Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью
Шрифт:

— Рассуждать о методологии, о ее порочности или эффективности, можно при разборе какого-нибудь научного вопроса — например, общей теории кидания понтов в глянцевом журнале. Это, кстати, одно из тех направлений мысли, где мы за последние десять лет значительно обогнали всю планету. Тут можно говорить о технологиях. Например, об умении делать это таким образом, чтобы за ними (понтами) вставала видимость «реальных культурных констант» или хотя бы точно вычисленных переменных, в то время как в самом счастливом случае мы имеем пару упаковок пестрого лая а-ля «псы вдали». Я это не о тех, кто зарабатывает себе на валенки, а о самих культурных констатациях. Художественные эффекты романа, с другой стороны, возникают в зоне полной свободы от методологии — при их анализе она существует только в глазах смотрящего. Что касается экстралингвистической действительности, то пространство между парой кавычек кажется мне не самым лучшим местом для заигрывания с ней. Действительность, на которую указывают слова, уже в силу этого перестает быть экстралингвистической. Что приводит нас к самому главному: отличие романа от глянцевого журнала в том, что роман никоим образом не претендует на отражение мира. Роман этот мир создает — на пару женских часиков. This is America — love it or leave it. Or Lev it. Извиняюсь за очередной методологически порочный каламбур.

— Есть какое-то место, где вы бы чувствовали себя дома?

— Да, это мой ум. Но там постоянно пожар,

семь тысяч лет.

Источник — http://www.afisha.ru/article/viktor_pelevin

Io, Putin e il sesso: Pelevin mette a nudo la Russia: «Ormai tutto `e business, si misura in dollari. Il livello scende, l’ anima `e un ricordo»

7 октября 2003. Fiori Cinzia, «Corriere Della Serra». На итальянском языке

DOMANI SI APRE LA FIERA DEL LIBRO A FRANCOFORTE. MOSCA `E OSPITE D’ ONORE, MA L’ AUTORE PI`U CONTESO DAGLI EDITORI ANNUNCIA IL SUO GRAN RIFIUTO

