31 июня (с иллюстрациями Джона Купера)
Шрифт:
Диммок проговорил в микрофон селектора:
– Пегги, попросите мистера Пенти принести то, что он сделал для «Прекрасной дамы». Только живо!
– Если хотите знать моё мнение, Д.Д… – сказала Энн, но тут снова завели речь пневматические дрели. Диммок проглотил две таблетки. Видимо, Энн не переставала говорить, потому что, когда дрели замолкли, она спросила: – Разве я не права?
– Ничего не могу сказать, – проворчал Диммок. – Не слышал ни слова из-за этих вонючих тарахтелок. – Он бросил взгляд на микрофон. – Пегги, отправьте ещё один протест по поводу этих дрелей. –
Вошёл Сэм Пенти с папкой в руке и изогнутой вишнёвой трубкой в зубах. Это был широколицый коренастый мужчина за тридцать в жёлтом джемпере и забрызганных краской вельветовых брюках.
– Привет, Д.Д.! Энн, Фил, привет. Хороший денёк.
– Не заметил, Сэм, – ответил Диммок. – Забот полон рот.
– А вот у меня одна забота, – сказал Сэм, – одно из головы не идёт – что сегодня тридцать первое июня.
Диммок уставился на него.
– Тридцать первое июня?
Мисс Датон-Свифт издала мелодичный смешок.
– Не болтай глупостей, Сэмми. Тридцать первого июня не бывает.
Сэм был невозмутим.
– Да, все так говорят. Но я проснулся с ощущением, что сегодня тридцать первое июня, и никак не могу от этого отделаться.
– Сэм, я вам скажу одну вещь, – проговорил Диммок, всё ещё не спуская с него глаз. – Вы мне нравитесь, хотя, по идее, и не должны бы.
– Присоединяюсь, Д.Д., – подхватил Филип Спенсер-Смит.
– Зачем вы служите у нас? – продолжал Диммок. – Сколько раз ни спрашивал себя, не могу понять.
Сэм задумался.
– Потому что я плохой художник. Не по вашей мерке, а по моей. Вот я и служу у Уоллеби, Диммока, Пейли и Тукса… и зарабатываю себе на хлеб. Кстати, что это за Тукс, чёрт бы его побрал? Может, вы, Уоллеби и Пейли, выдумали его?
– Тукс – это наш финансовый бог, – ответил Диммок.
– Парень первый сорт, – сказал Филип.
– Писаный красавец, – сказала Энн.
– Верно, – подтвердил Диммок. – И – только строго между нами! – смрадный человечек. Эх, не надо бы мне этого говорить!
– Нет, почему же, – возразил Сэм, открывая папку. – Ведь сегодня тридцать первое июня. Ну, так вот. – Он вынул сверкающий яркими красками рисунок и поставил на стул. Это был портрет принцессы Мелисенты Перадорской – и, надо сказать прямо, портрет отличный. – Вот что я сделал для «Прекрасной дамы» – до двух ночи провозился. Прежде чем обсуждать, попытайтесь уловить самую суть. – Но пока Диммок и Энн улавливали суть, Сэм отвёл Фила в сторону, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. – Послушай, Фил, что это за карлик шныряет здесь с самого утра, в красно-жёлтом камзоле и штанах в обтяжку?
– Карлик? Я не видел никакого карлика.
– Он всё время тут крутится. Так и лезет в глаза.
– Должно быть, позирует кому-нибудь в художественном отделе, Сэм.
– Он молчит, как пень. Заглянет в дверь, ухмыльнется, кивнёт – и след простыл.
– Сэм, старина, у тебя богатое воображение!
– Надо надеяться. Воображение в моём ремесле – всё. Но почему вдруг карлик и красно-жёлтые штаны в обтяжку?
Диммок объявил свой приговор:
– В этом что-то есть.
– Вы похитили мою мысль, Д.Д., –
– Но, с другой стороны, – прибавил Диммок с сомнением, – не знаю…
– Именно! Ведь с этой «Дамой» не так-то просто договориться.
– Ваше мнение, Фил?
– Вполне совпадает с вашим, Д.Д., и да – и нет…
– Давайте отвернёмся на минутку, – предложил Диммок, – а потом посмотрим снова, будто в первый раз.
– Кто тебе позировал, Сэм? – спросил Энн.
– Никто. Во всяком случае, никто в нашем мире. Это целая история, рассказывать не стоит.
– А почему бы и нет? – возразил Диммок. – Давайте выпьем. Всем, как обычно? Пегги, дайте нам четыре двойных джина. – Не успел он распорядиться, как из-за стены донеслось громкое пение, возвестившее начало рекламной передачи, но тотчас было заглушено пневматическими дрелями, грохотавшими так неистово, что дребезжали стёкла. Когда восстановилось какое-то подобие тишины, Диммок хмуро продолжал: – Никто не может упрекнуть меня в том, что я недостаточно предприимчив или нерасторопен. Корпишь над делами, выколачиваешь деньгу по шестнадцати часов в сутки… по меньшей мере. И всякий раз диву даёшься: как это мы всё ещё с ума не посходили! Спасибо, Пегги, поухаживайте за нами, пожалуйста.
Пегги, секретарша мистера Диммока, была хорошенькая, тихая, как мышка, девушка, до того похожая на благородную Элисон из Перадора, что никто, кроме учёного, не решился бы назвать это случайным совпаденим.
– Спасибо, Пегги, – сказал Сэм, принимая от неё бокал. – Девушки, никто из вас не видел сегодня красно-жёлтого карлика?
– Нет, – отвечала Пегги с полной серьёзностью. – А что, мистер Пенти? Вы потеряли карлика?
– Наоборот, никак от него не отвяжусь.
– От чего вы никак не отвяжитесь, Сэм? – спросил Диммок, когда Пегги вышла. Он засмеялся. – Мне почудилось, вы что-то сказали про красно-жёлтого карлика, но это я ослышался, правда?
– Нет, именно так я и сказал. Ну ладно, за процветание Уоллеби, Диммока, Пейли… и, если угодно, Тукса. Так вот, вчера, когда вы дали мне это задание, сел я за стол и задумался. Прекрасная дама… рыцари в латах… замки… король Артур и Круглый Стол… драконы… поиски приключений… принцессы в башнях… сами знаете – замшелая чушь. И вдруг, словно в какой-то освещённой раме, я увидел девушку: на ней был средневековый наряд, и она улыбалась мне. Она исчезла не сразу, так что я успел сделать первый набросок. А потом, когда я уже работал красками и сомневался в оттенках, она показалась ещё два раза, почти осязаемая и такая прелестная, как раз в те мгновения, когда больше всего была мне нужна.
– Я вижу, ты увлечён этой девушкой, Сэм, – сказала Энн.
– Конечно. Никогда ещё так не увлекался. Эта девушка специально для меня создана.
– А ведь всё одно воображение! – задумчиво проговорил Диммок.
– Пожалуй, – отозвался Сэм, – но что такое воображение? Ни один человек нам этого не скажет, во всяком случае, ни один из тех, кто сам наделён хоть капелькой воображения. Ну и вот, просидев полночи в надежде увидеть её ещё раз, я проснулся утром с ощущением, что сегодня тридцать первое июня…