500
Шрифт:
— Вполне возможно. Они держали меня в каком-то заброшенном пакгаузе. Я смылся.
— Ходить можешь?
— Когда петух клюнул, так и бежать смог, но сейчас всего шатает. Поможешь спуститься по лестнице?
Я перекинул его руку через плечо и, выйдя с отцом из мотеля, задами повел его к машине. Рубашка у него задралась, и я увидел на спине, в районе почек, багровые рубцы.
— Я отвезу тебя в больницу.
— Думаю, со мной все нормально, Майк, — возразил отец, часто дыша. — У Картрайта есть знакомый доктор, правда ветеринар — игрок
Я пристроил отца поудобнее на переднем сиденье. Ни Генри, ни Маркуса видно не было. Мы съехали с Нью-Йорк-авеню и покатились по улицам в направлении водохранилища и Вашингтонского медицинского центра.
— Если ты сунешься в клинику, тебя тут же возьмут, Майк. Там всегда полно копов. Я на самом деле чувствую себя лучше, чем кажется с виду. Не беспокойся об этом.
Я продолжал ехать в больницу. Спорить с отцом я не собирался.
— Что произошло?
— Я увидел, что они сейчас до тебя доберутся, и вышел к ним. Сказал, что улика уже у тебя.
— Я потерял ее, пап, — с досадой помотал я головой. — Маркус ее спалил вместе со всем архивом.
— Ну и бог с ней. — Отец как будто ничуть этой новостью не огорчился. — Я так сказал, чтобы просто на время убрать его со сцены, дать тебе небольшую передышку. Дэвису присущи те же слабости, что и всем нам. Он верит тому, чему хочет верить. Что у каждого будто бы есть своя цена, что каждый хочет пойти на сделку. Мы можем использовать это против него. Потому я и сказал, что мы хотим поторговаться.
— Какая тут торговля?
— А никакая. Когда мы отъехали подальше от министерства, я его и озадачил. Он начал трындеть мне насчет тюрьмы, — отец изобразил пальцами губошлепа, — грозить смертельной инъекцией за убийство Перри. Я не поддался: мне не хочется, чтобы меня использовали как рычаг против тебя. Поэтому они отвезли меня в какой-то старый корабельный склад, и Маркус приступил к работе. — Он поморщился, ерзая в кресле. — Этот парень просто мастер своего дела.
— И что они собирались делать?
— Сказали, что убьют меня, если я не доставлю тебя к ним, чтобы договориться насчет улики. А я пожелал им попутного ветра в горбатую спину. Дэвиса это дико вывело из себя. Экий он чувствительный.
— Ну да, Генри не привык, чтобы ему отказывали.
— Маркус вроде как хотел упростить процедуру, но Генри аж зарычал на него: «Добавь ему! Добавь!» Я почти вырубился, и… — Отец пожал плечами. — В общем, все не так плохо. Генри под конец даже, кажется, угомонился. От черт… — простонал он.
— Что там?
— Да спина болит — и тут и там, — взялся он с обеих сторон над седалищем, затем спустился ладонями к паху. — Просто режет. Знаешь, закинь-ка меня в больницу и езжай. Отзвонись только Картрайту. Скажи, что ветеринар его не нужен и что ты высадил меня возле отделения экстренной помощи.
Лицо у отца стало белым как мел, он весь дрожал.
— Мы почти приехали, пап. Потерпи малость.
— Я
— Для меня есть разница. Так как тебе удалось сбежать?
Он пошарил в кармане и показал мне зуб — окровавленный клык. Я невольно глянул ему в рот — зуб был явно не отцовский.
— Еще помню кое-какие приемчики. Хорошая новость в том, Майк, что он очень боится этого конверта. Я думаю, на свете много людей, что хотели бы на нем отыграться, но ни у кого нет для этого ни единого средства.
— Так у меня тоже нет, пап. Улика сгорела. Так что я все профукал, вышел с пустыми руками.
— Да брось, это неважно, — отмахнулся отец. — Генри-то думает: она у тебя.
Недавние избиения лишь утвердили его в этом.
Я подрулил к больнице, крикнул санитарок в дверях отделения экстренной помощи. Одна взглянула на отца — и в минуту его уложили на носилки. Я засеменил рядом.
— Пап, тебе все же не следовало это делать.
Фактически он отдал себя в руки Генри, чтобы меня спасти.
— Старая скрипка, — улыбнулся он.
Ну да, все та же разводка: пожертвуй чем-то малоценным ради большого куша.
— Нет, пап, это не совсем то. Тебе не следовало себя сдавать, это слишком дорогая цена.
— Ты бы тоже это сделал ради своей семьи.
Он положил ладонь на мою руку и держал так, пока его оформляли в больницу. Его слова и беспрестанно звонящие в приемном покое телефоны напомнили мне то, о чем я уже успел догадаться. Он пожертвовал собой ради меня точно так же, как когда-то прикрыл собой маму.
В моей памяти отчетливо засела та ночь, когда его арестовали за взлом и проникновение в тот злополучный дом в Пэлисейде. Множество раз я прокручивал в голове каждую деталь, пытаясь нащупать логику событий. Насколько я знаю, никто отца по телефону никуда не вызывал. Да и судя по тому, что говорилось на суде, в том доме и телефона-то не было. И мама вернулась домой как минимум за час до того, как отец отправился, как он мне сказал, «на бейсбольный матч».
Нет, к его приезду Перри был уже мертв. Убийцей оказалась мама, когда шеф попытался ею овладеть. Она его оттолкнула, и Перри, оступившись, грянулся о камин. Отец ни слова не сказал в свою защиту в течение долгого судилища. Он на шестнадцать лет покинул семью и выжил в этом тюремном аду — все это он сделал ради мамы, защитив ее и приняв удар на себя. И точно так же нынче он пожертвовал собой ради меня.
Будучи ребенком, я никогда ничего не мог скрыть от отца. Попробуй что-то утаить от профессионального жулика! Вот и сейчас, когда он посмотрел на меня и встретил этот мой дурацкий, растроганно-понимающий взгляд, я понял: он видит все, что во мне происходит.