54 метра
Шрифт:
– Ты серьезно? – с округленными глазами спросил я.
– Конечно! – с умным видом Димка Зинатулин закончил свой пояснительный рисунок палкой на снегу. – Я это в кино видал, пошли, покажу, пока предков дома нет…
Так оно и было, наверное, во все времена. В общем, рос себе, рос, ходил в школу, играл в снежки на зависть южным селениям по 8 месяцев в году. И тут мне стукнуло 13. Не то чтобы стукнуло, и я был суеверным, просто именно в этом возрасте отец откопал где-то несколько книжек, подробно и жизнерадостно описывающих быт и легкость существования курсантов Нахимовского училища. Мечта ребенка, описанная в одной из них, представляла собой в основном игры в «Зарницу» и мальчишескую крепкую дружбу. Без
Вспоминается бородатый анекдот, в котором корреспонденты спрашивают пятилетнюю девочку, у которой папа – подводник:
– Скажи, тяжело быть дочкой военного?
– Так точно!!! – проорала девочка, прижав руки «по швам».
Примерно так все и было…
А во второй книге было написано, какие именно документы и экзамены нужно сдавать в это заведение, и до какого числа. Трехразовое питание, одежда, обувь, отличное образование, посещение культурно-выставочных центров, бесплатный проезд и поступление в высший Военно-морской институт без экзаменов – вот почти все, что описывалось в ней. Сказка! Супер! А может, ну его? Тут половое созревание на носу, а меня в казармы… Окончательную точку в моих терзаниях поставил отец, начавший реальное давление на мой хрупкий детский мозг своими лекциями о вреде гражданской жизни…
Р.S. Блин, только девчонки стали с интересом смотреть на меня…Эх…
Глава 2. В которой я понимаю, что что-то случилось, но уже поздно
1 августа 1998 года…
Год пролетел незаметно…
Я стою на плацу (О, Боже, откуда я уже знаю это слово? Так и подмывает сказать – «в лыжи обутый») в рабочем темно-синем «платье» (не, они правда так называют это антибутиковое чудо). ПЛАТЬЕ – уже звучит как призыв к насилию, задрав подол этого самого «кружевного». И в кирзовых ботинках.
БОТИНКИ – слишком высокопарное и пафосное название для данного вида обуви. Их, наверное, ковали злые гномы глубоко под землей, руководствуясь справочниками по сталелитейной продукции, в отместку всему людскому роду за превосходство в росте. Врать не буду: безумно тяжелые, они отказывались менять форму, ни при каких обстоятельствах не гнулись в принципе. Пикантность в каждом из них прибавляла внутренняя, гладкая, скользящая подошва, с кое-где выступающими и впивающимися в ступню гвоздиками. И их несоответствие формам нормальной (человеческой) ноги.
Погода пасмурная. Темно-свинцовые тучи, казалось, разрыдаются от моего вида и еще нескольких сотен клонов, одетых по последней моде 1963 года. (Есть такие термины, увиденные мной в Интернете, описывающие мой внешний вид в этот момент, и звучат они так – РЖУНИМАГУ, ЖЕСТЬ и ПАЦТАЛОМ). Я потом смотрел свои фотографии этого дня: карапуз-переросток с лысой головой, усами, в темно-синей мешковатой одежде, среди других подобных подростков. На голове серая, напоминающая женский половой орган, пилотка со звездочкой, в центре которой переплетение серпа и молота (какого черта!!!). Уже и страны давно такой нет, а символика осталась. И грустные, мало что понимающие серые глаза. Отец очень любил говорить про них «телячьи». Я и вправду мало что понимал в происходящем. Поступил – это точно. Куда? Ах, да, в Нахимовское. Родители стоят в сторонке, снимают на камеру и фотоаппарат сей исторический момент.
– Попов!!! –кричит офицер перед строем.
– Я!
– В пятой роте, в четвертом взводе. Понял?!!
– Да! – ответил я. В рифму при родителях отвечать не стали, только поморщились и продолжили распределение-перекличку.