I suoi libri sono a Francoforte, dove oggi si inaugura e domani si apre la Fiera internazionale dei diritti d’ autore, ma Viktor Pelevin non ci andr`a: «Perch'e? — risponde — `E come chiedere a un toro: com’ `e possibile che tu, un animale con un simile pedigree, non venga al meraviglioso ricevimento che si tiene al macello? Quando uno scrittore `e invitato a Francoforte di solito viene servito come pasto. Gi`a scrivere `e un’ attivit`a molto sofferta, troppi rapporti sociali la renderebbero un inferno». Perci`o lo scrittore cult della Russia, l’ autore maledetto che divide le penne della critica patria ma moltiplica i profitti dei suoi editori (`e tradotto in 15 lingue), non far`a parte dei cento autori convenuti in Germania per rappresentare la Russia, che alla Buchmesse `e il «Paese d’ onore». Mosca aveva gi`a conquistato questa posizione tra il ’ 91 e il ’ 92, ma proprio allora l’ Urss and`o in pezzi. Quasi contemporaneamente usciva Omon Ra di Viktor Pelevin, romanzo che pu`o essere letto come il crollo del mito sovietico. Il giovane cosmonauta Omon, giunto sulla luna, dove dovrebbe morire da eroe perch'e l’ Urss non ha i soldi per riportarlo indietro, scoprir`a che la sua navicella non s’ `e mai staccata da terra, l’ intero programma spaziale sovietico `e soltanto una messa in scena. In quel drammatico 1991 Pelevin vendette 200.000 copie, venne giudicato l’ iniziatore del genere grottesco e, come scrive Alexander Gavrilov, direttore della Book Review: «`E stato il primo a dare un senso di contemporaneit`a alla letteratura russa». Pelevin, che ha 41 anni ed `e figlio di un ufficiale sovietico, ha vissuto il suo primo ventennio sotto il regime e il suo secondo nel gran caos di un paese che, sottoposto a un’ accelerazione della storia, stenta a ritrovare l’ identit`a. `E uno dei temi del Mignolo di Buddha (Mondadori) uscito nel 1996. Il libro — che ha portato gli americani a paragonare Pelevin a Bulgakov e la vecchia guardia russa a «un virus dei computer capace di distruggere la nostra memoria culturale» — `e un romanzo d’ impianto complesso; attingendo ad ogni materiale, dalla storia patria al misticismo, parla della condizione di chi, abituato a vivere in un sistema e catapultato in uno nuovo, lo rifiuta e si ritrova in manicomio. Ma non provate a fare un parallelo diretto con il collasso dell’ Urss, Pelevin vi risponder`a: «L’ intera storia della Russia `e una catastrofe. O, perlomeno, cos`i `e sempre stata percepita da chi l’ ha vissuta. L’ unica via russa allo sviluppo passa per la decomposizione. E’ la nostra condizione, ieri come oggi. Gli eventi esteriori maturano all’ interno, perci`o sarebbe interessante riflettere su alcuni punti dolenti dell’ animo russo». E’ quello che ha fatto anche con Babylon (Mondadori) nel 1999, il romanzo messo dai tedeschi tra i mille pi`u belli di tutti i tempi. In Generation P (titolo originario del libro, dove P sta per Pepsi ma per generazione «pizdets» ossia «fottuta») Pelevin narra la perdita d’ identit`a, raccontando l’ impatto sulla Russia della pubblicit`a. Quando gli si domanda delle reazioni al cambiamento di sistema, risponde: «Da noi, ma non solo, la vita non si basa su modelli sociali o economici ma su ««istituti»», capaci di sopravvivere a ogni rivoluzione o guerra. `E come un arazzo tessuto su una trama, non importa quale volto vi sia ricamato, Lenin o Roosvelt. Questi istituti — la corruzione, il dispotismo della burocrazia, l’ umiliazione dell’ individuo, la dicotomia crimine e benessere, eccetera — hanno subito un piccolo cambiamento, ma `e stato solo cosmetico: un volto diverso sull’ arazzo. D’ altro canto, solo la cosmesi, i cambiamenti visibili possono essere ripresi in tv e soltanto gli eventi televisivi sono considerati reali nel mondo moderno. Cos`i si potrebbe giungere a dire che il mutamento `e stato totale». Ora, con l’ uscita di Dialettica del periodo di transizione, da nessun luogo verso il nulla, Pelevin si sta avvicinando alla soglia dei due milioni di copie vendute soltanto nella Federazione, dove l’ uso dei samizdat `e tuttora diffusissimo. Quanto all’ estero, Pelvin pare avere il timore che la sua opera (comprese tre raccolte di racconti) venga percepita in senso riduttivo, legata a vicende locali. Perci`o cos`i descrive la sua ultima fatica: «Non riguarda la Russia come potrebbe sembrare dal titolo. `E una storia della mente umana. Narro come essa costruisce attorno a se stessa una prigione, e in cambio ottiene una condanna a vita perch'e l’ ha costruita. E’ la vicenda di un banchiere ossessionato dai numeri fortunati e sfortunati, dominato da una passione che lo porter`a alla rovina. Il libro esamina anche i legami nascosti tra ««putinismo»» e omosessualit`a e d`a una nuova definizione di cybersex. In senso pi`u generale, ho scritto della dissipazione dell’ anima umana esposta al total-liberismo. Oltre al romanzo il libro contiene numerosi racconti che seguono il destino degli eroi secondari». Un settimanale italiano ha scritto di una «Nouvelle Vague sul Volga» nata dopo il cambiamento, Pelevin ribatte: «Il risultato del cambiamento `e che la letteratura russa `e diventata business. Non riguarda certo pi`u il Volga, riguarda i dollari, sia in termini di motivazione che di contenuti». Un’ obiezione `e che pure lui vende moltissimo: «C’ `e chi vende pi`u di me, specie le autrici che scrivono le cosiddette detective story ironiche, come Darya Dontsova. Le leggono donne giovani o di media et`a, basta salire su un vagone della metr`o per accorgersene. In generale, si vendono le detective story di autori che provano ad essere ««letterari»». Se Tarantino avesse subito un operazione per cambiar sesso e una lobotomia, potrebbe scrivere qualche cosa del genere. Ci sono poi autori di gialli pi`u tradizionali come Alexandra Marinina o Boris Akunin, quello con maggior talento». Pelevin, che nel Duemila disse all’ Observer di non voler occuparsi del passato sovietico perch'e ci sono gi`a abbastanza autori che lo fanno ad uso degli anziani, oggi, riferendosi ai mutati gusti dei lettori russi, sceglie un’ analogia: «E’ stato come passare dalla marijuana all’ eroina, anche per chi scrive. Il tuffo ha portato con s'e la febbrile ricerca di un minimo comun denominatore letterario, che ha sostituito la famosa ricerca dell’ animo russo. E gli scrittori sono stati cos`i pronti a scendere in basso che il minimo comun denominatore nella nostra letteratura ha smesso di denominare alcunch'e. Ne risulta che ora i russi leggono Murakami e Coelho». Una rivista moscovita ha scritto che Pelevin `e responsabile della comunicazione tra spirito russo e aldil`a. Lui ironizza: «Forse ho un audience anche tra i fantasmi», ma lo spirito, nella fattispecie russo, gli sta molto a cuore.

