№3
Шрифт:
(Некуда больше глотать!),
сплюну последни остатки
в кучи кустов и равнин,
что принимались так сладко,
брызги отмыв от штанин.
Выдавлю с нижних отверстий
все обещанья и ложь, -
пучат, теснят многомерзко.
Не прижилися. Ну что ж…
Очи
давнею слёзной волной,
скрежет назубный прилипший
я всполосну чуть больной
полостью, знающей ласку,
горечи, сладостный пир.
Выкричав боли с оглаской,
снова начну я пить мир.
Пусть я дурашный Емеля,
с чуть уж седой бородой,
снова в любовье поверю,
что буду нужен я той,
кто будет ждать и лелеять,
и без измен очаг греть,
и поцелуйности клеить,
с кем разлучит только смерть.
Смирение
К пустотью стен, вине, бездетью,
погрызам пылью, крысой книг,
битью словесьями и плетью,
судьбе подшефных Лили Брик,
молчанью вскриков телефона,
и что безгостенен мой дом,
и к безуспешью в брачных гонах,
к одеждам в серо-чёрный тон,
к ненужным строчкам, небогатью,
сердечным, ямным разбитьям,
что к деньрожденческому датью
один, бездружью, нежитьям,
к болезни лика и внутрянства,
что за добро схвачу пуд стрел,
и к склонности к уму и пьянству,
к жаленью тех, кто не жалел,
к тому, что спермь не цвета мела,
что будет пусто в днях, темно,
что безжеланно, наспех сделан
привык, привык уже давно.
Революционерка
Повстанка буйного размера
с мечом, кнутом наперевес,
с наганом, пламенною верой.
В седле, как будто адов бес,
в косынке, чёрном облаченьи.
И конь привстал ногой над пнём.
Пыл обещаний – быт плачевный
низвергнуть, всех виновных в нём.
Вся
неблаго – для противья сил,
что стены подопрёт вертляво,
падёт в бою за путь Руси.
Всеслышным кличем оголтело
зовёшь, как воем стаю волк.
И к крови, льющейся из тела,
готова ты. Готов ли полк?!
Прошлое в настоящем
Мастер, окрасивший миску,
в раму одевший портрет,
и наноситель всех рисок
на этот нож, табурет,
сделавший стену кирпичной,
дока, соткавший ковёр,
кто доставал с чрева лично,
вставивший раму в тот створ,
свивший написанно строки,
провод провёл в потолке,
чай выгружающий докер,
что мы тут пьём в уголке,
гения ведший наставник
сызмальства и до всего,
воин, у вёсел кандальник,
давшие жить без тревог,
кто изобрёл вина, люмен
и поцелуйный процесс,
чую, скорей всего, умер,
мы ж ещё живы, и здесь…
Одинство
Ветров освисты не тревожат,
колёсный визг, дурной клаксон,
и что кого-то смерть итожит
за шторой той; в камнях газон,
облаи сук, людских ли пастей,
и под подошвой скользь иль хлюпь,
"ложить" ли верно, или "класть" ли,
стоянье, топот, ржанье групп,
дитячий плач и хамь морщинных,
и гарь бензиновых спешил,
хвала от низших, величинных,
иль брызги слюньев, из-под шин;
и бедность, хромь владеют рифмой,
и болен дух, хотя здоров,
опасней лика, сердца мина,
а в доме лишь вино, нет дров;
улыбки поры всё ж не дрогнут,
счастливья видя, смеха бой,
в холодной спешности я вогнут,
когда один, когда не твой…
<