33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
Шрифт:
«Леди Энн ожидает в шанхайском порту Сэм Миллз! Он ей будет делать предложение!»
Он размахнулся выкинуть фляжку в море, но передумал, в ней ещё было больше полупинты отличного шотландского виски.
Войны Сорокина. Игры разведок
По кабинету следователя перед глазами Сорокина ходил странный японец. Спокойный.
Следователь, хозяин кабинета, тоже был японец, однако другой – крикливый и большой драчун. Он бил Сорокина, когда тот отвечал на вопросы не так. Вот только что Сорокин получил удар в солнечное сплетение, потому что на вопрос, за что он убил корейца, вышибалу в публичном доме, Сорокин ответил, что не помнит ни корейца и ни того, чтобы он кого-то убивал. Однако каждый раз следователь успевал нанести только один удар, а перед вторым другой японец, странный, – его Сорокин успел назвать про себя «хромой» – останавливал следователя словами: «Вы его убьёте, господин следователь!» Следователь замирал,
Сорокин оказался в незавидном положении: сейчас он хотел быть одновременно в трёх точках: в Харбине, потому что он решил поступить в Русскую группу и отомстить за смерть Штина; в Цзинани, потому что там было кладбище, где хоронили всех погибших в войсках маршала Чжан Цзучана русских офицеров и нижних чинов; и в Калгане, поскольку Штин погиб на подступах к этому городу. А он был здесь.
Была ещё одна точка, куда его очень тянуло, однако, в отличие от предыдущих трёх, которые не двигались и стояли на одном месте, четвёртая двигалась. Это было японское каботажное судно «Хино Мару». На нём Элеонора Э. Боули с каждой минутой удалялась от Дайрена и приближалась к Шанхаю.
Когда Сорокин думал об этой четвёртой точке, на него начинала давить страшная обида – он нашёл в пакете с письмами Штина письма некоего Сэма Миллза и прочитал верхнее из пачки. Оно же было последним, поскольку было датировано 3 апреля 1926 года, то есть Элеонора получила его в Харбине, судя по штампу, 12 апреля. Сорокин знал, что читать чужие письма дурное дело, так ему изнутри шептал омский гимназист Миша Сорокин, однако он его прочитал, потому что на этом настаивал сотрудник китайской секретной полиции Сорокин Михаил Капитонович. Письмо было коротким, всего на двух страничках, и прочитал он его не всё. Он дочитал только до середины первой страницы, и ему этого хватило, потому что Сэм Миллз писал Элеоноре, что будет встречать её в порту Шанхая, чтобы сделать предложение. Когда встречать, Сэм не написал.
В тот момент, когда выяснилась интрига Элеоноры с каким-то Сэмом Миллзом, Михаил Капитонович почувствовал, что под ногами у него обрушились две главные опоры – в один вечер он потерял самого близкого друга и самую большую любовь в своей жизни.
Ещё сидя в вагоне-ресторане, уже почти опустевшем, и пытаясь как-то выстроить то, что произошло, он старался не напиться, потому что Элеонора была близко. И ему это почти удалось – официант говорил, что буфетная закрылась, и водки до завтра не будет. Официант, конечно, врал, это было ясно, видно, ему уже очень хотелось спать, но Сорокин не стал настаивать и обошёлся одним графином. Ему не хотелось возвращаться в купе, он понимал, что Элеонора не спит и ждёт его. За прожитые вместе месяцы у них ни разу не возникло необходимости объясняться, а тут эта необходимость встала в полный рост.
Михаил Капитонович хотел этого избежать. Он думал, что, может быть, это и не интрига, а какая-то случайность, но любовный тон письма англичанина говорил сам за себя, а ещё удивительно было то, что Элеонора никак не предупредила этой ситуации, поэтому Михаил Капитонович решил, что он в Шанхай не поплывёт, он отправит Элеонору туда одну, двух месяцев ему хватит, чтобы разобраться с гибелью Штина, и, если к тому времени Элеонора что-то прояснит, он догонит её уже в Кантоне. Ещё чего-то обнадёживавшего он ждал на следующий день. Однако на следующий день, 7 мая, Элеонора не стала поселяться в гостинице, она оставила там вещи и ушла. Сорокин ходил по городу в надежде встретить вчерашних офицеров из штаба Меркулова и выяснить, можно ли поступить на службу к генералу Нечаеву, а когда вернулся, Элеонора сообщила ему, что она сдала два билета на пароход на 8 мая и взяла на сегодня, с отправлением на 21.25 – один.
Михаил Капитонович понял, что ему не о чем спрашивать.
Оставшееся время до вечера они провели в холле гостиницы, почти не разговаривая. Сорокин ждал, но Элеонора что-то всё время писала и старалась на него не смотреть. Образовалась огромная пустота. И немота. Поэтому, когда каботажник растворился в темноте, он пошёл в город, нашёл какой-то публичный дом, там напился и больше ничего не помнил. Очнулся сегодня рано утром в тюремной камере.
– Ладно, Михаил Капитонович, понятно, что у вас алкогольная амнезия! Поскольку вы человек беспаспортный, вам за убийство подданного Японской империи полагается смертная казнь, но вы, как вы обмолвились, сотрудник китайской полиции и приехали сюда, судя по билету, из Харбина?