Источник — http://archiviostorico.corriere.it/2003/ottobre/07/Putin_sesso_Pelevin_mette_nudo_co_0_031007088.shtml.

Виктор Пелевин о сексе, мире и себе

Октябрь 2003. Станислав Гридасов, «GQ»

— Где вы сейчас находитесь? Какие предметы вас окружают? Что вы видите из окна?

— Знаете, Станислав, это очень личный вопрос. Даже интимный. Не то, чтобы я совсем отказывался говорить на эту тему, но сначала надо узнать друг друга поближе. Понять, одинаково ли мы смотрим на мир. Я не могу так сразу.

— А разве возможно одинаково смотреть на мир? Надо мной, кстати, висит портрет Моники Белуччи, справа от iMaca’а — черный офисный телефон и кубок года так 1949-го (с девушкой, метающей диск) — это для пущего интима.

— Я думаю, что смотреть на мир одинаково можно. Но я не уверен, что его можно одинаково видеть. Передо мной белая стена, справа на полу лежит серебристый гимнастический мяч Reebok диаметром около шестидесяти сантиметров. Слева на столе — кассета Shaggy уLucky Day.

— Вы занимаетесь фитнесом?

— Мяч мне нужен просто как визуальный объект. Он похож на большой шарик ртути. Меня радует его вид.

— Вы говорили, что в своем новом романе исследовали тему секса (тоже себе интим) — между левым и правым полушарием, государством и человеком, человеком и человеком. Много ли помог в этих исследованиях ваш личный опыт? Например, с государством?

— Все всегда основано на личном опыте. Просто его источником может быть не только прямое участие в процессе, но и наблюдение за ним. Даже размышление. А что касается секса с нашим государством, то оно не привлекает меня в качестве партнера. Оно, как мне кажется, слишком любит ролевые игры — работает то «госпожой» с хлыстиком, то «рабыней» в наручниках, в зависимости от клиента. И постоянно норовит оказать услугу «золотой дождь» — но это, наверно, выходит непроизвольно.

— Как-то очень слабо верится, что вы способны контактировать с государством — ходить на выборы, смотреть по телевизору «Итоги» с Евгением Киселевым или стоять в очереди в ЖЭК. Иногда не верится даже, что есть некто Виктор Пелевин, который числится в домовой книге. Вас не пугает, что для части публики писатель Пелевин превратился в чистую позу? Вы знаете своих соседей по именам? Можете у них взять взаймы сахар?

— А что, смотреть «Итоги» — означает контактировать с государством? Киселев, наверно, обиделся бы — он как раз один из тех людей, с которыми государство занималось сексом, сам видел на компромат.ру. Впрочем, я не знаю, кто сейчас ведет «Итоги» — не смотрю телевизор аж с 1998 года, очень помогает в работе и личной жизни. Новости лучше узнавать в сети. Чистая поза — это не совсем понятно. Писатель — это человек, который пишет книги. Писательство превращается в позу тогда, когда писателем называет себя, например, телеведущий. Или функционер. Я не веду телепередачи и не распределяю жилплощадь, а именно пишу книги — в чем же поза? А вот сахара я не ем уже много лет, и много лет не курю. Соседи у меня все время разные, потому что я много езжу. Но если будет очень надо, то смогу взять и сахар, и спички, и стекло, и фанеру, и уксус, и марганцовку, и даже томик Гамсуна.

— Ну да Бог с ним, с Киселевым. Пострадавшему да зачтется. Вашего нового романа ждали четыре года. Мои поверхностные представления о литературной критике в России вынудили меня сделать такой вывод: как доброжелательная критика, так и злобствующая накрепко привязала вас к девяностым годам. Где-то на том же столбе болтаются мобильники из гжели и пиджаки из малины. Считается, что вы лучше прочих сказали о России девяностых. Было ли у вас ощущение смены вех, перехода (ну я не про глупости «нового миллениума», конечно)? Тяжело ли писался новый роман?

— Ваши представления о литературной критике, наверно, все равно шире моих — я ее не читаю, даже когда критики пишут про меня. Так что если меня кто-то куда-то привязал, хочется извиниться перед этими людьми, что я не в курсе. Я не пишу о каком-то историческом периоде — меня интересует человеческий ум, а это машинка, которая работает достаточно однообразно во все времена. А насчет смены вех и перехода — моя новая книга именно про это, она называется «Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда». Там не только роман, там много рассказов, и все вместе складывается в нечто вроде метаромана. Не столько в смысле романа и истории его написания, как обычно понимают слово «метароман», сколько в прямом значении «мета» — «после» романа. Роман кончается, а несколько начавшихся в нем второстепенных линий превращаются в рассказы. Писалось все это очень легко — я написал книгу за год в Берлине, и получил массу удовольствия, часть которого, очень надеюсь, испытает и читатель. А насчет смены вех — главная уловка рынка заключается именно в том, чтобы заставить вас поверить, что вместе с уменьшением размеров гжельских мобильников и изменением цвета пиджаков с малины на чернику каждый раз начинается новая эпоха. Как же. Эпоха новая, а хари почему-то все те же. Я в данном случае не только про Бенджамина Франклина.

— Хари, конечно, все те же, и петухи кричат по три раза, но случаются же в эпохах мелкие различия? Вчера была Кейт Мосс, а сегодня Жизель Бундхен, раньше мы пили воду из-под крана, а сегодня — evian, раньше все модные девушки носили этнику, а теперь в моде платья в крупный горох. Такие различия вас совсем не интересуют? Может быть, они тоже могут быть полезны для того, чтобы понять, как заводится машинка человеческого ума.

— Вот вы говорите — вчера была Кейт Мосс, а сегодня Жизель Бундхен. А где, можно спросить, «была»? В каком пространстве? В моем личном измерении ни одной из них не было ни вчера, ни сегодня. Как и я, вы можете с уверенностью говорить только о происходящем в собственном уме. Попытки апеллировать к некоему универсальному пространству сведутся только к таким вещам, как «объем продаж», «охват», и так далее. Говоря об «охвате», мы можем, конечно, поискать арбитра в лице какой-нибудь «Гэллап медиа». Но не забывайте, что не очень понятно, «Гэллап» она у нас, или не совсем. Поскольку неясна даже природа пространства, относительно которого мы выносим суждения, эти оценки очень зыбки — если сказать по-научному, весь подобный арбитраж имеет природу голимого понта и опирается только на непреодолимое желание арбитра жить и дальше. Мелкие различия, конечно, случаются, но не между эпохами, а между продуктами потребления. Я говорю не про то, что этих различий нет, а про то, что появление мелких различий между товарами не приводит к началу новой эпохи, даже если эти товары — президенты. Новая эпоха всегда связана с появлением других духовных ориентиров. А то, на что все модные девушки, в том числе и президенты, надевают свою гороховую этнику, не меняется уже много тысяч лет. Я бы, возможно, следил за последними тенденциями в торговле, если бы зарабатывал этим на жизнь — не вижу в этом ничего дурного. Но мне трудно представить себе более грустную судьбу, чем товаровед-доброволец на общественных началах, особенно в холодном климате, да еще в эпоху неясных общественных перспектив. Машинка человеческого ума заводится совсем не этими пустяками.

Поделиться:
Популярные книги

Мы пришли к вам с миром!

Кожевников Павел
Вселенная S-T-I-K-S
Фантастика:
научная фантастика
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Мы пришли к вам с миром!

Не ангел хранитель

Рам Янка
Любовные романы:
современные любовные романы
6.60
рейтинг книги
Не ангел хранитель

Последняя Арена 6

Греков Сергей
6. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Последняя Арена 6

Газлайтер. Том 10

Володин Григорий
10. История Телепата
Фантастика:
боевая фантастика
5.00
рейтинг книги
Газлайтер. Том 10

Вечный. Книга V

Рокотов Алексей
5. Вечный
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Вечный. Книга V

Целитель. Книга вторая

Первухин Андрей Евгеньевич
2. Целитель
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Целитель. Книга вторая

Венецианский купец

Распопов Дмитрий Викторович
1. Венецианский купец
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
альтернативная история
7.31
рейтинг книги
Венецианский купец

Защитник

Астахов Евгений Евгеньевич
7. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Защитник

Всадники бедствия

Мантикор Артемис
8. Покоривший СТЕНУ
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Всадники бедствия

Его маленькая большая женщина

Резник Юлия
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.78
рейтинг книги
Его маленькая большая женщина

Законы рода

Flow Ascold
1. Граф Берестьев
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы рода

Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Клеванский Кирилл Сергеевич
20. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
городское фэнтези
5.00
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Нова Юлия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.75
рейтинг книги
Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Дорогой Солнца. Книга вторая

Котов Сергей
2. Дорогой Солнца
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Дорогой Солнца. Книга вторая