4891
Шрифт:
Правда, эйфория быстро пошла на спад, а, наивные надежды на то, что, объединив воздушные пространства, мы заживем по-братски, дыша на всю грудь и не озираясь на соглядатаев, рассыпались прахом. Хорошо, что это случилось не сразу.
— Перемен, требуют наши сердца!! — пел один сухощавый чернявый паренек, пока мы расшатывали кладку, а потом плясали на обломках как безумцы, смеясь, обнимаясь и срывая опостылевшие нашивки стройбанов. Перемен… Эти его слова до сих пор иногда звучат у меня в голове…
Наворотив порядком дыр, измочаленные, зато с чувством честно выполненного долга, мы поздним вечером разошлись по казармам. Все с нетерпением ждали, когда же спертая, пропахшая ружейным маслом и нестиранными портянками атмосфера выветрится из кубриков и боевых постов, уступив место чудесному
Так продолжалось дня три, если не дольше. Мы валились с ног, наши сердца ухали, а вены пульсировали, точно, как в песне этого похожего на чайника гитариста, она полюбилась нам с тех пор. А затем наступили ПЕРЕМЕНЫ. Но, совсем не те, на какие мы рассчитывали…
***
Едва осела поднятая падением здоровущего фрагмента ССанКордона пыль, как нашим взорам представилась новехонькая, с иголочки стена, она уходила и налево, и направо, от пола и до потолка, возвышаясь параллельно ССанКордону, который мы столь энергично снесли. Мы уставились на нее в недоумении, побросав заступы и прикусив языки. Из-за стены не доносилось ни звука. Должно быть, обитатели Западного крыла, в свою очередь, затаили дыхание, наблюдая за нашей реакцией в телекамеры. Ими оказался напичкан каждый метр, больше было только датчиков движения, автоматически включавших сирены сигнализации и прожектора. Представившийся нам монолит был ни чета разрушенному нами ССанКордону, поражая воображение новизной заложенных в него технологических решений. Это была непрошибаемая цитадель, ни трещинки, ни скола, сколько хватало глаз. Идеальная поверхность, обтянутая матами на уровне голов для нашей же безопасности. Ломать подобную красоту у нас не поднялась бы кирка, тем паче, густо прикрученные повсюду яркие информационные таблички призывали нас воздержаться от этого, предупреждая о суровой ответственности за порчу частной собственности. Ближайшая из них гласила:
ВНИМАНИЕ!
ЕВРОПЕРИМЕТР!
НЕ ЗАСТУПАТЬ ЗА БЕЛУЮ ПОЛОСУ!
Чуть дальше я прочел:
ОСТАНОВИТЬСЯ! ПОКАЗАТЬ ПУСТЫЕ ЛАДОНИ!
И далее, с тремя восклицательными знаками:
МЕДЛЕННО РАЗВЕРНУТЬ ПРИГЛАШЕНИЕ ОТ МЕСЬЕ ШЕНГЕНА!
ДЕРЖАТЬ ПОВЕРНУТЫМ К БЛИЖАЙШЕМУ ОБЪЕКТИВУ!
ИЗБЕГАТЬ РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ И НЕПРИСТОЙНЫХ ЖЕСТОВ!
ВЕДЕТСЯ ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЕ!
ВАС НАКАЖУТ!!!
А у самого пола виднелось обнадеживающее:
СПАСАТЕЛЬ ЛЮБИТ ВАС!
ВОТ И ИДИТЕ К НЕМУ…
Даже у самых отчаянных из нас опустились руки. Заступившую нам путь твердыню было не снести даже тяжелым вооружением из арсенала Клики агрессивных военруков. Поговаривали, у них имелся таран на колесиках, бывший телеграфный столб с заточенным топорами острием, припрятанный в тайной кладовке Возмездия на случай, если пожарные Пентхауса прокатят нас по договору об Ограничении Стратегических Вооружений-2. Ломать ЕВРОПЕРИМЕТР нашими корявыми, сильно затупившимися кирками было бессмысленно, и мы не стали. Да у нас и сил не оставалось никаких. Неужто нам не рады? Вот вопрос, которым задавались мы. Но он был нам не по зубам…
Чумазые и убитые, мы оглянулись, в надежде, что Консенсус объяснят нам, что за фигня. Он запросто мог, учитывая его язык без костей. Но, его как ветром сдуло с капитанского мостика. Прораб Перекраски исчез.
Куда, никто толком не знал. Одни говорили, Консенсуса самого провели, и он, раскаявшись, постригся в ченцы, посвятив остаток дней зубрежке Начертания и служению Архитектору в монастырской келье, на хлебе и воде. Другие твердили: Консенсус — двойной агент, его предательство было вопросом времени.
Разрозненными группами, в подавленном молчании, понурив присыпанные строительной пылью головы, мы разбрелись по казармам. Стали ждать, что будет дальше. С неделю вообще ничего не происходило. Затем по радио передали коротенькое сообщение Временного домкома: Консенсус отстранен, пост Прораба Перекраски упразднен, Меченый управдом разжалован и выслан в Пентхаус, катать шары в Биллиардном клубе до скончания времен, такова его суровая расплата за содеянное. Опустевшая трибуна переходит под полный контроль Давидовичей…
Кто они такие — мы знали не понаслышке, поэтому, смена власти прошла безболезненно.
***
Иначе — и быть не могло. Ведь Давидовичи были не какими-то там залетными казачками или агентами влияния Пентхауса, внедренными к нам вездесущей обетованской разведкой FoSSad. Нет, это были наши, местные жильцы, стопроцентные стройбаны, кровь от крови, плоть от плоти Красноблока. Ранее все трое честно служили в Комитете соглядатаев по идеологической и оперативно-сексотской частям, впоследствии горячо поддержали провозглашенный Консенсусом Курс на Перекраску, за что были произведены в младшие маляры. Теперь же, по их собственным словам, они переросли и Перекраску, и ее Прораба, который, в итоге, стал пятым колесом телеги и переклинившим тормозом реформ. Более того, Давидовичи обвинили Консенсуса в измене светлым перекрасочным идеалам и малярному процессу в целом. По их словам, он деградировал прямо у них на глазах, проникшись пагубными реваншистскими помыслами под влиянием одиозных агрессивных военруков, лелеявших планы по возрождению Кошмарного Красного Голиафа. Представьте себе, каков подлец, ахали Давидовичи, позиционировавшие себя как троих чудо-богатырей, отдаленных потомков легендарного обетованского героя Давида, сокрушившего ужасного филистимлянского Голиафа, о чем в самом Начертании есть.
— Красный Голиаф не пройдет! — торжественно клялись Давидовичи разинувшим рты стройбанам, и раз за разом пожинали овации. Кстати, именно с тех пор, пережив неслыханный триумф, Давидовичи себя иначе, как Давидовичами, не звали ни разу, хотя прежде у всех троих были обычные для стройбанов имена. Еще ими делались прозрачные намеки, из которых было резонно заключить: всесильные управдомы Пентхауса и покровители свергнутого Консенсуса, а именно, Маргарет Туча и Рональд Альцгеймер, отныне на их, Давидовичей, стороне, поскольку они всегда на стороне Давидовичей, кем бы эти Давидовичи ни были. Нам, простым стройбанам, было трудно понять, о чем тут речь, но, похоже, Давидовичи знали что-то такое, о чем не догадывались все остальные. Потому что им действительно сошло с рук смещение Консенсуса, а ведь они провернули это дельце не по-рыцарски, мягко говоря. Если верить слухам, вероломно подкравшись к последнему Управдому Красноблока со спины, когда тот в замешательстве разглядывал Периметр, что лишний раз доказывает непричастность Прораба Перекраски к возведению этой дискриминационной стены, Давидовичи вывернули ему на голову последнее из оставшихся ведер с нитроэмалью. Именно это событие, кстати, послужило логичным финалом Перекраски. Консенсус, выкрикнув что-то про предательство какого-то Брутто, а может, и Нетто, из-под ведра было не разобрать, потерял ориентацию, оступился и выпал из руководящей обоймы. Подхватился на ноги далеко внизу и, прихрамывая, вслепую припустил прочь. И не в Биллиардный клуб, как нам рассказывали, а к гостеприимным швабрам, давно симпатизировавшим ему, где со временем трудоустроился лектором Малярного мастерства. Лекции, между прочим, ему довелось читать по азбуке Брайля, с него так и не сняли ведра, намертво приклеившегося к родимому пятну. Это было ужасно.
Дав Консенсусу мощного пинка, Давидовичи заперлись с радиотелефоном в ватерклозете на территории Мятежного Аппендикса, о нем я чуть позже расскажу, и сделали пару важных звонков Маргарет Туче и Рональду Альцгеймеру. Доложили: ни Консенсуса, ни краски больше нет, все, как договаривались. Соответственно, конец Перекраске. Туча с Альцгеймером дали добро на переход к очередному этапу преобразований.
— Начинаем Перестановку, господа и панове, — сообщили нам Давидовичи с трибуны, откуда совсем недавно распинался Консенсус. Им было тесновато, и ее пришлось распилить на троих.