Сорокин кивнул.
– Мы поступим с вами так: отправим вас в Харбин, естественно в кандалах, а там пусть с вами решают ваши начальники!
Это действительно был выход из положения, хотя с похмелья и во всём так внезапно произошедшем всё это представлялось как мелкая суета, и хотелось опохмелиться и хоть что-то выяснить про смерть Штина.
«Дайрен – Харбин
Уважаемый господин Номура!
Сообщаю Вам, что дайренской полицией в ночь с 7 на 8 мая был арестован сотрудник политического отдела Харбинской городской полиции Сорокин Михаил Капитонович. Полагаю, что он Вам известен. Сорокин был арестован в пьяном виде за дебош и драку в корейском публичном доме, которую он устроил, поскольку отказался платить за услуги проститутки. На предложение покинуть заведение он начал драку с вышибалой, тот попытался его вытолкнуть и для устрашения достал нож, но Сорокин у него этот нож отобрал, и вышибала сам на него наткнулся и погиб от кровотечения. Сорокин был сильно пьян, ничего не помнит и ничего не может предъявить в свое оправдание.
Предлагаю использовать данную ситуацию для вербовки Сорокина на компрометирующей основе. Полицией г. Дайрен ему предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве, что влечет за собой лишение свободы на 20 лет. Думаю, эту ситуацию можно использовать в наших целях.
Сорокин прибудет в Харбин дайренским поездом 9 мая с. г., вагон № 8 с сопровождением.
С глубоким уважением,
Опохмелиться Михаилу Капитоновичу не дали, вместо этого его поместили с конвоиром в купе скорого поезда Дайрен-Харбин.
Михаил Капитонович смотрел в окно. «Какое сегодня число? – спокойно, будто с ним ничего не произошло, подумал он и сам себе ответил: – Восьмое мая! А какое было вчера? – Его мысли текли так же ровно и спокойно, каким ровным и спокойным было лицо сидевшего напротив конвоира. – Вчера было седьмое! А что было вчера в это время?..» За окном был ровный и спокойный вечер. «…В девять с копеечками!.. Если так, то вчера в это время, в девять с копеечками, я был на причале с леди Энн». Но об этом ему вспоминать не хотелось, потому что леди Энн уже была чужая. Его мысли текли медленно и ровно, мешало только страстное желание опохмелиться. Он посмотрел на руки, на них впереди были застёгнутые браслеты: «Вот это они промахнулись, надо было застёгивать за спиною, сзади!» Он наклонился к конвоиру, как будто с вопросом, конвоир наклонился к нему, и Сорокин ударил его снизу вверх в нос. Глаза конвоира сошлись у переносицы, и он обмяк. Сорокин стал рыться в его карманах и, конечно, нашёл ключик от браслетов и немного денег. «Фацай!» – подумал он, вышел из купе и пошёл наугад. Его выбор оказался верным, и через два вагона он вошёл в вагон-ресторан. Он забыл это сделать раньше, но, как только сел за столик, стал смотреть по своим карманам и нашёл портмоне, открыл его и обнаружил много денег, много маньчжурских даянов, с которыми он позавчера сел в поезд с Элеонорой, и ещё английские фунты. Он пересчитал фунты – их было пятьсот, с портретом королевы Виктории. Он сразу понял, что их положила ему Элеонора, и подумал, что это она таким образом рассчиталась с ним за прожитое вместе. Он хмыкнул. Подошёл официант, тот же самый, позапозавчерашний, и принёс не заказанный Сорокиным графин водки и селёдочно-картофельный салат. Они молча посмотрели друг на друга. У Сорокина взмыло желание отдать официанту за такую предупредительность все деньги, которые были в его портмоне, но он вовремя одумался.
– Благодарю!
– Не за что!
Он стал пить водку, в голову полезли одно воспоминание за другим, но он перед ними последовательно захлопывал двери: «Незачем! Вы откуда? Пошли вон!» Он пил рюмку за рюмкой, смотрел в одну точку, где-то далеко, но близко в этой точке в полный рост стояла Элеонора, она была странно одета: в длинное простое белое платье с воротничком под горлышко с большими, громадными рукавами, и она махала ими, намахивая на Михаила Капитоновича воспоминания, а он только и делал, что захлопывал перед ними двери. В его голове всё это время пульсировала фраза, происхождение которой он не мог вспомнить: «А счастье было так возможно!» Он не заметил, как до капли выпил водку и до крошки хлеба, которым вылизывал тарелку, съел салат.
– Вам, наверное, пора! – тихо сказал ему официант и получил богатый расчёт.
«Чёрт, откуда он знает? – подумал Михаил Капитонович, когда подошёл к своему купе. – Наверное, видел, как меня конвоировали!»
Когда он вошёл в тёмное купе, конвоир ещё только начинал шевелиться. Сорокин накинул на себя браслеты и уселся на место. Конвоир застонал и открыл глаза. Минуту он ничего не мог понять, только размазывал по лицу уже подсохшую кровь, потом что-то понял и забился в угол. Сорокин привалился к стенке и уснул.