48 часов
Шрифт:
Бода была холодная, но костюм аквалангиста надежно защищал меня. Море слегка волновалось, и чувствовались сильные толчки прибоя, но меня это как раз устраивало. Я плыл вдоль левого борта, почти все время оставаясь под водой, благодаря чему ничего не видел, но и сам оставался вне поля чьего бы то ни было зрения.
Свой акваланг и ласты я нашел там, где их и оставил, — привязанными к лопасти руля. Надеть на себя акваланг, когда море неспокойно, да еще во время прибоя, не такое уж простое дело, но мысль о Крамере и его гранатах придавала мне ловкости. Спешить надо было еще и потому, что впереди меня ждали долгий путь и масса дел.
Шум
Проплыв около мили, я убрал весла и включил мотор. А если точнее, попытался это сделать. Моторы моих лодок всегда работали великолепно, за исключением тех случаев, когда их хозяин оказывался насквозь промокшим, замерзшим и лишенным сил. Они всегда отказывали, когда я особенно нуждался в них. Пришлось снова браться за весла. Это была тяжкая работа. Не могу сказать, что это продолжалось вечность, но месяц — наверняка.
Без десяти три утра я нашел наконец свой катер, свой «Файркрэст».
Вторник: от 3 ч, утра — до рассвета
— Калверт? — голос Ханслета был почти не слышен.
— Я.
Черная фигура Ханслета была едва различима на черном фоне ночи. Черные тучи, плывущие с юго-запада, покрыли все небо, заслоняя звезды. Первые крупные капли дождя начали вспучиваться на поверхности моря.
— Помогите поднять лодку на борт.
— Как там дела?
— Поздней. Прежде всего лодка…
Держа в руке канат от лодки, я поднялся на палубу. Нельзя сказать, что это оказалось легким делом. Одеревеневший от холода, с резкой болью во всех мышцах и совсем онемевшей ногой, я был не слишком бравым парнем.
— Нам надо спешить. Не исключено, что вскоре нам могут нанести визит.
— Так вот оно что… — задумчиво пробормотал Ханслет. — Дядюшка Артур будет восхищен.
Я ничего не ответил на это. Наш шеф, контр-адмирал сэр Артур Арнфорд-Джессон, командор Ордена Бани и обладатель целой коллекции других наград, наверняка не будет в восторге.
Мы втянули лодку на палубу, выпустили из нее воздух, отцепили мотор и отнесли все это на переднюю палубу.
— Найдите два водонепроницаемых мешка и поднимите якорь, — приказал я. — Только тихо. Лучше всего перед поднятием якоря подложить под цепь кусок брезента.
— Отплываем?
— Рассуждая здраво, именно так мы и должны были бы поступить. Но мы остаемся. Просто нужно поднять якорь. Пусть висит у борта.
Когда Ханслет вернулся с мешками, лодка была уже в брезентовом чехле. Я стащил с себя акваланг и упаковал его в один из мешков вместе с резиновым комбинезоном, грузилами, водонепроницаемыми часами и компасом, служащим также измерителем глубины. В другой мешок я сунул подвесной мотор, подавив в себе горячей желание выбросить эту проклятую штуку за борт. Какой-нибудь мотор, конечно, должен находиться на судне, но у нас был еще один — на деревянной спасательной лодке.
Ханслет же включил электролебедку, и цепь начала медленно и ровно подниматься. Операции такого рода обычно сопровождаются большим шумом. Прежде всего скрежещет цепь якоря, проходя сквозь отверстие клюза, кроме того, стучит стопор зубчатой передачи и погромыхивают звенья цени, наматываясь на барабан. Что касается первого источника шума, то тут мало что можно было сделать, но, сняв стопор и намотав на барабан брезент, можно было по крайней мере приглушить остальные звуки. Звук разносится по воде очень далеко, а ближайшие суда стояли на якорях на расстоянии едва ли двухсот метров от нас. Мы, естественно, не искали общества других судов в порту, а расстояние в те же двести метров от Торбэя было для нас не слишком безопасной дистанцией. Но что поделаешь, если дальше дно моря резко опускалось, а наша якорная цепь имела всего сто двадцать метров длины.
Я услышал, как Ханслет нажал ногой на педаль, выключая лебедку.
— Якорь поднят.
— Установите на минутку стопор, а то, если барабан начнет раскручиваться, мне отрежет руки.
Я подтянул оба мешка на нос, связал их канатом и, перегнувшись через борт, привязал другой конец каната к якорной цепи. Переброшенные за борт мешки свободно повисли на цепи.
— А теперь опустим цепь вручную, — сказал я. — Только тихо.
Опустить вручную около восьмидесяти метров якорной цепи, видит Бог, тяжкое дело в любой ситуации. Но в этот раз для моих несчастных рук и позвоночника, да еще при полной общей вымотанности, это было почти непосильным занятием. Все больше болела нога, едва двигалась шея, отказывали одеревеневшие от холода мышцы. Вообще существует множество способов вернуть себе нормальную кондицию, но гимнастические упражнения в нижнем белье, под дождем, ветреной осенней шотландской ночью к ним явно не принадлежат.
Когда этот ад наконец кончился, мы спустились в кабину. Если теперь кто-нибудь захочет выяснить, что прикреплено у нас к якорной цепи на глубине сорока метров от поверхности моря, ему придется сначала отыскать стальной скафандр.
Ханслет закрыл двери каюты и задернул иллюминаторы тяжелыми бархатными шторами. Только после этого он включил небольшую настольную лампу, дававшую немного света, по крайней мере не столько, чтобы его можно было заметить снаружи. Нам не стоило демонстрировать, что мы бодрствуем в такое время.
У Ханслета было смуглое, узкое, всегда мрачное лицо с крупным подбородком и густыми бровями. Сейчас оно ничего не выражало и было абсолютно невозмутимо.
— Вам придется купить себе новую рубашку, — сказал он. — У этой слишком тесный воротничок — оставляет следы.
Я перестал вытираться и глянул в зеркало. Даже в этом полумраке моя шея представляла собой печальное зрелище — опухшая, сизая, с четырьмя отвратительными, почти черными синяками в тех местах, где пальцы душителя особенно глубоко впились в мою плоть. Голубой, зеленый, фиолетовый… Великолепная палитра! Похоже, не скоро это все может пройти.