4 новеллы о любви
Шрифт:
Но ворота не открывались.
“Пожалуйста, услышьте меня! Почувствуйте, что я здесь, у ворот, что я не убежала, не скрылась, не испугалась. Мне нужно увидеть вас. Еще раз. Один раз. Ведь у меня есть еще несколько часов этого волшебного дня. Я не знаю, кто вы, но вы подарили мне счастье, вы вернули мне мою женщину, меня саму, мою чувственность. Я снова чувствую саму себя. Я хочу и могу любить. Я знаю, как любить. Вы воскресили меня.”
Она молилась одними губами, не отрывая глаз от конца аллеи перед поворотом.
“Мы с вами – одно целое. Вы должны чувствовать, что я здесь, рядом, в сотне метров от вас. Пожалуйста, откройте ворота!”
Но ворота не открывались.
Поникшая, она вернулась в машину. Ей было все равно, куда ее сейчас повезут. Для нее этот чудесный день закончился.
“Включи голову. Эти шаткие чувства… Эти бесполезные эмоции… Эта птица-любовь, которая всегда приносит с собой мучения, беспокойства, суету, необдуманные поступки, ошибки, обиды и слезы, слезы, слезы… Странный день… Зачем он мне был дан? Зачем пробудил во мне все эти волнения? Боже, и этот седой джентльмен… Его поцелуй свел меня с ума… Или с тела?… Его жизнь была явно полна любви и женщин, иначе как еще объяснить это умение, это настоящее искусство целоваться?”
Машина наконец остановилась. Дверь открылась, и она увидела изящную руку в черной бархатной перчатке, предлагающую ей выйти из машины. Она положила свою ладонь на бархат перчатки и вышла из автомобиля. Перед нею стояла великолепная женщина лет шестидесяти, в роскошной черной шляпе с большими полями, с высокими скулами, огромными раскосыми глазами, пухлыми ярко-красными губами, с пышным декольте в черном бархатном платье с золотой вышивкой, в черных бархатных туфлях с золотым бантом на высоких каблуках. Она улыбалась такой широкой улыбкой, что, казалось, были видны все ее белоснежные зубы. Дама лишь кивнула в знак приветствия и поворотом головы предложила следовать за нею.
Они пошли по длинному, слабо освещенному коридору, где один цветочный аромат сменял другой. Становилось все темнее, пока кто-то осторожно не дотронулся до ее плеч. Она остановилась. Пахло ванилью и мятой. Ароматы пьянили. Она почувствовала, как к ее губам поднесли бокал с запахом травяного ликера. Она сделала глоток, и сладкая влага согрела ее горло. Тело словно приподнялось над полом. С нее аккуратно сняли одну туфлю, потом другую. Потом чьи-то руки нежно расстегнули пуговицы на ее зеленом вязаном платье, которые располагались на спине, и платье соскользнуло на пол. Затем с нее сняли бюстгальтер и трусики. Ей было нестрашно. Более того, утреннее любопытство вновь охватило ее, и сердечко постукивало быстрее обычного от возбуждения.
Ее взяли за руки с обеих сторон и ввели во влажное, горячее помещение. Сначала она ничего не видела из-за пара, но постепенно глаза привыкли. Две маленького роста черноволосые женщины в сиреневых туниках уложили ее на горячую мраморную черного цвета плиту и начали обливать теплой водой и мягко массажировать, поглаживая ее тело намыленными тряпичными рукавицами. С потолка периодически впрыскивалась теплая вода, так что создавался эффект тропической влажности. К ее лицу прикладывали салфетки для сбора лишней влаги, чтобы ей было легко дышать. Затем ее перевернули на живот, и с потолка полился теплый дождь. Он смыл мыльную пену с ее тела и вдобавок помассировал его сильными струями. Ее накрыли большим пушистым махровым полотенцем и оставили одну на несколько минут. Затем женщины принялись за приведение в лоск всего ее тела. Она лишь лежала и ни о чем не думала. Ей было хорошо и приятно. О ней заботились так, как никогда она не делала сама. Через час или два женщины произнесли одновременно странный звук, типа “Шшшшшшшшшшуууу”, заканчивающийся глубоким выдохом, поклонились и протянули ей бледно-розовые шелковые тапочки и такого же цвета шелковый халат.
Она облачилась в одеяние, накинула капюшон, прыгнула в уютные тапочки. Женщины опять взяли ее за руки и вывели в комнату с приглушенным оранжевым светом и зеркальными стенами. Пол покрывал ковер бежевого цвета. Мебели вокруг не было, кроме вешалки, на которой на плечиках висело длинное нежно-розовое шифоновое платье с более темной розовой вышивкой в виде бабочек по всей ткани. На полу стояли розовые шелковые туфли в тон платью на каблуке-столбике с ремешком и бабочкой-застежкой. Женщины сняли с нее халат и тапочки и надели платье и туфли. На ней не было белья, но это придало
– Спасибо вам, – произнесла он вслух. – Вы волшебницы!
Женщины поклонились и удалились.
Она осталась одна в комнате с приглушенным оранжевым светом, ковром бежевого цвета и зеркальными стенами. Вскоре дверь открылась и появилась та роскошная женщина лет шестидесяти, в роскошной шляпе с большими полями, с высокими скулами, огромными раскосыми глазами, пухлыми ярко-красными губами, с пышным декольте в черном бархатном платье с золотой вышивкой и в черных бархатных туфлях с золотым бантом на высоких каблуках. Она так же широко улыбалась и являла свету свои великолепные зубы. Дама опять кивнула в знак приветствия и поворотом головы предложила следовать за нею. Опять они шли по длинному тусклому коридору с цветочными ароматами, пока не вышли на улицу, уже освещенную фонарями. Машина с тем же водителем ждала ее. Задняя дверь открылась, и она осторожно села – ее новый наряд требовал от нее более женственных телодвижений. Часы на панели машины показывали восемь вечера. “Осталось четыре часа… Как в сказке “Золушка”. Надеюсь, я окажусь дома в полночь, а не с тыквой и в нищенском одеянии посреди дороги неизвестного города.”
Машина остановилась на берегу моря или океана. Был полный штиль. От дороги вела заасфальтированная тропинка прямо к воде. Было темно, но там, в конце тропинки она увидела освещенную яхту с такого же цвета парусами, как и ее платье. Дверь машины открылась, она ступила шелковой туфлей на асфальт, потом другой, потом выплыла, как розовое облако, в ночной йодированный воздух. Она не видела ничего вокруг, кроме яхты и ее отблесков на воде. Оттуда доносилась неторопливая фортепианная музыка. Она чувствовала, что это живая музыка. Кто-то играл на пианино или на рояле на палубе или внутри яхты. Клавишные переливы напомнили ей задумчивую игру Билла Эванса. Она двигалась по направлению к яхте в ожидании чуда как пика этого волшебного дня, подаренного ей небом. Она не боялась, что он закончится. Она знала это с первой минуты вчерашней ночи, когда таинственные объятия вернули ей саму себя. Она поняла, что больше не будет жить для человека, уставшего от нее и, похоже, от самого себя. Она родилась без него в этот солнечный мир ради чего-то большего, чем непонятные страдания из-за несложившихся отношений. Она мучается, тогда как жизнь дана для радости. Она заточила себя в клетке каких-то навязанных кем-то табу и правил. Она точит себя не из-за своих собственных неудач, а из-за несовершенства ее отношений с человеком, с которым прожила годы. Они разные, как все. Их поезда столкнулись и, поврежденные, не могут двигаться дальше, а они все пытаются латать дыры на гнилой ткани их отношений и лечат незаживающие раны.
Она шла грациозно, словно по подиуму. Мистическая яхта стала явью и манила ее скорее подняться по трапу, ведущему в загадочный мир. Но она не торопилась. Она проживала каждое мгновение столь осознанно, столь чувственно, что спешка, цель, открытия потеряли смысл. Она чувствовала себя счастливой, красивой, легкой, желанной, любимой миром, всем миром, в особенности этим городом, этим безмолвным маленьким водителем, этими женщинами, что сотворили из нее принцессу. Она была любима этим долгим волшебным днем.
Паруса яхты не колыхались. Она внимательно пригляделась, прищурила близорукие глаза, чтобы лучше видеть, и заметила более темного оттенка слова “La Dolce Vita” на парусах. “Мечты точно сбываются…” подумала она. Она медленно поднималась по ступеням трапа, задерживаясь на каждой. Их было двадцать четыре, она посчитала. “Как часов в сегодняшнем дне… Как, впрочем, в каждом дне, и я могу каждый свой день проживать так же счастливо, как сегодня. Меня нашел сегодняшний день. Теперь я должна сверять по нему все дни, что мне остались в моей жизни.”