4891
Шрифт:
— Ну, казлины безрогие, вы у меня догавкаетесь! — пророкотал он.
— Пишов в жопу! — огрызнулся Бандурист. Время было к обеду, и его растянутый деликатесами желудок урчал все громче, настойчиво напоминая о себе, а слюна капала по подбородку, стекая за ворот украшенной бриллиантами вышиванки. Личный повар, которого Бандурист таскал за собой повсюду, уже приготовил ему излюбленных лобстеров под винным соусом. Внешне они были неотличимы от галушек, составлявших значительную часть его нацлица, он нашел его одним из первых.
— Что там болтает это животное?! — в негодовании кусая губу, Трубадур обернулся к переводчику. Тот был всего один. Когда агентура Опричнины, отвалив кучу воздуха, добыла инсайдерскую информацию о числе толмачей, прибывших на переговоры из Кур1ня, в Соборе сгоряча решили пригнать втрое больше переводчиков, чтобы показать,
— Что болтает эта скотина, я спросил?! — повторил Трубадур, сверля глухонемого переводчика полным слепой ярости взглядом. Опричники позабыли ввести его в византийскую суть своего коварного замысла. Противоестественное поведение подчиненного стало для Трубадура неприятным сюрпризом. — Ты, что, блядь, глухой?! — взорвался он, так и не дождавшись ответа. — Или ты, блядь, немой, я че-то не понял?!
Сильно побледнев, переводчик продемонстрировал Трубадуру указательный палец правой руки.
— Ты, сука, че себе позволяешь?! — задохнулся Трубадур, почувствовав, что сейчас его хватит удар. — В Заколоченную лоджию захотел?!
Переводчик, съежившись, снова протянул ему указательный палец. Всего один скупой жест, но до Трубадура, наконец-то, дошло. Неслыханная дерзость халдея могла означать лишь одно: в Соборе грянула Цветная революция, которой Опричнине уже долго грозили из Пентхауса. Животная ярость, охватившая Трубадура, мгновенно улетучилась, сменившись острейшим приступом паники. Осознав, что кошмар, лишавший Опричнину сна по ночам, даже Jack Daniels не мог ей помочь, сделался явью, Трубадур едва не умер от страха. Он порывисто отшатнулся, выронил мегафон, выскользнувший из похолодевших пальцев и, что-то нечленораздельно промычав, неправдоподобно ловко для своей тучной комплекции махнул через баррикаду навстречу нашему Бандуристу, в надежде получить политическое убежище. Это был знаменитый прыжок в сторону, тщательно отрабатывавшийся всеми высокопоставленными опричниками наравне со стрельбой по-македонски.
Необъяснимые, никак внешне не мотивированные и, потому, показавшиеся чрезвычайно опасными действия Трубадура стали для Бандуриста полнейшим сюрпризом. Он совершенно неправильно истолковал их, вообразив, что сейчас его будут бить.
— Нэ чипай мэнэ, сука!!! — заверещал он, в свою очередь обронил мегафон и тяжело упал на пятую точку. Падение столь массивного, заплывшего салом тела совпало с непроизвольным выделением мочи. Это было весьма тягостное зрелище. — Хлопци, рятуйтэ! — крикнул Бандурист толмачам, и те, не сговариваясь, дружно кинулись наутек, путаясь в широченных сафьяновых шароварах, пошитых по спецзаказу на Неприсоединившихся этажах под крупный откат дыхсмеси. Трудно спрогнозировать, какими бы еще дипломатическими осложнениями обернулся этот досадный инцидент, но тут случилось непредвиденное, в Мятежном аппендиксе заворочался Бацька, отсыпавшийся перед ответственным матчем по настольному хоккею. Матч был приурочен к очередным перевыборам Бацьки на ответственный пост Бацьки. Бацька уже лидировал в командном зачете как самый результативный бомбардир, лучший защитник и непрошибаемый вратарь. Теперь Бацьке предстоял финал, где ему предстояло оспаривать у себя первое и второе места. Бронзу Бацька уже взял, вместе с постом председателя местного Комитета жильцов-соглядатаев.
Так вот, разбуженный самым беспардонным образом, Бацька, как был, то есть, в одних стрингах и ночном колпаке, выглянул в коридор, не позабыв вооружиться тяжелым совком для мусора. Представившаяся картина огорошила его. Толком не проснувшись, Бацька решил, будто на Аппендикс снова напали накачавшиеся шнапса швабры, как это уже было в сорок первом году.
— Шайбу!! — крикнул Бацька по привычке, закашлялся, опомнился, взмахнул совком, шлепнув по жирной ягодице одного из проносившихся мимо толмачей, и закричал могучим голосом без всякого микрофона:
— ТРЫВОГА!!! ПАДЪЕМ!!! ФАШИСТЫ ИДУЦЬ!!! — и, неистово размахивая совком, ринулся наружу. — СТАЯЦЬ!!! — кричал Бацька. — Асталопы! Зрадныкы!!!
Крики Бацьки не возымели никакого действия на толмачей, охваченные ужасом, они скрылись за ближайшим углом. Зато на его из Аппендикса высыпали взлохмаченные хоккеисты. Там уже ударили в набат, многие сжимали в руках клюшки, кое-кто успел облачиться в полную хоккейную экипировку.
— Швабры наших бьюць!! — возбужденно выкрикивали мятежники. — За сякеры! Да зброи!!!
Бацька, почувствовав себя хозяином положения, немного успокоился и сделал знак оруженосцу. Тот тотчас подал ему вратарский шлем с маской, изображавшей морду зубра. Водрузив его на голову, Бацька отбросил совок и принял из рук упавшего на одно колено пажа тяжелую, перемотанную изолентой клюшку.
— Да бою, — уже почти хладнокровно скомандовал Бацька своей команде. — Зараз яны у нас атрымаюць…
— А цэ шо за потвора? — простонал Бандурист. Ни жив, ни мертв, он растянулся вдоль плинтуса, решив изобразить неодушевленное тело. Это оказалось несложно, свою душу он сбыл с рук еще в Красноблоке, безусым юношей добровольно записавшись в опер-сексотскую ячейку КЖС.
К счастью, Бацька, наконец, сообразил, из-за чего разгорелся сыр-бор, понял, что боевая тревога ложная и предложил себя переговорщикам в качестве посредника.
— А ну пайшли прочь ад дзвери, дебаширы чертавы! — крикнул он. — Выспацца чалавеку не дадуць!!! — И так оживленно захлопнул дверь, что со стен посыпалась штукатурка. Вслед за ней на паркет спланировал картонный лозунг, сообщавший, что Бацька никогда не спит…
***
Заворачиваю за угол. Впереди, выхваченный из сумрака скупым конусом света, отбрасываемого тщедушной лампочкой — стол посреди прохода, оборудованный пластиковым шлагбаумом и знаком STOP. Ну вот, я практически дома, впереди казачий блокпост. Чтоб добраться до него, осталось преодолеть приличную лестницу, радует лишь то, что она рисованная. Причем, столь искусно, что, пока подошвы ходоков не затерли пущенные на это дело мелки, смотрелась весьма правдоподобно. Это чудо появилось на обломках старого красноблочного паркета стараниями Головы, самого головатого из наших управдомов, провозгласившего себя кашевым атаманом. Поговаривали, он за один присест легко убирал казан с гречкой. Причем, не из обжорства, как полагали злопыхатели, а ради восстановления запасов серого вещества, безбожно расходовавшегося им по ходу оживленных мыслительных процессов. Голова много думал, часто, без продыху. Иначе не изобрел бы свой знаменитый указ, приравнявший этажность Кур1ня отсеку швабров. Он, видите ли, на полном серьезе решил, это улучшит нам условия проживания. И, кстати, реально улучшил их себе и своей родне, принятой им на службу в Канцелярию. Не помню жалоб от кого-то из них. Не удивлюсь, Голова определенно был сведущ в нумерологии, о которой мне когда-то рассказывала Рита, просто его оккультной мощи не хватило, чтобы облагодетельствовать всех. Но он хотя бы пробовал. И не ломался, терпя неудачи. Продолжил экспериментировать с прикладной нумерологией, издав пару аналогичных декретов, каждый раз визируя их оттиском своего самого большого пальца, предварительно обмакнутого в пчелиный воск.
— Так-то оно будет надежнее, — приговаривал Голова, дожидаясь вознесения в кресле, пристегнувшись инерционным ремнем. Дождался, откровенно говоря, проблем, начавшихся у наших соседей из-за путаницы с номерами этажей. Первыми забили тревогу почтальоны, чехарда с адресами ударила по ним, в ведомстве участились досадные случаи доставки приглашений не по адресу. Самое досадное по ошибке доставили управдому пшиков Ляху Катыньскому, пригласив туда, куда ему было не надо. Вдобавок, в неисправном лифте. Почтальоны потребовали прекратить самоуправство, и Голова сдал назад. Но не успокоился, издав новый декрет, опустивший Собор ниже Подвала. Не была бы Опричнина Опричниной, если б спускала соседям подобные номера. К тому же, с нумерологией у нее тоже обстояло как надо. Стенгазеты, вывешенные в Соборе на следующий же день, запестрели иллюстрациями к известному роману «Скейтбордист без головы» знаменитого писателя Майна Ридера. Внешнее сходство с Головой было на лицо. Естественно, он понял намек и дал ответ. Так появилась рисованная лестница, круто поднимающаяся из Собора в Кур1нь. Специалисты по граффити, трудившиеся над ней за обещанную им приличную сумму воздуха, его Голове любезно ссудили в Федеральном Резервуаре, создали настоящий шедевр. Голова был в восторге. У Опричнины случился шок. Лестница выглядела столь правдоподобной, что в СОБРе едва не объявили траур по Гелию Дупе, заподозренном в сливе инфы про Особый путь. Безвременная кончина философа обещалась быть ужасной, с кульком на голове и с паяльником в сраке. К счастью для Дупы, опричники быстро вычислили настоящего виновника своего унижения и поклялись рассчитаться с ним. Они еще не знали, с кем связались…