50 писем к А.Л.
Шрифт:
В оформлении переплета использованы фотографии Марии Шлыковой
Иллюстрации в блоке Владиславы Тишко (Leepsh)
К Александре Шалашовой
Звучащая внутренняя речь, неостановимый (читай, непрекращающийся) внутренний монолог заставляет тебя все время прислушиваться. Не к себе, к другим. Это парадокс. Кажется,
Вот женщина стоит в переходе метро, продает ягоды (а ты выходишь из подземки). Что мне эта женщина, что автору эта женщина?
Но женщина стоит там и становится темой стихотворения. Для этого у автора должен быть особо устроенный взгляд – и хищный одновременно, и равнодушный.
на губах черешневый сок прощаниясладковато-терпкий привкусэто почувствуемно никогда больше не остановимсяу выхода из метрогде у женщинполные вёдра ягодскоро солнце зайдётпотекут через край вёдеркровавые ручейкидобегут до волгикоторая шепчет молзаплела тебе косыдала живые словану как теперь ты меня предашьНас предадут, мы выйдем из метро и пойдём.
Так герой какого-нибудь нового фильма выходит и идёт. Он идёт не мимо зданий и не сквозь толпу, он идёт через стихи. Как будто через собственную пустоту.
Стихам нравится эта особая пустота.
Она особая – тягучая, чем-то наполненная. Стихи, собственно, и есть оксюморон: наполненная пустота. Попробуй пересказать стишок – ничего не получится.
Ну сижу я на балконе, ну на другом какие-то дети. Мальчишки. Кажется, они говорят обо мне. Чушь какая-то, а в стихах всё получается.
подростки сидящие на соседнем балконеговорят шёпотом посмотрите там какая-то женщинадумаю о чём вы ведь со мной же нет никакойя одна среди нецветущих лимонных деревьевнекрашеных досокнерождённых детейБольше всего в стихах мне нравится эта наполненная пустота. Жизнь – это и есть пустота. Клейкая, плотная, шебаршащаяся.
Всё, что останется у нас от жизни, – это тоже она, пустота. Пустые рамки от портретов, место рядом с тобой, где когда-то спали, зеркало, которое отражает уже не вполне тебя.
Странные буквы, странные звуки.в невозможной далилетитголубой метеорит из мультфильмаи небеса горяткажется что в меняно не закрываюсь руками —пусть летитпусть болитмоя затаённая нежностьмоя медленная звездасердце разбередитдаст почувствовать радость жестокую и всесильнуюгоречь под языком косточек апельсиновыхКогда ты поэт, у тебя есть только два состояния. Первое – ты пишешь и слушаешь. Второе – когда стихи уже написаны и ты живешь в вакууме и пустоте. Это совсем другая пустота, не пустота гудящего или скребущегося слова.
Но потом опять приходит звук – и начинает плести свою историю, складываться в новый, непонятный сперва узор. Но вот же он, перед тобою текст, смотри: он живой. Его нельзя уже затолкать в твою золотую голову обратно.
а выйдет ли таняа будет ли таняв светло-желтом кримпленовом платьеНет, Таня не выйдет. Она уже сорок лет не выходит.
но всякий разстоя в пробке у арбатских воротневольно поворачиваешь голову:вдруг да пройдётв золотой коронепервых апрельских купальниц?Нам жалко себя, нам жалко невышедшую сорокалетнюю Таню. Но у нас есть утешение: мир наших стихов куда сложнее, чем нам показалось раньше. Тетя Таня когда-нибудь выйдет и такое нам скажет…
…Прочел тут недавно. В Москве спасатели приехали вскрывать захлопнувшуюся у кого-то дверь, открыли, но потом случайно закрылись сами. Проверяли: все ли теперь нормально. Захлопнули дверь со стороны квартиры, а инструменты остались снаружи. И дверь снова предательски решила не открываться.
В общем, этим спасателям пришлось вызывать еще одних спасателей.
Это же про стихи.
И Александра Шалашова это отлично знает.
Мы открываем один текст (должны его открыть), оказываемся в нём, и теперь нам нужны новые инструменты, чтоб перейти в другой. Потому что старые инструменты остались за дверью. А вызвать на помощь некого. Только всё сами, сами.
И вот ты пишешь новый тест, новое спасительное стихотворение – и всё повторяется заново.
Пятьдесят писем к А. Л.
1
и вот дали сердце –
чувствительное ко всякому шороху
прыжку синичьему
писку ласточки
ласковые руки
расположенные к тонкой работе
биению струны
трепетанию ивы
течению ветра
и как же выходит что ни к чему
не приспособлю и не прилажу
плывут в конце долгого дня
изломанные
ветви реки
утки реки
трупы реки
нигде ожидая меня
2
в соловьином саду
возле самой Волги-реки
среди песен любви не моих
поднимаются травы
голос в горле затих
притаился прислушался
как говорить не страшась
не заливаясь румянцем
и не путать паронимы
размышляя полночи
как ты сказала тогда
эффективный или эффектный
ничего-то не можешь
а ещё учишь детей
притворяешься смелой и сильной