33. В плену темноты
Шрифт:
Истекали последние минуты этого злополучного дня – 5 августа. Ворочаясь на своих импровизированных лежанках, все находившиеся здесь люди мучились мыслями о том, как переживают сейчас их родные и близкие. Кто же позаботится о них? Кто будет смиренно сносить жалобы тещ и воспитывать вечно угрюмых подростков? Вся эта жизнь будет продолжаться без их участия: вечеринки la guagua – праздники по случаю рождения детей, свадьбы, а также похороны людей, на могилы которых можно положить цветы просто потому, что они не стали шахтерами, рискующими умереть жестокой смертью…
Омар Рейгадас, оператор погрузчика, находившийся во время обвала на самой нижней отметке шахты, несколько дней назад, во время своей последней выходной недели, как раз побывал на городском кладбище в Копьяпо. Пройдя центральные ворота, он оказался на открытом, залитом солнцем пространстве, хаотично заполненном покосившимися крестами и надгробиями. Он пришел сюда проведать могилу своей покойной жены, матери его детей и женщины, которую он оставил еще тогда, когда она была жива. Рядом с ней – могила их взрослого
«Господи, если ты намерен забрать меня к себе, то сделай так, чтобы они хотя бы нашли мое тело», – молился Рейгадас, и слезы катились у него по щекам. «Мне совершенно не было стыдно за то, что я разрыдался, – вспоминал он. – В тот момент я действительно думал, что больше никогда не увижу семью. Я думал только о том, как они будут страдать, узнав о моей кончине». Чтобы не расстраивать своих товарищей, расположившихся внутри и снаружи Убежища, Омар вышел в туннель и просто побрел вниз, нарушив одно из важнейших правил поведения на шахте: никогда не ходить в одиночку. Однако к чему теперь все эти правила безопасности? Рейгадас шагал вниз по Пандусу, освещая путь светом налобного фонаря, пока не наткнулся на фронтальный погрузчик, похожий на те машины, которыми он привык управлять. Он сел в кабину водителя – прекрасное место для размышлений, но уже через несколько мгновений перед его мысленным взором предстали воспоминания пережитого обвала. Целые тонны горной породы обрушивались на них сверху, и при этом, на удивление, никто не пострадал. И теперь все эти тридцать три человека оказались в смертельной ловушке, наедине со своими страхами и воспоминаниями, – и вместе с тем они были живы. Рейгадас подумал, что даже тот факт, что им удалось выжить при обвале, уже сам по себе несет в себе некую печать божественного провидения. Остаться в живых в этом каменном мешке наперекор всему – это совершенно ясно говорило о существовании высшей силы, у которой есть план для этих стойких людей. С такими мыслями Омар решил вернуться обратно и постараться совладать со своими страхами и вести себя не как какой-то слабак, а как сильный и мудрый человек, у которого за плечами многолетний опыт. И хорошо будет, если ему удастся передать хоть малую толику своей внутренней силы и уверенности этим юнцам, которые спят в Убежище. Если все это – часть Божьего замысла, то кто знает… может, его молитвы, его мысли и его сильная воля дойдут до поверхности, заставив его родных и близких не только переживать, но и действовать, чтобы узнать, жив ли он и остальные тридцать два человека из его смены.
Глава 5. На помощь!
Дарио Сеговия, тот самый уже не молодой шахтер, молча обнявший свою любимую на прощание перед уходом, никогда не отличался многословием. За все это время в Убежище он едва перекинулся парой слов с товарищами. Его щетинистые щеки изрезаны сетью глубоких морщин, и выражение его лица говорит само за себя. Ему обычно достаточно лишь слегка прищурить глаза, чтобы окружающие поняли серьезность его намерений, а чуть приподнятая бровь, как правило, служила признаком молчаливого беспокойства. В течение первых двадцати четырех часов, проведенных в заточении, его нахмуренные брови вполне очевидно свидетельствовали о том, что мужчина сбит с толку и напуган. По словам его старшей сестры Марии, Дарио всегда вел себя очень сдержанно. Большая часть ее детства прошла в заботах о младшем брате и четырех других братьях и сестрах. Как и все другие члены большого семейства Сеговия, Мария называла его по второму имени – Артуро. Дарио Артуро Сеговия начал работать на шахте еще подростком. Работа заключалась в перетаскивании камней в большой кожаной сумке – capacho, – которую он носил через плечо. Его родные посмеивались над тем, с каким восторгом он взялся за эту работу, хотя по большому счету он мало чем отличался от вьючного животного. Долгое время его так и называли – «Capacho».