Наконец нас построили, и мы пошли…
Куда пошли? Зачем? Помню только, отвезли нас в Канильярви на электричке, откуда, попав под проливной дождь, мы бежали с вещами 30 или 40 километров в лагерь, где будем проходить КМБ (курс молодого бойца). Одежда полиняла, оставив на моем теле трудно смываемые синие разводы, а у этой дурацко-уродской обуви оказалось еще одно ноу-хау. ОНА не впускала воду, но и не выпускала. Так я и бежал с аквариумами на ногах, стирая в кровь ступни… Вечером этого же дня я вовсю хромал. Каждое движение ног причиняло боль. Кожа на ногах покраснела и разбухла, а местами слезла. Я не плачусь, но было действительно больно.
Ночью пытался сделать ботинки мягче. В темноте меж высоких сосен, отмахиваясь от комаров, положил эти адские колодки на огромный камень и лупил их булыжником. Как я их ненавидел! И питаясь этим чувством, будто убивая дизайнеров коллекции этой обуви, со всей дури бил их. Но все тщетно – они стояли, как новые, только мелкие царапинки от шершавого камня появлялись на поверхности «ГАДА». Издевательски с них смотрела пиктограмма советского знака качества… Вскоре я плюнул на это и пошел спать – слишком много впечатлений за один день. Снилась в эту ночь темнота, в которую я провалился мгновенно, как только закрыл глаза. Она будет часто сниться в этом параллельном мире, в шаге от остального.
На следующее утро в предрассветном тумане нас построили по форме №1: трусы – «гады». Форма одежды имела свои номера, присвоенные в зависимости от времени года и температуры «за бортом». Это стало понятно из черно-белого отпечатанного листка бумаги с лысым мальчиком-моделью, который демонстрировал эстетические преимущества «милитари»-уродства. Возможность трансформации бесплатной одежды исчислялась шестью доступными способами. Брюки превращаются в элегантные шорты, если порвать, а шапку можно надеть и т.д. Мальчик-модель был представлен грустно-обиженной фамилией Пупкин и ярко подчеркнутым соответствующим лицом аутсайдера (простите, пупкины мира). Кто-то из местных графоманов успел приписать «Залупкин».
Творчество наскальной живописи заглянуло в каждый уголок нашей новой жизни. Яркие и органично повторяющиеся фразы, касающиеся половой ориентации и размеров мозга представителей здешней фауны смешивались с приветами землякам. В целом популярность твоей тумбочки спокойно обгоняла среднестатистическую «желтую» газету. Слово из трех букв как всегда било все рекорды…
Мы снова побежали. Теперь не куда-то, а просто побежали – это была утренняя зарядка, именуемая (как потом выяснилось) «казнь на рассвете». Действительно КАЗНЬ, когда с утра, только продрав глаза от крика «ПОДЪЕМ!!!» (эту школу не проспишь) вываливаешься на улицу, кожа становится гусиной, и все невольно начинают жаться друг к дружке, как слепые котята, греясь телами и не давая теплому воздуху уходить. Вот строй только начинает бежать, становится совсем холодно, все обнимают себя, пытаясь удержать хоть ненадолго температуру нагретого тела. Постепенно кровь начинает быстрее циркулировать, становится тепло, а затем и жарко. И только не опорожненный мочевой пузырь (запрещали пописать с утра господа офицеры, издевались, сволочи) неумолимо рвался в пространство, создавая в организме малоприятные ощущения.
Я бежал, бежал, но через некоторое время сломался. Точнее, сломались мои ноги. Подсохнув за ночь, ранки на ступнях давали о себе знать с новой силой, оголившись от трения в сырых ботинках. Офицер, возглавлявший этот утренний хит-парад, назвал меня при всех «косарем» и побежал впереди строя наматывать очередной круг. А я остался с еще несколькими ребятами отжиматься (не можешь бегать – упор лежа).
– Сам-то в кроссовках, – зло прошипел один.
– Спортсмен сраный, – поддержал другой.