500 сокровищ русской живописи
Шрифт:
ВИКТОР ВАСНЕЦОВ. Иван-царевич на Сером Волке. 1889. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Вот как изображенный на картине момент описывается в сказке из сборника А. Афанасьева: «Иван-царевич, сидя на Сером Волке вместе с Прекрасною Еленою, возлюбил ее всем сердцем, а она Ивана-царевича». Серый Волк мчится сквозь сумрачный вековой бор, с легкостью, в один прыжок, преодолевая болото, где среди нежных лилий квакают лягушки. Иван, погрузившись в свои думы, не замечает стремительного бега волка. Красавица-царевна словно в полусне: дрожит от волнения, склонила голову к своему спасителю. Среди этого мрачного лесного царства парчовые
ВИКТОР ВАСНЕЦОВ. Богатыри. 1898. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Три главных героя русского богатырского эпоса стоят среди степного пространства на страже земли Русской. В центре Илья Муромец – самый старший из богатырей, наделенный невиданной физической силой. Он обладатель оружия для «ближнего боя» – тяжелой палицы и круглого щита. Под ним мощный вороной конь, цвет которого ассоциируется с самой «землей-матушкой», из которой Илья черпал свою богатырскую силу. Слева – Добрыня Никитич, богатырь, отличающийся мудростью и предусмотрительностью. Его светлый и быстрый, как ветер, конь уже почуял врага, а Добрыня вынимает из ножен волшебный меч. Третий богатырь – «млад-удал» Алеша Попович. Он хитер и коварен, у него оружие для «дальнего боя» – лук и стрелы, а рыжий конь спокойно щиплет траву.
Три богатыря – три характера замечательно дополняют друг друга, являя перед лицом врага непобедимое единство физической силы, мудрости и хитрости.
ВИКТОР ВАСНЕЦОВ. Царь Иван Васильевич Грозный. 1897. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Замысел картины возник у Васнецова в первые годы пребывания в Москве:
«Бродя по Кремлю, я как бы видал Грозного. В узких лестничных переходах и коридорах храма Василия Блаженного слыхал поступь его шагов, удары посоха, его властный голос».
Иван Грозный в парадном облачении, опираясь на тяжелый посох, медленно спускался по ступеням дворца. Вот он остановился, замер, прислушался… Взгляд острый, с прищуром, как у хищной птицы, лицо суровое, губы сжаты. Кажется, через мгновение последует удар посоха и прозвучит властный приказ. С помощью окна внизу художник «выводит» зрителя на просторы древней столицы. Этот пейзаж за окном – та самая «Святая Русь», образ которой был так дорог Васнецову.
ВИКТОР ВАСНЕЦОВ. Крещение Руси. Подготовительная композиция росписи Владимирского собора в Киеве. 1885–1896. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Около 10 лет Васнецов трудился над грандиозной росписью Владимирского собора, посвященного святому князю Владимиру – крестителю Руси.
Он мечтал в этой работе «повернуться лицом к древней иконе», традиции которой к этому времени были почти утрачены. Кроме канонических храмовых сюжетов в росписи появились композиции, связанные с историей крещения Руси князем Владимиром в 988 году. В данной сцене представлена торжественная мистерия. На первом плане происходит крещение киевлян в Днепре. В центре композиции князь Владимир простирает руки к небу в молитве – словно в ответ с небес льется Божественный свет, осеняя благодатью всех, кто прикоснулся к новой вере.
ВИКТОР ВАСНЕЦОВ. Портрет Е. А. Праховой. 1894. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Васнецов никогда не писал заказных портретов. Он изображал только близких ему людей, членов своей семьи и… дарил эти портреты самим моделям. Елена Адриановна Прахова (1872–1948), дочь археолога А. Прахова, была прекрасной пианисткой. На портрете она словно касается пальцами клавиш фортепьяно – грустная, задумчивая девушка, пребывающая в мире музыкальных грез. Обстановка дома Праховых в Киеве, где так любил бывать Васнецов, воссоздана подробно и тщательно. Фоном для картины служит сирийский ковер; огромный медный «пятисвешник» привезен Праховым из еврейской синагоги в Луцке. Портрет был подарен художником семье Праховых и лишь спустя много лет.
ИВАН ШИШКИН. Полдень. В окрестностях Москвы. 1869. Государственная Третьяковская галерея, Москва
В этом пейзаже подкупает простота мотива, отсутствие красивости и эффектности. Шишкин «уводит» зрителя на бескрайний простор русских полей. Необъятное небо занимает большую часть холста. Только что отгремела гроза, и тяжелые грозовые тучи словно уплывают вдаль. Земля, напоенная влагой, являет перед нами все свое великолепие. Зритель, «входя» в картину, словно ступает по влажной от дождя дороге, вьющейся среди спелой ржи, «встречается» с крестьянами, которые возвращаются с полевых работ. Между холмами блестит лента реки, слева раскинулось село. Этот пейзаж пленяет радостным ощущением благодати русской земли, мгновенным узнаванием «нашего», родного, близкого.
ИВАН ШИШКИН. Лесная глушь. 1872. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Шишкин первым среди русских художников отнесся к глухому северному лесу с такой искренней и глубокой любовью. Обращаясь к теме лесной глуши, он вводит зрителя в особый мир стареющих деревьев – мир густых величавых сосен и елей, оголенных, гибнущих великанов, провалившихся в лощины, преграждающих путь поваленных стволов. Есть в этом лесу что-то величественное, первозданное, словно подернутое патиной ушедших веков, напоминание о вечности, неподвластной человеческому разуму. Природа дикая и грандиозная, не затронутая влиянием человека – это то, что больше всего любил писать Шишкин.
ИВАН ШИШКИН. Сосновый бор. Мачтовый лес в Вятской губернии. 1872. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Шишкин снова вводит зрителя в «интерьер» лесного царства, настоящего русского северного леса. Рационально выстраивая композицию, художник предлагает ему «прогуляться» вдоль лесного ручья, «перепрыгнуть» через камни и прибрежные коряги, затем «заглянуть» на лесную опушку, «обнаружить» там двух забавных медведей, один из которых внимательно заглядывается на улей с дикими пчелами, после чего «вернуться» назад, «отдохнуть» в тени березы около белых зонтиков полевых цветов. По сравнению с ранними пейзажами художника здесь уже нет методичной тщательности в отделке деталей, появляется обобщение, найдены ритмические созвучия – например, повторяющийся мотив стелющихся по земле коряг, вертикальные чередования стволов огромных, освещенных солнцем сосен. Крамской назвал этот пейзаж «одним из замечательнейших произведений русской школы».
ИВАН ШИШКИН. Рожь. 1878. Государственная Третьяковская галерея, Москва
В одном из самых прославленных пейзажей художника, возможно, изображено Лекарское поле в окрестностях его родного города Елабуги, где росли гигантские сосны среди поля ржи. Дорога вьется среди бескрайнего моря золотых колосьев спелой ржи, низко летают ласточки – предвестники грозы. Вдалеке, у самого горизонта, собрались низкие грозовые тучи, которые совсем скоро заслонят сверкающее нежной голубизной небо. Сосны-исполины, как верстовые столбы, отмечают «вехи» в пространстве картины, помогая почувствовать необъятный простор, эпическое величие русской природы. На оборотной стороне подготовительного рисунка одной из несохранившихся работ, где тоже была изображена рожь, Шишкин написал слова, которые выражают его понимание этой темы: «Раздолье, простор. Угодье, рожь, благодать, русское богатство».