Детские годы Дарио прошли в засушливом районе Атакамы. И если сам он был довольно замкнутым ребенком, то его сестра Мария, напротив, за словом в карман не лезла, защищая себя и своих младших братьев и сестер от различных превратностей жизни: родители были слишком заняты и считали, что дети должны учиться сами постоять за себя. Сейчас все его братья и сестры уже давно в той поре, которую принято называть «средним возрастом», и многие или приблизились, или пересекли пятидесятилетний рубеж. Однако Мария, эта миниатюрная, но очень живая женщина с лицом, потемневшим от многолетней работы на открытом воздухе, всегда была тем стержнем, вокруг которого в минуту кризиса сплачивалась вся семья. Так было и сегодня, несмотря на то, что Мария Сеговия находилась сейчас на другом конце пустыни, примерно в пятистах километрах от Копьяпо, в портовом городе Антофагаста. Она приехала сюда с той же целью, которая двигала Дарио в его работе
8
От испанского слова «corral» – загон для скота, хлев.
Много лет подряд Мария докучает чиновникам в городском совете Антофагасты, пробивая себе всевозможные разрешения на продажу мороженого и сладких пирогов на улицах и на пляже, которые развозит в старых детских колясках и металлических тачках. Дело в том, что если у тебя нет соответствующих бумаг, карабинеры могут в любой момент упрятать тебя за решетку, а у Марии уже был опыт тюремного заключения за нелегальную продажу домашних пирогов. Она как раз стояла в очереди, чтобы продлить разрешение, как вдруг зазвучала знакомая мелодия на ее мобильном телефоне: это был звонок от жены ее брата Патрисио.
– Привет, Мария. Тебе Патрисио не звонил?
– Нет, а что?
– Ты не знаешь, что случилось с Артуро? – спросила невестка, называя Дарио по имени, которым его привыкли называть в кругу семьи.
– Нет. А что стряслось?
– Позвони своему брату, он тебе сам все расскажет.
Через несколько минут она дозвонилась Патрисио, который поведал ей страшные новости: на шахте, где работает Дарио Артуро, случился обвал и, по всей видимости, брат оказался в западне.
Поговорив с Патрисио, Мария решила, что информации слишком мало, чтобы делать какие-то выводы. К счастью, в приемной стояли компьютеры для общественного пользования, которые были подключены к Интернету. Пролистав новости, женщина увидела заметку о случившейся аварии, а под ней – список шахтеров, оказавшихся в западне. Больше всего ее встревожила фотография Дарио на экране рядом с его именем. Да, ее брат работал на шахте чуть ли не с самого детства и за все это время не раз попадал в разные передряги. Но теперь, глядя на его фотографию, Мария интуитивно почувствовала, что на этот раз ситуация и впрямь серьезная, раз Дарио до сих пор не вернулся.
Через несколько минут женщина вышла из здания городского совета и направилась на автовокзал, чтобы ехать на юг. За несколько часов автобус преодолел Атакаму, и к четырем часам пополудни она уже была в Копьяпо. Первым делом Мария отправилась в центральную больницу, где собралась целая толпа родственников пропавших шахтеров в ожидании хоть каких-то новостей. Новостей, разумеется, не было, и тогда Мария решила самостоятельно поехать на шахту, чтобы, по крайней мере, быть как можно ближе к тому месту, где находился ее брат.
– Там никого не пропускают, – сказал ей один из работников больницы. – Все перекрыто. Вам придется ждать здесь.
Эти слова повторялись вновь и вновь: «Вам придется подождать здесь. Наберитесь терпения», но чем чаще они звучали, тем больше росла уверенность в том, что Марии обязательно нужно на шахту. С этими мыслями она позвонила своему сыну Эстебану, который жил в Копьяпо.
Эстебан тут же согласился отвезти ее, но сперва они заехали к нему домой, чтобы прихватить теплую одежду и одеяла, вечером в пустыне температура резко понижается. Кроме того, Мария запаслась термосом с кофе и бутербродами, – она уже тогда понимала, что ей предстоит долгое ожидание, для которого потребуется недюжинное терпение. Это был один из тех уроков, которые Мария вынесла из своей богатой событиями жизни: свое человеческое достоинство нужно защищать с терпением и уверенностью в собственной правоте, особенно когда пытаешься достучаться до тех, кто считает тебя неполноценным из-за поношенной одежды, мозолей на ладонях и обожжённой на солнце кожи.
Одевшись потеплее, Мария села в машину сына, и к полуночи они были на шахте «Сан-Хосе». К тому времени с момента обвала прошло уже почти тридцать шесть часов. Здесь женщина увидела родственников попавших в беду шахтеров. Они сгрудились небольшими группами у костров, кто-то бродил по пыльной сухой земле или сидел на грудах камней, каждый из которых был размером с буханку хлеба. Со скорбью на лицах они молча смотрели на огонь или стояли, засунув руки в карманы, под одинокими фонарями, чей слабый свет уже через несколько метров поглощался густой чернотой пустыни. Вид шахты однозначно говорил о масштабах трагедии, и это гнетущее ощущение передавалось всем, словно какая-то инфекция. «Un panorama horrible, – скажет потом Мария Сеговия. – Жуткое зрелище. Я до сих пор ощущаю это в своем теле, эту тоску и боль, которая камнем ложится на сердце и от которой никуда не деться. Было настолько невыносимо понимать, что брат находится так близко от меня и в то же время – так далеко».