любой вуз? До конца учебного года оставалось совсем немного: всего около трёх месяцев. Чтобы не срывать брату такой важный заключительный этап учёбы, решили всеми мерами тянуть волокиту с переездом в Ленинград, по крайней мере, до конца июня.
В ту пору серьёзные житейские проблемы меня ещё мало волновали, а вот брату уже предстояло решать свою судьбу — какой путь избрать после окончания школы. В связи с тем, что мы собирались переезжать на брега Невы, Владимир решил поступать в Ленинградскую Военно-Воздушную инженерную академию им. А.Ф. Можайского. Что же, выбор брата был, вроде бы, неплохой.
Однако займёмся вплотную ленинградскими делами. Прибыв 18 марта 1953 года в Северную Пальмиру, новый начальник УМВД ЛО Богданов прежде всего поехал в Смольный и представился первому секретарю обкома Андрианову. В присутствии бывшего начальника УМГБ Ермолаева Первый в лоб и без стеснения заявил, что Богданов его не устраивает и что лучше бы остался Ермолаев. Причины своего недовольства секретарь обкома объяснять не стал [А.9].
После такого тёплого партийного приёма генерал-лейтенант Богданов направился в своё ведомство и, как и полагается, издал приказ о том, что сего числа приступил к исполнению обязанностей начальника УМВД по ЛО. Поскольку вопреки правилам представлять коллективу нового начальника никто не собирался, то он сам собрал руководителей двух бывших самостоятельных ведомств внутренних дел и госбезопасности и во всеуслышание объявил им, что министр внутренних дел товарищ Берия персонально поручил ему разобраться с делами и навести порядок. Ох, и припомнили же потом отцу эти слова…