50 оттенков рассвета
Шрифт:
Когда Давида зовут в зал, собираюсь с ним. Егор остается в кабинете ворковать со своей женой по телефону. В своё время Ксюша ему знатно мозг выносила. Но он, кажется, счастлив и ни о чем не жалеет.
— Кто сегодня здесь? Да Соболев среднюю дочь замуж выдает. Помолвку отмечают.
— Среднюю? Это ту, у которой…?
— Да—да, её самую. Нашелся, как видишь, любитель экзотики. Или приданого.
Давид закатывает глаза. Он никогда не одобрял подобные союзы. У него, сколько помню, всегда особое мнение на этот счет. Он и Север против моей свадьбы были, но тактично молчали.
Не люблю многолюдные сборища. Инка тащилась:
Останавливаюсь поздороваться с парой знакомых. Обмениваемся ничего не значащими словами и новостями, а потом я отхожу к лестнице на веранду. Здесь устроен мини-сад с уютным диванчиком. Можно уединиться или спрятаться от чужих глаз. Но мое внимание привлекает не уединение, а знакомый хрупкий силуэт и тихий всхлип.
12.
Лина.
Я должна вести себя очень хорошо. Примерно. Быть послушной девочкой. Месяц своей отсрочки я уже прожила. Не просто прожила, а придумала план и чётко ему следую.
Моё самое слабое звено — бабушка. И с ней тяжелее всего. Мне не разрешено с ней разговаривать по телефону. И виделись мы один раз. Всего один! Но я успела сделать так, чтобы оставить ей длинное письмо. Она должна найти его и связаться с Аринкой. Должна! Иначе все мои старания пойдут коту под хвост. Так же, как и я сама.
Но я верю в лучшее. Верю! Каждое утро я буквально заставляю себя рисовать очередной рассвет. Иногда получается, иногда нет. Но я рисую. Рисую и складываю эти рисунки в папку. Мой прощальный подарок «любимому» дяде. Я не верю в то, что в нём проснутся светлые чувства. У таких, как он, не остается в душе огня. Только чернота. Но так легче мне. Мне хочется представлять, как он будет смотреть и мучиться. Сильнее, чем мучилась я.
Поэтому в каждый рисунок я вкладываю не только силы, но и частичку ненависти.
Казалось бы: за окном век технологий и демократии, свобода слова и прочее—прочее. Только вся эта свобода мнимая. В отдельном государстве — моей временно семье — уж точно. Здесь царит деспотизм и тирания. Причем казнь может настигнуть за любую маленькую провинность. Хорошо, дядя в последнее время хотя бы не пьет. Иначе бы я просто не вытянула.
В день, когда провели неприятную процедуру, он приехал забирать меня сам. Рычал, что стоит мне только пикнуть… Короче, для Хаузова версия звучать должна так: мне провели полное обследование и прокололи курс витаминов. Не сомневаюсь, что по бумагам именно это и было. И спрашивается, каким образом дяде удалось договориться обо всем, если у него напряг с финансами? Не иначе как врач — его должник.
Но не это меня интересует. Не это. А то, что, несмотря на отсрочку, «свиданий» с Тиграном избежать не удается. Нет, он не ведет себя… эээ… плохо. Пальцем не трогает. Пока. Он сам так и говорит: «Предвкушение, Лина, самое сладкое в сексе». Ненавижу!!!
Он старше моего дяди! Старше! Он для меня практически старик!
Боже мой, как он злился на бедных полицейских, так ошибившихся. А я… я молила, чтобы они не испугались, чтобы попросили показать, кто с ним в машине. Если бы я только увидела возможность, я бы закричала и всё—всё рассказала.
Сейчас я прощупываю почву. Пока меня таскают на мероприятия, предъявляя обществу, как «спутницу господина Хаузова» я стараюсь изо всех сил искать выход. Не понимаю, для чего со мной играть, если вся цель этого тирана — сломать? Тоже часть игры? Чтобы заранее сгорать от страха? Так я давно уже сгорела. Он опоздал.
Но даже в таком состоянии попытаюсь бороться.
Сегодня очередной прием в честь на фиг мне не упавшей никуда дочери какого-то Соболева. Женятся? По любви? Так пусть любят друг друга вдвоем. Счастье любит тишину. А если очередные игры папочек, выбирающих за детей… какое же это счастье? Это рыночная торговля в чистом виде. Только вместо товара — сын или дочь. Только вместо любви — сплошная безнадёга.
Разговоры с собой помогают отвлечься от моей реальности. Я в моменты погружения в мысли начинаю смотреть, будто со стороны. И всё больше и больше мечтаю сойти с ума. Как сейчас, например.
— Я просил одеться прилично, — рычит мой спутник, крепко ухватив за локоть.
— Я прилично одета. Всё закрыто. — На мне обычные брюки, водолазка под горло и короткий пиджачок. Стильно, аккуратно — для меня, раздражающе и неподходяще — для Тиграна. То, что надо.
Ему нужна покорная рабыня, над которой он сможет издеваться. Я же ему этого удовольствия не доставлю. И это не способ завести его или приручить. Неееееет! Я изучила его реакцию: он хочет видеть страх, покорность своей судьбе. Пусть я не выстою всю битву, но немного повоюю. Авось его удар хватит — возраст все-таки.
— Платье, Ева, платье!
— Я, кажется, просила не называть меня этим именем. — Это слишком личное. Слишком дорогое. Слишком… моё.
Вырываюсь из цепких лап, пользуясь тем, что на нас смотрят окружающие. Тиранище цепляет на лицо обаятельную улыбку и раскланивается направо и налево. Его ладонь на моей пояснице, и для всех мы типа пара. Только я одна знаю, как больно впиваются его пальцы в мою кожу. Только я знаю, сколько новых синяков прибавится после этого приёма.
Сбежать бы туалет и подпалить этот чёртов ресторан со всеми присутствующими. Но такой роскоши мне не позволено. В свите среди охраны мудака есть настоящий цербер — Юлия — которая везде сопровождает меня. А как же — ценный приз. Выигрыш.
Урода останавливает сам Соболев и я, улыбаясь во все тридцать два, извиняюсь, что устала и прошу разрешения присесть на диванчик. Ближайший — в нескольких метрах от мужчин, скрыт высокими растениями в кадках. В другой раз обязательно бы рассмотрела, но не сейчас. Юлия бдительно останавливается у выхода, с другой стороны довольный козёл. Лестница на второй этаж — там открытая терраса, если я правильно понимаю — контролируется охраной заведения. Просто так не попасть.
Буквально падаю на диван и раскачиваюсь, стараясь унять головную боль. Пульсировать виски начало с момента, когда гад начал вычитывать мне про одежду. Сюда меня доставил дядя собственноручно и передал из рук в руки.