33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
Шрифт:
«Секретно.
Экз. един.
В целях приобретения источников в харбинских китайских городских органах власти, а главное в составе полицейско-репрессивного аппарата губернатора Чжан Цзо-линя, источник обратил пристальное внимание в числе других на сотрудника секретного политического отдела городской полиции г. Харбина Сорокина Михаила Капитоновича, 1900 г.р., уроженца г. Омск, поручика царской армии, беженца из СССР, беспаспортного, с октября 1922 по август 1924 г.г. безработного.
Сорокин М.К. кончил омскую гимназию, а в 1917 году выпустился из артиллерийского училища подпоручиком, воевал на германском фронте, участник сибирского похода. Его родители: мать дворянка, отец омский хлебопромышленник, гласный омской городской думы, кадет, погибли при
Близкие связи Сорокина М.К.: прапорщик белой армии Георгий Вяземский (сын офицера кавалергардского полка, погиб в конце 1916 года на германском фронте) выехал с семьей в Канаду; майор китайского производства командир роты юнкеров в составе т. н. русской группы генерала Нечаева Штин (по данным используемого нами втемную главного редактора и хозяина информационного агентства «ДИНА» журналиста В.Н. Иванова Штин в конце февраля с.г. погиб во время боевых действий группы против войск генерала Фын Юй-сяна на калганском направлении); князь Давид Суламанидзе, харбинский торговец мясом, имеет политическое пристрастие к «Союзу мушкетеров» и «Русскому фашистскому движению»; английская журналистка, корреспондент лондонской газеты «Таймс» Элеонора Э. Боули. По данным В.Н. Иванова Боули весьма возможно, что она связана с английской разведкой. В.Н. Иванов в настоящее время работает корреспондентом нескольких русских харбинских и других изданий в войсках генерала Нечаева.
Для нас Сорокин большого интереса не представляет, если бы он не служил в секретном политическом отделе полиции г. Харбина, непосредственно связанном с нелегальной японской жандармерией под руководством японца Константина Номуры. Считаю возможным использование Сорокина М.К. втемную.
Войны Сорокина. Элеонора
Элеонора держала в руках снимок с церемонии венчания Георгия Вяземского. Она показала его Сорокину:
– А ты возьмешь эту фотографию?
Михаил Капитонович бросил на открытую крышку чемодана вещи и взял снимок.
– Конечно, только надо завернуть, чтобы стекло не треснуло. – Он собрался положить снимок в чемодан, но Элеонора снова взяла его.
– Я так долго смотрела на твоих товарищей… Ты знаешь, мне кажется, вот этот высокий молодой человек… я его, по-моему, уже когда-то видела! – Она села к столу. – Только не помню когда!
Она положила фотографию на стол. До отъезда оставался час, вещи были собраны, и она обвела взглядом комнату. В возникшей паузе Михаил Капитонович тоже обвёл взглядом комнату, и вдруг ему стало грустно. На окне висела белая занавеска, на столе лежала салфетка, они были кем-то повешены и расстелены полгода назад, так пожелала Элеонора. А вот тут вдоль плинтуса когда-то спал Штин, головой на папахе и лицом к стене, и Михаил Капитонович видел его так ясно, как будто бы он и сейчас лежал здесь. И в углах клоками шевелилась пыль, до приезда Элеоноры она месяцами накапливалась и была похожа на огромные, оживавшие при малейшем сквозняке одуванчики. Сейчас было чисто и пахло свежевымытыми полами, а в верхней филёнке двери со стороны комнаты чернели три пустые дырочки от гвоздей для одежды – последние следы холостого жительства Михаила Капитоновича. Элеонора тоже видела и эти занавески на окне, и салфетку на комоде, и другую посередине стола. Над столом висело канаковое пятно купленного ими вместе абажура, она видела его не ясно, под потолком и одновременно отражённым на стекле фотоснимка, который сейчас был перед ней. И она вспомнила – стекло!
– Да, это он. – Она уверенно указала на самого высокого рядом с остальными на снимке Сергея Серебрянникова. – Я его видела в день отъезда, тогда в августе… Ещё дождь полил, а я в это время была в ювелирном отделе у Чурина. – Она посмотрела на Михаила Капитоновича. – А он нахал!
Сорокин с удивлением смотрел на Элеонору.
