40 лет Санкт-Петербургской типологической школе

Храковский В. С.

Новому понятию было дано следующее определение: «Диатезой называется соответствие между семантическими актантами (=партиципантами) и синтаксическими актантами данной глагольной лексемы», ср. [Холодович 1970: 13] и [Мельчук, Холодович 1970: 114]. Что касается залога, то он был определен как «грамматически маркированная в глаголе диатеза» [Холодович 1970: 13; Мельчук, Холодович 1970: 117]. Таким образом, в рамках предложенной концепции диатеза и залог выступают как соотносительные понятия разных уровней: понятие диатезы является семантико-синтаксическим и универсальным — любая глагольная лексема в любом языке имеет по меньшей мере одну диатезу, а понятие залога является морфологическим и не универсальным — не любая глагольная лексема и не в любом языке представлена хотя бы двумя формально отличающимися друг от друга словоформами, которые соотносятся с разными диатезами.

Другими словами, эта гипотеза исходила из того, что любой глагольной лексеме свойственна такая ролевая структура, которая остается постоянной при любом синтаксическом употреблении лексемы, т. е. присуща всем ее словоформам, и тем самым обеспечивает неизменность лексемы. В то же время каждому синтаксическому употреблению лексемы соответствует определенная конструкция предложения, и следовательно, синтаксическое окружение различных, а иногда одной и той же словоформы данной глагольной лексемы есть величина переменная. Ср.: Ветер сорвал крышу, Ветром сорвало крышу, Крыша сорвана ветром(разные конструкции и разные глагольные словоформы); Мама намазала хлеб маслом, Мама намазала масло на хлеб(разные

конструкции и одна глагольная словоформа).

В соответствии с этой гипотезой для каждой глагольной лексемы можно установить теоретически допустимое количество диатез. Более того, можно построить исчисление, которое не описывает диатезы различных глагольных лексем в конкретных языках, а определяет общее количество диатез, которое может иметь глагольная лексема с заданными свойствами в любом языке. (Именно такое исчисление диатез двухвалентных глаголов представлено в статье И. А. Мельчука, публикуемой в настоящем сборнике) [131] . Таким образом, исчисление это своего рода универсальный эталон, по отношению к которому системы диатез различных глагольных лексем в конкретных языках обычно выступают как редуцированные варианты, в силу того что все логические возможности построения диатез могут не реализоваться и обычно не реализуются из-за тех или иных ограничений, которые отдельные языки и конкретные лексемы накладывают на исчисление. Если у глагольной лексемы больше одной диатезы, то уместно различать исходную (лексикографическую) и производные диатезы. Исходная диатеза представляет такое соответствие между семантическими актантами (партиципантами) и синтаксическими актантами, которое задается толкованием лексемы [Холодович 1974: 363]. Что касается производных диатез, то в них это соответствие изменяется или, если хотите, нарушается таком образом, что семантические актанты занимают позиции других синтаксических актантов, либо вообще не имеют соотносительных синтаксических актантов.

131

Наш комментарий к предыдущей версии этого исчисления см. в работе [Храковский 2000].

В принципе изменение диатезы, т. е. переход от исходной диатезы к производным, может маркироваться: А — только путем переоформления глагола, Б — только путем переоформления имен, В — только путем ликвидации синтаксической позиции имени. Учитывая эти возможности, а также логически допустимые случаи их комбинаторики, можно построить следующее исчисление, указывающее, как маркируется изменение диатезы:

(1) А (изменение диатезы маркируется только путем переоформления глагола). Насколько можно судить по литературе, примеры такого типа встречаются в языках майя. Мы приведем соответствующий пример из языка тцелтал (tzeltal), где переход от активной диатезы к пассивной маркируется только в глаголе, если не считать изменения порядка следования актантов, ср., [Dayley 1981:43]:

la s-mil-o Jpetulte Jwan => o-mil-ot-o Jwan teJpetul

T AG3-kill-PT3 Peter the John T-kill-PASS-PT3 John the Peter

«Peter killed John» => «John was killed by Peter».

(2) Б (изменение диатезы маркируется только путем переоформления имен — Царь пожаловал Ермаку шубу=> Царь пожаловал Ермака шубой),

(3) В (изменение диатезы маркируется только путем ликвидации синтаксической позиции имени— Бабушка вяжет кофту=> Бабушка вяжет),

(4) АБ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола и имен — Сосед построил баню => Баня была построена соседом),

(5) АВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола и ликвидацией синтаксической позиции имени — (укр.) Ректор прийняв Вас до iнституту=> Вас прийнято до iнституту),

(6) БВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления имен и ликвидацией синтаксической позиции имени — Маша выбила пыль из ковра => Маша выбила ковер),

(7) АБВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола, имен и ликвидацией синтактиксической позиции имени — Сосед построил баню=> Баня была построена)[Храковский 1991] [132] .

132

Важно обратить внимание на следующее обстоятельство. Если наши наблюдения правильны, то нет такого изменения исходной диатезы, которое бы обязательно маркировалось в глаголе меной залога.

Если возможное количество диатез любой глагольной лексемы с заданными свойствами устанавливается теоретически, то фактически имеющиеся диатезы и наличные залоговые глагольные формы определяются только эмпирически. По-видимому, можно утверждать, что все наблюдаемые типы соотношений между диатезами и словоформами одной глагольной лексемы находятся между двумя полюсами: (а) каждая диатеза обозначается специальной глагольной формой — число залогов равно числу диатез, (б) все диатезы обозначаются одной и той же глагольной формой — диатезы специально не маркируются в глаголе, и, следовательно, категории залога нет. Таково краткое и очень конспективное изложение концепции, которая первоначально была представлена в названных работах А. А. Холодовича и И. А. Мельчука.

Если говорить об оценке этой концепции и ее вкладе в современную лингвистическую теорию, то самое важное, на мой взгляд, заключается в том, что понятие диатезы получило все права гражданства в лингвистике и используется в работах исследователей, принадлежащих к различным школам и направлениям, хотя оно иногда и подвергается некоторым модификациям. Свидетельством кодификации этого понятия может служить тот факт, что оно включено в «Лингвистический энциклопедический словарь» (М., 1990). Существенно и то, что репертуар конструкций, в которых маркируется изменение диатез, в определенной степени изменился по сравнению с традиционным репертуаром залоговых конструкций. Поскольку изменение диатез не обязательно маркируется в глаголе, то соответственно к анализу подключаются конструкции типа Мама намазала масло на хлеби Мама намазала хлеб маслом, Маша выбила пыль из ковраи Маша выбила ковери т. п., которые обычно оставались вне поля зрения исследователей при изучении залоговых конструкций. Кроме того, был взят на вооружение принцип исчисления, который, в частности, успешно был использован при описании итеративных, императивных и условных конструкций [Храковский 1989,1992,1998; Xrakovskij 1997,2001].

Теперь я хотел бы остановиться на тех претензиях к этой концепции, которые можно найти в современной литературе. Основная претензия заключается в том, что в рамках предложенного подхода «у залога никакой семантики нет, функция этой категории — в простом преобразовании синтаксической структуры предложения: подлежащее и дополнение как бы меняются местами, и этот факт отражается в глагольной форме» [Плунгян 2000: 193]. На первый взгляд эта претензия справедлива, поскольку основной пафос концепции диатез и залогов состоял в том, чтобы показать, что механизм изменения диатез и залогов состоит в перераспределении синтаксических актантов относительно неизменного набора семантических актантов, и в том, чтобы исчислить все теоретически возможные перераспределения. Но механизм изменения диатез и залогов не отождествлялся с функцией. Если о значении разных диатез и залогов не шла речь, то, очевидно, потому, что термин «значение» в начале 70-х годов использовался только при характеристике т. н. содержательных грамматических категорий типа глагольных категорий наклонения, времени, вида и т. п. Но суть различий, которые возникают при употреблении, скажем, соотносительных активной и пассивной конструкции

была авторам концепции безусловна известна. Так, еще в 1967 г. И. А. Мельчук писал: «Активный и соответствующий пассивный глагол, строго говоря, не различаются по смыслу — они имеют тождественное означаемое: лат. pater hostem occidit и a patre hostis occiditur означают в точности одну и ту же ситуацию (мы оставляем в стороне различия в логическом и психологическом выделении— „подчеркивании“» [Мельчук 1967: 360]. Как раз оставляемые в стороне различия в логическом и психологическом выделении и составляют функцию различных залогов и диатез или, иными словами, то, «как говорящий хочет представитьсоответствующую ситуацию и ее участников» [Плунгян 2000: 194]. Именно на эту функцию было обращено внимание в моей статье, [Храковский 1970: 41]. В ней о различиях разных залоговых структур говорилось следующее: «Информации, передаваемые каждой из структур, содержательно несколько отличаются друг от друга, поскольку в каждой структуре актуализируется специфическое отношение говорящего к ситуации, т. е. в каждой структуре одна и та же ситуация характеризуется говорящим под особым углом зрения. (Формально изменение отношения говорящего к ситуации фиксируется тем, что соблюдаемое в исходной структуре соответствие членов предложения и компонентов ситуации различным образом нарушается в производных структурах.) Что касается лексического значения глагола, то оно остается одним и тем же как в исходной, так и в производных структурах, поскольку при переходе от исходной структуры к производным не меняется ситуация, обозначаемая глаголом» [Храковский 1970: 41, ср. Храковский 1974: 26–28]. По моему мнению, из приведенной цитаты следует, что уже в 1970 г. в рамках анализируемой концепции четко различались функция и механизм диатезных и залоговых изменений. Другое дело, что в то время еще не было введено в научный оборот понятие коммуникативного ранга, которое, если я не ошибаюсь, впервые появилось в работах Е. В. Падучевой «Семантические роли и проблема сохранения инварианта при лексической деривации» (1997) и «Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и семантики» (1998). В последней статье говорится, что «коммуникативный ранг характеризует участника с прагматической точки зрения — по отношению к фокусу внимания говорящего. Субъект и (прямой) Объект — это участники, входящие в Центр; остальные участники относятся к Периферии); участник, который синтаксически не выразим при данном глаголе, имеет ранг Нуль, т. е. находится, так сказать за пределами Периферии» [Падучева 1998: 94]. Там же было предложено «называть диатезойлексемы набор семантических ролей участников с указанием их коммуникативных рангов» [там же 1998: 97]. Эта новация заслуживает обсуждения, и очевидно, что во всяком случае за переходом от активной конструкции к разного рода пассивным конструкциям стоит перераспределение коммуникативных рангов. Однако хочу еще раз подчеркнуть, что, хотя в 70-е годы понятия коммуникативного ранга еще не было, но тем не менее реалии, стоящие за этим понятием, были известны и соответственно понимание функции изменения диатез и залогов практически не отличалось от современного, которое четко сформулировано в работе [Мельчук 1998: 173]: «…было бы ошибочным полагать, что залог является полностью асемантичным, т. е. что он сводится к чисто синтаксическому преобразованию. С нашей точки зрения, залог — это семантическая категория; выбор той или иной граммемы залога производится говорящим на основании семантических факторов. Но смысл, присущий залогу, является „коммуникативным“, (а не пропозициональным): залог выражает коммуникативную структурувысказывания. Активная и соответствующая ей пассивная конструкции, строго говоря, не являются синонимичными: описывая одну и ту же ситуацию, они обладают тождественной семантической структурой, но их коммуникативные структуры не совпадают; тем самым их семантические представления оказываются тоже различными».

Теперь мне бы хотелось остановиться на некоторых результатах, которые были получены при изучении пассивных конструкций и которые, как мне кажется, иногда остаются в тени при современном обсуждении залоговой проблематики. В настоящее время принято считать, «что главное назначение пассива —… лишение исходного подлежащего его привилегированного статуса», при этом возможна ситуация, когда «никакого „повышения“ исходного дополнения в освободившуюся позицию подлежащего не происходит» [Плунгян 2000: 199, 202]. С такой формулировкой нельзя не согласиться, однако хотелось бы отметить, что именно эта мысль, правда, в несколько иной терминологии была сформулирована уже в моей работе 1970 г.: «В структурах пассивного залога по определению субъект не занимает позиции подлежащего. В этом случае субъект может либо занимать позицию другого члена предложения, либо не занимать позиции другого члена предложения и, таким образом, не обозначаться в структуре специальным членом предложения. Поскольку субъект не занимает позиции подлежащего, то эта позиция либо может быть занята любым другим участником ситуации, либо остаться незанятой» [Храковский 1970: 31; 1974: 13].

В связи со сказанным хотелось бы остановиться еще вот на каком вопросе. Как известно, в языках мира наиболее широко распространены пассивные конструкции с нулевым агенсом или, как их еще называют, двучленные пассивные конструкции типа Разговор был прерван,в которых агенс не назван и соответственно его коммуникативный статус очень низок. Подобные конструкции было бы соблазнительно считать производными от исходных активных (неопределенно-личных) конструкций типа Разговор прервали,в которых агенсом является неопределенное лицо. Коммуникативный статус неопределенного лица уже в активной конструкции достаточно низок, а в пассивной конструкции он еще более понижается. Соответственно, на первый взгляд есть все основания считать, что пассивная конструкция типа Разговор был прерван«является (с точностью до залога и прагматики) семантическим коррелятом» конструкции Разговор прервали[Плунгян 2000:201].

Однако такой вывод по меньшей мере не может рассматриваться как универсальное правило. Дело в том, что не во всех языках, где представлены двучленные пассивные конструкции, параллельно есть и активные конструкции, в которых агенс является неопределенным лицом. К числу таких языков относится, например, литературный арабский язык, и для двучленной пассивной конструкции в таких языках приходится искать какую-то другую исходную активную конструкцию. Другое соображение состоит в том, что не во всех случаях агенс, отсутствующий в двучленной пассивной конструкции, соотносится с неопределенным лицом. Иногда агенс соотносится с вполне определенным лицом, известным из контекста. Ср. После войны Отто пошатался по свету—… города при этом сменялись очень часто(В. Коротич). Евгения Петровна очень любила праздники. Справлялись они торжественно, солидно и сытно(В. Курочкин). В обоих приведенных примерах агенс вполне определенное лицо, которое названо в предтексте. Еще одно соображение состоит в том, что референтом отсутствующего, но подразумеваемого агенса, в частности в русском языке, может быть и человек, и животное, и стихийная сила. Например, в предложении Лодка была опрокинутане сказано, кто конкретно опрокинул лодку. Это мог быть и человек, и животное (например, медведь), и стихийная сила (например, ураган) [Мельчук 1974]. В то же время в предложении Лодку опрокинулиотсутствующий агенс всегда только неопределенное лицо. Наконец, в двучленной пассивной конструкции агенсом может быть любое лицо, в том числе и то, которое контролирует факт сообщения: в типичном случае это говорящий. Иными словами, во фразе Лодка опрокинутаагенсом ситуации в частном случае может быть и то лицо, которое произносит эту фразу. Ср.: — Объяснять мне почти нечего, товарищ старший лейтенант, — сказал Ивин, и голубые глаза его спокойно, мягко вобрали взгляд лейтенанта. — Все, что написано в объяснительной записке, — правда. — Ну хорошо… пусть будет правда, — не веря, согласился лейтенант. — Но скажи мне, Ивин, голубчик, почему ты не придумал другой правды(А. Ким).