40000 лет назад
Шрифт:
Одновременным хлопком, оставив после себя только белесый туман, и запах озона, солдаты Перуна исчезли. Ягира молча подняла посох. Окинула всех ненавидящим взглядом, и зашипела, выплевывая в бешенстве слова:
— Это еще не все. Я не сказала своего последнего слова. Меняя бессовестно и грубо прервал этот ничтожный, умирающий бог. Но ему моя месть еще впереди. Вам же я отомщу очень скоро, и так, что вы запомните этот день моего позора на всю свою оставшуюся никчемную жизнь.
— Иди уже отсюда, мстительница. Устали мы от твоей вони. — Махнул устало на нее Чащун. — Зови своего боевого осла и проваливай. — И
— Прости брат, что усомнился в твоей чести. Ты прожил жизнь достойно, и ушел к предкам героем. Ты навсегда останешься в моем, и также всех наших сердцах.
Глава 20 Орда
Искры взлетали к наливающемуся светом небу, где и таяли, угасая, сливаясь с заревом восходящего солнца, словно приветствуя приход в мир Хорса (бог солнца), салютом. Погребальный костер пожирал в гудящем пламени, последнего представителя некогда великого племени великанов. Огромного доброго человека, до конца оставшегося верным чести. Воином, погибшим от подлости, но не запятнавшим свое имя позором.
Они вывезли его тело из мрачного ельника. Чащун категорически отказался проводить обряд «Упокоения усопшего», на территории ведьмы. С ним согласились все. Не дело — это провожать в последний путь там, где подлость пустила свои поганые корни. Где казалось сам воздух пропитан ненавистью к чести и совести.
Крома везли на срубленных жердях, перевязанных между собой уздечками, и закрепленных между двух лошадей. Федогран не принимал в их изготовлении никакого участия, да в общем-то никто этого от него и не требовал. Парень сидел на поваленном дереве, полностью погруженный в свое горе, ковыряясь палкой в углях незатухающего костра и ненавидел себя.
Перед глазами стояла картина улыбающегося гиганта, сложившего свою голову ради него. Он, сейчас, готов был отдать все то немногое, что имел, ради того, чтобы поменяться местами, с этим, практически незнакомым ему, но в одно мгновение, ставшим дорогим, человеком. Он не представлял, как сможет дальше жить, с таким грузом в сердце. Но назад время не вернуть.
Он сунул руку, убившую великана, в костер. Попытка, хотя бы так наказать себя за совершенное преступление, и получить прощение от терзающейся муками души, дала противоположный эффект. К внутренней, душевной боли добавилась боль от ожога — физическая, не такая сильная как первая, но все же еще одна боль. Он заскулил от такой несправедливости, стиснув зубы, и на глазах показались слезы.
На его плечо легла рука, и рядом присел, окутавшись дымом, Чащун. Во взгляде старика читалось понимание.
— На ка вот, сынок, отхлебни пару глотков, помочь конечно не поможет, но хоть слегка заглушит боль. — Дед протянул кожаную флягу с медом.
Федогран сделал глоток безвкусной жидкости. Не почувствовав ничего, сплюнул, и повернул голову к колдуну, посмотрев на него красными, влажными глазами.
— Почему? — Произнес он и поперхнулся комом в горле. — За что мне это? — Справился он наконец с дрожью в губах, не дающую говорить. — Я ведь был простой парень. Ходил в школу, любил девчонку, вернее гулял с ней, целовался, хулиганил в конце концов, и получал «ремня», за это от отца. Все было просто и понятно. А теперь?
— Хватит ныть! — Внезапно рявкнул клубами дыма Чащун, и плечи парня вздрогнули. — Распустил нюни: «Зачем? Почему? Ах я монстр! Прощения нет!», сопли подотри, богатырь недоделанный. Кром ради тебя погиб. Что бы ты дурак жил. Поверил он. Не мог по-другому поступить. Выбора у него не было. Смерть его ради будущего нужна была. Поверил, что ты продолжишь его дело, и потому ушел к предкам, вместо тебя. Прекращай девку, сомневающуюся в выборе жениха, из себя строить. Вставай и пошли. Пора уже. Крона надо в последний путь проводить. Должен ты ему. Помни об этом.
На опушке леса разложили огромный костер, достойный великого воина. Весь сушняк по округе собрали, и стволы засохшие повалили. Федор включился в работу с остервенением рубя, доставшемся ему от великана топором, деревья, не замечая капающей крови с сорванных с ладоней мозолей, и не чувствуя боли.
— Не надо его сейчас трогать. — Донесся до него тихий голос колдуна, остановившего пытавшегося подойти к другу Вула. — Перетерпеть ему это надо, есть минуты в жизни, когда даже друзья становятся врагами, мешая совести пожирать боль. Он справится, поверь старому духу жизни, надо просто не мешать, и подождать. Он сильный. Молодой еще и глупый, но сильный. Кром сразу разглядел. Оставь парня. Не трогай.
— Велесе, Отче наш! Даруй покой душе Внучка Дажбожьего! Пусть прибудет с ним радость бытия вечного, в Свете Рода Всевышнего! Пусть обступят его Боги Светлые и защитят от тоски и печали Навной, пусть прибудет с ней Дух Рода Православного, чтобы прибывал он с Предками и Потомками в согласии! Мы добрым словом его помянули, деяния славим и перед Богами свидетельствуем единство рода нашего в трех мирах! Слава Богам!
Чащун дочитал молитву простирая руки к восходящему солнцу.
— Прощай брат. — Поклонился он еле тлеющем остаткам костра. Навек ты останешься в моем сердце. — Окутался дымом, запрыгнул на рысь и повернулся к скорбящим друзьям. — Пора. Ваш путь лежит в Новгор, к воеводе. Там вы сейчас нужны. А я в другую сторону. Надобно мне разобраться во всем, что в последнее время происходит. Прощайте. Даст Род, найду вас.
Он развернул свою огромную кошку, и скрылся в лесной чаще оставив после себя облако дыма. Постояв еще немного у догорающих углей, друзья поклонились в пояс останкам, вскочили на коней, и развернулись в другую сторону. Пора было возвращаться. Жизнь продолжается. Что их ждет впереди, даже боги не знают. Вот только Федор теперь стал другим. Боль потери и вины, легли на душу, пройдя по ней когтями совести, и сделав более черствой. Теперь он был готов ко всему. Но как же он ошибался, думав так.
Их встречал весь город, высыпав к воротам и криками радости приветствуя героев. Слухи о их похождениях уже достигли ушей любопытных кумушек, и уже с их подачи, гудящей волной прокатились повсюду, обрастая сплетнями и придуманными подробностями. Впечатляющая расправа над ульем кровососов, где с каждым пересказом количество упырей увеличивалось вдвое, впечатлило всех, сделав из наших путешественников былинных богатырей, а коварный поступок князя, добавляла к их облику печать борцов с несправедливостью.