– Он стоял под маркизом, на улице… Был сильный ливень, и под маркиз набежали люди… Он посмотрел на меня… прямо так… нагло… у него были наглые глаза и очень нахальный взгляд.
У Михаила Капитоновича внутри ёкнуло, он присел и положил Элеоноре руки на колени.
– А рядом стоял я! Ты меня, случайно, не видела?
– Нет! – удивилась Элеонора. – А где ты был?
– Рядом!
– Рядом? Как? – Элеонора в замешательстве не знала, что сказать, она только видела, что глаза Михаила Капитоновича смеются. – Ты шутишь?
– Не шучу! Очень просто! В тот день мы с ним случайно столкнулись в Фуцзядяне, и он повел меня отмывать и скоблить!
– Скоблить? Что это?
Когда он рассказал ей о той встрече в китайском районе, в Фуцзядяне, они смеялись и тёрли болевшие от смеха скулы. Он ещё продолжал смеяться, а Элеонора вдруг замолчала. Михаил Капитонович глянул на неё.
– Ты чего? – спросил он.
– Ничего! – ответила Элеонора. – Всё лицо болит от твоего Серебрянникова.
Михаил Капитонович поднялся и повернулся к раскрытому чемодану, а Элеонора вдруг подумала, что она поступила нечестно, она слукавила, потому что, ещё смеясь над «нахалом» Серебрянниковым, она вспомнила другого нахала – Сэма Миллза. За последние полтора года, которые она прожила в Харбине, в английское консульство от него на её имя пришло ещё пять писем. Она не заметила, что Михаил Капитонович смотрит на неё, и вдруг увидела.
– Что? Что с тобой? Что ты так смотришь?
– Ничего… – Он снова присел около её колен. – А ты уверена? Нам действительно надо ехать?
Элеонора вздохнула и поднялась.
Она читала письма Сэма у себя в гостинице, когда возвращалась от Сорокина, а сейчас их целая пачка лежит на дне её чемодана здесь в этой комнате, потому что они решили, что последние сутки перед отъездом в Дайрен они проведут здесь, несмотря на то что это было неудобно: тесно и не было горячей воды. Но так было удобно ему – только сюда мог прибежать посыльный из городского управления полиции, чтобы принести ответ на написанное им вчера прошение об отставке. А ещё она его любила и не могла ответить себе на вопрос, почему же она хранит письма Сэма.
Её мысли прервал Михаил Капитонович.
– Посмотри, – он показал на окно, – по-моему, там уже стоит автомобиль! Что будем делать? Здесь ещё посидим, подождём посыльного или бог с ним, и поедем на вокзал, посидим в буфете? Я хочу забрать с собой фляжку!
Она подошла и положила руки ему на грудь.
– А ты с ней расставался, когда-нибудь?
– Нет, – соврал Михаил Капитонович, всё же помня, что несколько месяцев она лежала забытая в кабинете у Серебрянникова.
– Тогда, конечно, возьми! А когда ехать, реши сам!
Элеонора смотрела на него, и Михаилу Капитоновичу казалось, что она видит его насквозь, и отражённым от стены комнаты взглядом в затылок, потому что его затылку было тепло. Он сжал её пальцы.
Элеонора спросила:
– А ты договорился с хозяином квартиры?
– Да, я, как мы и договаривались, попросил его не сдавать ещё месяц-другой, и дал аванс! А твоя бронь в гостинице сохраняется?
– Сохраняется! – сказала она и пошла к окну. – Только не моя, а редакции «Таймс».
– Тогда поехали! – решительно сказал Сорокин, дотолкал вещи в чемодан и захлопнул его.
До поезда на Дайрен оставалось ещё пятнадцать минут, они допили кофе, и Сорокин стал смотреть билеты.
– Та-ак! – промолвил он. – Сегодня… всё правильно, шестое мая, поезд Харбин – Дайрен… отправление… 18.45…
– Как ты думаешь, мы ещё вернёмся сюда? – вдруг спросила Элеонора.
Михаил Капитонович оторвался от билетов, удивлённо посмотрел на неё и, не произнеся ни слова, развёл руками, и тут она осознала нелепость своего вопроса… Она смотрела на Сорокина, а тот не знал, что ответить. Элеонора пожалась, как от холода, однако постаралась улыбнуться – получилось натянуто, – и она сказала: