33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
Шрифт:
В тишине постукивали колёса, не переставая со вчерашнего дня, в ушах стоял звон колоколов, и все дремали. Первым на глазах Сорокина задремал парень-украинец в тамбуре, и Михаил Капитонович даже вспомнил специальное слово для него: «парубок».
«Радость!» – подумал Михаил Капитонович.
В вагоне, в котором он ехал, дремала радость.
Он снова взялся за письмо, только у карандаша был сломан грифель. Он глянул на стол и увидел нож, которым нарезали закуску. Он взял его – лезвие было чистое, и он понял, что последнее, что им резали, был хлеб. Нож оказался острым, и он очинил карандаш: «…в отпуск…», дописал Михаил Капитонович начатую
«Дорогой Мишя!..» В письме Элеонора писала, что начала работать над книгой о революции и Гражданской войне в России, и просила его вспомнить и написать ей о тех событиях, которым он был свидетелем.
«Почему она пишет моё имя через «я»? – с улыбкой думал он. – Она хорошо знает русскую грамматику!» У него была одна догадка, что таким образом она как бы возвращает его туда, в то время, на сани, он хотел думать, что это именно так, и эта мысль была ему приятна, а с другой стороны, чёрт его знает, может быть, он ошибается, но он надеялся, что нет. Вспомнить Гражданскую войну показалось ему сложной задачей, воюя, он спасал свою жизнь и жизни других и не старался ничего запоминать.
Он задумался, что писать, и не знал, с чего начать, с какого момента – для него Гражданская война началась в восемнадцатом году в Омске. И вдруг он вспомнил позавчерашний разговор с Ли Чуньминем. Тот его сильно удивил, даже поразил, однако этот разговор был стёрт вчерашним днём, а в наступившей тишине и дремоте того, что сейчас было вокруг, вспомнился.
Он явился к Ли Чуньминю в 16.00. Сергей Леонидович расхаживал по кабинету и был не похож на себя. Всегда подтянутый, застёгнутый до последней пуговицы, динамичный и стремительный, никогда не говоривший ничего лишнего и не молчавший только лишь по настроению, он поздоровался за руку, кивнул на кресло и продолжал ходить. Так длилось несколько минут, Сорокин следил за ним и удивлялся. В какой то момент Ли Чуньминь остановился, глянул на своего подчинённого и прошёл к рабочему столу.
– Вы ведь в Китае недавно? – спросил он Сорокина.
– Да!
– И сразу оказались в этом полурусском, полукитайском Харбине?
– Да!
– То есть настоящего Китая вы не видели!
– Нет! – отвечал Сорокин.
– Понятно! – задумчиво произнёс Ли Чуньминь. – В этом между нами громадная разница. Я не родился, но с детства рос в России. Сибирь, конечно, немного не та Россия, но меня и в ту возили: и в Москву, и в Петербург, и в Киев…
– А вы…
– В Китай я вернулся практически вместе с вами, но он для меня не был новостью, я каждые каникулы приезжал домой, это в провинции Шаньдун… Не были?
Сорокин отрицательно помотал головой.
– Это и есть самый настоящий Китай, я его называю самый китайский Китай. Там родился, умер и похоронен наш главный человек, в Европе его называют Конфуций. А в 1911 году случилась Синьхайская революция… Ничего не слышали о ней?
– Нет!
– Это почти как ваши – Февральская и Октябрьская! И после неё Китай стал другим!
– А что стало другим? – спросил Михаил Капитонович. Он уже понял, что сейчас «другой» перед ним – Ли Чуньминь, и он совсем не Сергей Леонидович, а обычный, а лучше сказать – настоящий – китаец, только очень хорошо говорящий по-русски.
– Что стало другим? Это главный вопрос! Вот послушайте! – Ли Чуньминь взял крошечный томик и раскрыл его на заложенной странице. – Вот:
Растаял снег от тёплого дыханья,И лёд растаял, разогретый солнцем.Не растопить весне одно —Иней, что на моих висках [1] .Это Китай восьмого века, если брать в вашем летоисчислении. Очень древний наш поэт – Бо Цзюйи! Чувствуете вечность? – Ли Чуньминь положил перед собой томик и стал смотреть на Сорокина.
1
Перевод А.И. Гитовича.
Михаил Капитонович повторил про себя только что услышанное: «Растаял снег… и лёд растаял, согретый солнцем…» – Слышу!
– Я даю очень вольный перевод. Здесь, – Ли Чуньминь показал на томик, – написано по-китайски, но по сути я сказал всё правильно – соответствует!
– Да, очень красивые стихи… о вечности… о… – Михаил Капитонович нарисовал пальцем в воздухе круг, – о том, что происходит всегда…
– Вы правы, и таким Китай, мой Китай, был на протяжении нескольких тысячелетий, конечно, он менялся, но очень медленно! Это была одна из самых мирных стран… А вот ещё послушайте:
Жизнь в этом мире Всего лишь сон.И нету смысла делать из неё беду.Вот я и пью [2] .Тут в предпоследней строке написано несколько иначе: «И нет смысла делать её ещё труднее», но по-русски, мне кажется, так звучит лучше. У меня в Харбине есть товарищ, Алексей Грызов, его поэтический псевдоним Ачаир, мы с ним иногда что-то сочиняем, в смысле он сочиняет, он настоящий поэт, а я только рифмую. Кстати, ваш земляк, из Омска… Слышите, какая вечность и в этом стихотворении?
2
С перевода А.И. Гитовича.
Сорокин, конечно, слышал и согласно пожал плечами. Ли Чуньминь откуда-то снизу достал бутылку и поставил её на стол.
– Не откажетесь выпить со мной по рюмке коньяку?
– Конечно! – ответил Сорокин и подумал: «Какой он к чёрту китаец, обыкновенный наш, русский, только очень грустный и печальный!»
– Курите, если хотите! – сказал Сергей Леонидович и налил. – Я знаю, у вас сейчас ещё пост, но, поскольку я ваш начальник и басурманин, исповедуетесь, и вам простится этот грех! Это был Ли Бо! А это моё подражание ему!
В небе Луна. Не дотянуться.Я иду к реке – там две Луны:Одна отражается сверху, но неясно,Вода рябит, река неспокойна.Другая на дне! Её я хочу достать. Если не утону!Некоторое время Ли Чуньминь молчал.
– Конечно, Китай не мог сохраниться в своей тысячелетней неизменности, когда кругом всё меняется так быстро и пришла Синьхайская революция… А вот послушайте, это пишут сейчас, некто Го Можо, современный поэт, если можно так сказать! – Ли Чуньминь взял со стола лист бумаги.