5/4 накануне тишины
Шрифт:
Цахилганову показалось, что он каким-то образом сумел подняться с колен и выпрямиться. В тот миг за ним бесшумно опустилась полупрозрачная толстая стена. И такая же была перед ним. Призрачный странный свет заливал кабину. Слабое отраженье стекла возвращало ему чей-то страшный облик
— неужто — его — собственный —
человек в изодранной мокрой фуфайке держал над чёрным своим лицом пучок света и покачивался, будто пьяный.
— Внешний! — узнал в нём себя Цахилганов. — Ты, чуть не бросивший меня, проделал этот
И тот, измученный Цахилганов — отражённый, Внешний — сокрушённо промолчал о том, что уже знал Цахилганов: «Своё дитя любить — дело не хитрое. А возлюбить всё вокруг, как своё, тут душу надо иметь… хорошую. Надмирную —
сильную, сильную душу надо иметь…»
Далее случилось нечто непонятное —
Внешний Цахилганов словно шагнул к нему навстречу — и —
пропал,
— совпал — с — ним — самим.
Тонкий, плавающий вой сирены разнёсся по подземелью. И три стены ушли в потолок. На одном из металлических кубов синела кнопка самоликвидации лаборатории прошлого,
— пусть — не — достанется — никому — наше — страшное — советское — мощное — прошлое — но — никому — значит — и — не — нам?!.
В глубине, на дальней стене, прямо перед ним, белел старый гипсовый герб СССР,
— ещё — не — преданный — не — проданный — не — попранный —
и вот исчезнет он,
но не исчезнет тогда гнездо крамолы мира…
Оно останется там, в мире,
— …если — только — осталось — оно — в — Цахилганове.
Он растерялся — от огромного количества пультов, находящихся справа. Однако над одним из них было иное — слабое, жёлто-зелёное — свеченье. И хронометр ритмично постукивал под самой последней кнопкой, у стены. Мысленный взгляд его остановился на ней — и послушно поползла вверх огромная металлическая штора.
Всё правильно!
Открылся щит с табло. Оно было усеяно крошечными лампочками, вспыхнувшими в определённой последовательности.
Взревела иная сирена — низкая, гудящая. Упала боковая металлическая штора, открыв огромный экран, состоящий из двенадцати секторов. Он скоро понял, что на каждом из них изображена карта Земли в разрезе, с едва заметными изменениями в очертаниях тектонических пластов, с глубинными нефтяными морями и полыми природными резервуарами газового конденсата. Эти карты были будто сотканы из мельчайших разноцветных ламп накаливания, остававшихся не включёнными.
Что делать дальше, он не знал.
…Экран повторял и повторял мужским усталым голосом из прошлого,
— программа — «Ослябя» —
он говорил из давних, страшных десятилетий сталинизма,
— завершите — программу!.. Завершите!..
— Но как?! Что я должен делать теперь?!! Не понимаю. Магнитные мощнейшие вспышки на Солнце, они сейчас долбят так, что сдохнуть можно! — …Пусть подскажет мне кто-нибудь! — кричал он ломким от отчаянья голосом. — Про дальнейшее мне никто ничего не объяснил! Внешний?.. Но Внешнего меня больше нет: я и он — теперь одно, мне не у кого спросить… Отец?! Дула!.. Никого…
Пространство, наэлекризованное уже до предела, не откликалось больше.
Программа «Ослябя». Полная готовность. Завершите программу…
— Не знаю, что делать ещё… Не дано мне! Не суждено –
нам — не — суждено — никому — не — суждено — из — нас.
— …Последнее предупреждение, — вещал усталый, бесполезный голос великого, мрачного прошлого. — Завершите…
Однако уже происходило нечто непредвиденное. От порога стеклянного куба шагал исполинский старик-шахтёр с горящей лампой на каске –
неуклонно,
уверенно,
неотвратимо
он двигался к стене.
И встал, наконец, рядом со старым гербом СССР.
Сиянье шахтёрской лампы усилилось до невероятного белого свеченья. Шахтёр, стоящий рядом с гербом, медленно поднял руку. И нажал белую кнопку у основанья колосьев.
Раздался — сквозь блеск, ослепивший Цахилганова на мгновенье — непонятный грохот. И включились новые гирлянды лампочек на одном из двенадцати экранов, прочерчивая световые траектории по срезу земного шара.
Разноцветные зажигающиеся дорожки побежали, прихотливо изгибаясь, меж пластами материков.
Они мигали в местах природных горючих запасов,
сходили под дно океанов и морей,
в зоны концентрации гравитационных и тектонических напряжений,
и взмывали снова,
прокладывая по карте путь начавшемуся сигналу…
Энергия упругого сжатия пород высвобождалась для точно рассчитанного выброса.
Вибрации чудовищной силы сотрясли пол.
И пошли вниз,
внутрь земного шара.
В Карагане этим ранним утром случилось небольшое землетрясенье. От лёгкой встряски раскачивались люстры в домах, разрушилось несколько ветхих сараев в Копай-городе и вышли на время из строя электронные приборы.
Ещё просел большой участок степи между Караганом и Раздолинкой. В самой же Раздолинке ушла почва из-под каменного крепчайшего советского карцера –
так, что он стоял теперь, завалившись набок,