37 девственников на заказ
Шрифт:
— Значит, ты пришла сегодня с нарисованным на лице синяком, чтобы посрамить меня?
— Я только хотела доказать, что хорошо обучаема.
— Хорошо обучаема? Да ты ничего не поняла. Ни капельки не поняла из того, что я говорил! Ты пришла сюда сегодня получить удовольствие! Всего лишь удовольствие, как плохонький актер, который нанялся пугать публику бутафорским ножом! Я же, рассказывая посторонним свои истории, прежде всего ставил задачу доставить удовольствие! Доставить — понимаешь разницу?
— Напугать — тоже неплохо получается, — неуверенно обороняюсь я.
— Плохо!
— Прости-и-и-и!!
— Не визжи так, у меня ухо закладывает. — Он засунул в ухо мизинец и стал трясти им там.
И я поняла, что прощена. Я попросила расписаться в дневнике, сразу подсунула его открытым и с интересом наблюдала, как, шевеля губами, старик читал те предметы в расписании, напротив которых стояли двойки. Двоек у меня на этой неделе две.
— Тебе не нравится биология? — поинтересовался он.
— Ни капельки.
— Объясни.
— Изволь. — Я манерно уселась напротив него на свое место за столом. Я уже выучила достаточно древних слов. Правда, некоторые не удается произнести с ходу, как родные. Например, “нехристь”, “взопреть”, “ерепениться”, “жуировать”, “лице-прият-ство-вать”, “меркан-ти-лист-ка”. Но есть и любимые. Душегуб, например, или подмалевок. Как раз вчера я с удовольствием заявила Свистунову с первой парты, что никакой он не отличник, а так себе, подмалевок, и бедняга потом полдня мучился, решая, ругательное это выражение или нет, пока не добежал домой к словарю.
— Эй, сонливица, я задал вопрос.
— Ах да… Биология. Только представь, в этой науке жизнь объясняется делением клеток.
— Это я отлично представляю, — старик скривил губы, пряча усмешку.
— Ну вот, а почему эти клетки вообще решили вдруг начать делиться, не объясняет!
— Ладно, — отмахнулся он, решив избавить себя от спора и поберечь силы для другого предмета, — литература-то тебе чем не угодила?
— Не обращай внимания, просто у меня заскок на Некрасова.
— Заскок?..
— Ну не люблю я этого Некрасова и не воспринимаю как поэзию его рыдательные стишки о тяжелой судьбе простого народа.
Старик задумался.
— А если ты попробуешь на уроке изложить свои претензии к данному поэту? Глядишь, и тройка накапает.
— Мои претензии никого не интересуют. Вся проблема в том, что я не могу выучить его стишок.
— Принципиально?
— Нет. Просто не лезет. Как холодная манная каша.
— А что в тебя вообще лезет? — Старик откинулся на спинку стула и осмотрел меня сверху вниз.
— Сомневаешься, в состоянии ли я вообще запомнить стишок? Зря. У меня есть любимый поэт.
— И ты… можешь что-то прочесть из него? — с сомнением поинтересовался мой Бог.
— Запросто. Заодно и обсудим двойку по истории.
— А история тут при чем?
— Все взаимосвязано. Приготовился? На поле боя поражают нас все виды человеческих страданий. — Я с грохотом повалилась на пол, со стоном перекатилась несколько раз, оказавшись у ног старика. — Сведенных
— Потрясающе… — Старик поднял руки вверх и похлопал ладонями у себя над головой. — Это кто?
— Это Байрон!
— Плохой перевод. Ты читала Байрона на уроке истории?
— Нет. Я только сказала, что Дон Жуан вместе с Суворовым принимал участие во взятии Измаила, доблестно бил турок и привез потом императрице Екатерине письмо о победе русских. Так написано у Байрона в поэме “Дон Жуан”. И вот результат: двойка.
— Ну еще бы!.. А вот послушай такого Байрона. В хорошем переводе. “Ты из смертных, и ты не лукава, ты из женщин, но им не чета, ты любовь не считаешь забавой, и тебя не страшит клевета”. Нравится?
— Нет.
— Нет? “Сколько б бед ни нашло отовсюду, растеряюсь — найдусь через миг, истомлюсь — но себя не забуду, потому что я твой, а не их”1.
Он со вздохом закрывал дневник, прочел надпись на его обложке, задумался, опять прочел — и, наконец-то, я дождалась его удивленного взгляда.
— Евфросиния Куличок? Что это?
— Это мое имя, — злорадно доложила я. — Теперь понимаешь? Понимаешь, как трудно выжить с таким именем? Только представь — Фро-о-ся-а-а!
— Евфросиния? Ты сказала, что тебя зовут Фло.
— Это повелось с детства. Никакой ребенок не состоянии выговорить такое. Я пыталась, но у меня получалось только начало, да и то без твердой “р”. С пяти лет я просто Фло.
— А мне нравится это имя.
— Конечно, ты же динозавр — небось в твоем доисторическом детстве каждая вторая горничная или посудомойка была Фросей.
— Знаешь, что я подумал, — обрадовался старик, — я ведь ни разу не говорил, как меня зовут! Давай знакомиться, Евфросиния!..
— Ты Бог — мне — дан. Ты Богдан Халей, — перебила я старика, взяла его за подбородок и клацнула отвисшей нижней челюстью, закрывая разинутый от удивления рот. — Неужели ты думаешь, что, впав в абсолютный восторг поклонения, я не поинтересовалась именем своего возлюбленного?!
Половина наследства
Через два месяца после встречи с Иеронимом Глистиным я получила диплом психиатра. Стыдно сказать, но к тому времени я еще не знала о “Теории самоубийств” Ангела Кумуса. По завещанию старика, эта книга была мне вручена сразу же после получения диплома. “Ни днем ранее, — так там было написано, — опоздание же выполнения данного пункта особого значения не имеет, книга может быть вручена и при получении второй половины моего наследства, инструкции к получению которой см. в п. 2”.