54 метра
Шрифт:
Молчу, жую, соплю и улыбаюсь. Я вижу, что он добрый и несерьезно злится. Это игра в старого морского волка («хо-хо-хо и бутылка рома»).
Мы пришвартовались у острова Коневец. Для тех, кто не знает – это остров-близнец знаменитого Валаама. Только в отличие от своего брата, он не превратился в сплошной бизнес на религии. На Валааме продают все, что можно, вплоть до обычных камней. Если вдруг камни кончатся, то священники-бизнесмены завезут новые. Толпы туристов из святого спокойного места сделали торговый центр, где любой желающий за определенную сумму может инвестировать свою совесть спокойствием. Совесть очищается или набирает бонусы-баллы. Люди успокаиваются и живут с легким сердцем, считая, что им все прощено за деньги. Огромные храмы воздвигнуты на деньги бандитов, чиновников и бизнесменов. Чем больше и богаче храм, тем больше крови и нечестивости на спонсорах. И
На Коневце нас встретил высокий жилистый батюшка в длинной черной рясе и с крестом на груди. Относительно небольшой и серебряный, он не опошлял вид священнослужителя и играл больше роль отметины. Священник помог нам пришвартоваться у причала, завязав швартовые концы морским узлом, и проводил нас до места, где мы будем пребывать в свободное время. Нас разместили в комнатушке-келье с низким, но уютным потолком, у самой крыши. Наш капитан договорился о двухнедельном проживании при соборе и еде в обмен на работу на благо монастыря. Поскольку работать нужно было только с завтрашнего дня, то я забросил, не разбирая, вещмешок под кровать и ушел исследовать остров. Хочу это чудесное, с положительной энергетикой, место описать подробней.
Наше строение располагалось на холме, возвышавшемся над островом. Здание было с одним входным подъездом и окнами, выходившими на Ладогу и причал с яхтой. Если так и смотреть, то слева будут стены церкви, квадратом подчеркивающие свою территорию четырьмя связанными между собой корпусами. Часть стены закрыта железными лесами, идет ремонт обветшавшей стороны. Высокие, во всю стену, входные арки закрыты коваными воротами. В части стены, приближенной к нам, находится колокольня, где звонарь, извлекая мелодичный звон, возвещает об очередной службе. Если войти через арку во внутренний дворик, можно попасть на кухню, в столовую и опочивальню священнослужителей. Насколько я понял и разобрался в их иерархии, здесь жили белые монахи, которым разрешалось иметь семью и детей, читать газеты и ежедневным трудом прославлять Творца. А отдельно от всех построек было другое строение с колокольней, где жили в отшельничестве от других островитян черные монахи, посвятившие жизнь непрерывному замаливанию грехов всего человечества. Они отреклись от всего мирского и дни и ночи проводили в молитвах, прерываясь только на редкий сон и скудную постную еду. Их я так и не увидел, поскольку они не выходили из своих обителей, и только белые священнослужители изредка к ним наведывались по необходимым делам. Обычным людям вроде меня туда было не попасть. А если пойти с горки к причалу, но не спускаться до конца и свернуть налево, можно наткнуться на несколько простых по архитектуре строений, похожих на бараки, и одно похожее на загородный четырехэтажный деревенский дом. Последнее строение – это маленькая гостиница для туристов из Финляндии. Они, никому не мешая, культурно проводили летние дни, наслаждаясь духовным равновесием этого места (в отличие от многих их собратьев, посещавших нашу Родину с целью отведать русской водки).
А в похожих на бараки зданиях монахи на летнее время обустраивали детей-сирот, предоставляя им что-то вроде летних каникул в трудовом лагере (ничего такого не подумайте, это же вам не католическая церковь J).
Мимо них шла широкая пыльная дорога, тянувшаяся до самого края острова. Я шел по ней и смотрел на песчаную береговую линию, усеянную ржавыми канистрами, цистернами и прочим военным хламом, оставленным здесь детьми пролетариата. Мне немного стыдно, что я военный и имею косвенное отношение к этому оставленному беспорядку. Колючая проволка, гильзы, остовы корпусов торпед – все это теперь ржавело и гнило на желтом песке, привнося жесткий контраст в пейзаж…
Постный, без мяса, но вкусный завтрак был съеден в один присест. Мы сидели за общим столом с белыми священнослужителями и их семьями, в которых были дети школьного возраста, и ели овощное рагу. Одетые в простую одежду и ухоженные, были они будто с другой планеты. Пока наши перешептывались и что-то обсуждали, островитяне, кроме молитвы, не проронили больше ни слова. Я смотрел на них и думал, съев свою порцию: «Интересно, а они здесь с рождения или приезжают на лето?» Один из детей, мальчик лет шести, поймал мой взгляд и посмотрел на меня так, что мне стало неловко за свое любопытство. Рядом со
– Может, добавки? – спросила она, глядя на меня.
От нее пахло уютом, костром (как оказалось позже, еду готовили здесь на углях) и молоком. Я был обескуражен непривычной для меня заботой, которую мало видел в последние годы, поэтому не нашелся что сказать и просто улыбнулся. На ее щеках зарделся румянец, и она тоже сдержанно улыбнулась, как бы украдкой поглядывая по сторонам, не увидел ли кто. У нее глаза василькового цвета.
Я вышел на улицу. Странный, вкусный воздух пьянил, приводя в полнейший восторг мое безумное Я. Кто бы мог подумать, что я на этом острове, с монахами, что я приплыл на яхте из красного дерева, где каждый сантиметр исследован моей босой ногой?! Мой земной, жестокий, ублюдочный мир меркнет в сознании. Я дышу полной грудью и чувствую себя свободным. Комаров и мошкары здесь нет, как ни странно. Из столовой выходит монах, и я отягощаю его этим вопросом. Монах говорит: «Такое каждые пять лет бывает, вам просто повезло»…
…Огромный стог сена, к которому мы подъезжаем на тракторном прицепе, такой воздушный и мягкий. Пахнет свежескошенной травой. Я в восторге от стога, раньше мне не приходилось их видеть, только по телевизору и в кино. Мне захотелось испытать мягкость природной перины и, разбежавшись, я прыгаю в середину горы сена. Крутанувшись через голову в воздухе, лечу в романтическую конструкцию из кино про деревенских жителей. Жизнь в эти секунды потекла очень-очень медленно. Я проваливаюсь в это мягкое сено и вижу острые наконечники вил, торчащие вверх, в самом центре. Что-то сделать уже поздно, и я просто смотрю. Как в замедленной съемке острия проходят в миллиметре от кожи лица, задевая ресницы глаз. Тело ведет по наклонной вниз, и зубчики гигантской расчески поглаживают мою голову. Достигнув конечной точки падения, когда сено, смявшись под моим весом, немного отпружинило, я, оттолкнувшись ногами, как лягушка из пруда выскакиваю из стога, судорожно хватая ртом воздух, и нервно провожу руками по лицу, как бы смахивая с себя легкое, но неприятное прикосновение холодного металла. Понимая, что кто-нибудь захочет прыгнуть следом, я вскакиваю и, выставив перед собой руки, кричу: «Стойте, не прыгайте!» В них ловится долговязый СВИН, который летел уже с борта прицепа, выгнув спину. Я ору на него, а он хлопает свинячьими глазками и лыбится, похрюкивая. Клянусь, если бы у него был хвостик, то он бы им задорно махал.
Страх настигает меня только после того, как я показываю вилы остальным – ничего объяснять не надо. Могло бы получиться как в том анекдоте. «Звонок в дверь. Мужик открывает, смотрит маленькая, трясущаяся смерть с косой, в черном капюшоне, поверх которого бантики нарядные и фенечки разноцветные из бисера в виде цветочков и птичек.
Мужик: Ты кто?
Смерть: Смерть я.
Мужик: А что такая нелепая?»
Ха! Ха! Ха! Моя смерть приперлась бы с вилами, присыпанная сеном. Так бы и написали в некрологе: «Умер в стогу». И ниже приписка, рукой СВИНА: «Как герой!»
– Спасибо, Господи! – весь день слетает с моих уст, пока мы собираем скошенную траву…
…Около восьми вечера выключают свет. Белые ночи кончились, поэтому ничего не видно, кроме очертаний. Я уже познакомился с несколькими послушницами, симпатичными девушками и одной семнадцатилетней девочкой-сиротой-блондинкой. Послушницы оказались с чувством юмора, и нам было над чем посмеяться. Частенько я забегал к ним в келью, на второй этаж нашего корпуса, мы сидели и рассказывали что-нибудь смешное. Оказалось, что сюда они приезжают только на лето, а в остальные времена года – обычные девчонки.
– А ты смотрел «Футураму»? – спрашивает одна.
– Да, классный мультик, пародия на наше общество, – отвечаю я.
– Там есть персонаж Бендер. Он робот, который пьет, курит, ворует и имеет сказочную мечту: убить всех ЧЕЛОВЕКОВ.
– Ну?
– Так вот, это и есть я весь остальной год в мирской жизни. А здесь я от нее отдыхаю, – говорит милая девушка с озорными конопушками.
Мы обсуждаем запомнившиеся моменты из мультиков и фильмов и обыгрываем их по ролям. Иногда затихаем, слыша шаги в коридоре, чтобы не пропустить момента, когда нас смогут застукать, ведь могут пойти слухи о распутном поведении в святом месте, поди потом докажи, что мы просто общались. Мне не хочется говорить о своей жизни, и им тоже, поэтому постоянно говорим на отвлеченные темы. И смеемся. Много смеемся. Мне хочется смеяться вместе с девчонкой с веселыми конопушками…