666. Рождение зверя
Шрифт:
– Барин!
Человек снял картуз, обнажив лысину, встал на колени и начал бить челом. Потемкин с удивлением обнаружил, что он как две капли воды похож на Ленина – такого, каким вождь мирового пролетариата остался на кинофотохронике и в воспоминаниях современников. Причем не только внешностью, но и ужимками.
– Ильич, не юродствуй! – рявкнул рыжий. – Выводи лучше коня нашего.
– Сей момент. – Привратник резво вскочил, нацепил свой головной убор и, прихрамывая, побежал к конюшням.
Через несколько минут раздался звук отодвигаемого засова, и Потемкин увидел яркий свет. Но это был не обычный, объяснимый законами физики поток фотонов. На него лился
– Это полный пиздец, – мрачно сказал он. – Нас убьют теперь.
– Да ладно тебе, – попытался успокоить его Потемкин. – Подумаешь, лошадь ускакала. Вернется скоро.
– А это она от тебя, любезный, ускакала-то! – встрял Ильич. – Чегой-то у меня такого не было ни разу!
– Да заткнись ты… – с досадой обронил Егор и посмотрел вверх. – Ой, это еще че такое?
Все уставились в небо, усыпанное яркими и переливающимися, как бриллианты, звездами. Одна за другой, маленькими слезинками, звезды скатывались к тому месту, куда убежал единорог.
– Хрень какая-то, – поежился рыжий. – Слышь, Митрич, принеси СВД.
Один из его парней сбегал к машине и притащил снайперскую винтовку. Звезды продолжали падать. Около трети небосклона уже зияло черной пустотой. Егор прицелился в полумесяц и выстрелил. Луна погасла.
– Опа! – обрадовался он, как ребенок, и протянул оружие Потемкину: – На, хочешь?
– Не, спасибо, я посмотрю.
– Чего «посмотрю»?
– Что дальше будет.
В следующий миг из того места, откуда они приехали, от горящего кинотеатра «Ханой» на полнеба выползло багряное облако. Это был не дым – перед ними вырисовывалась какая-то причудливая фигура, состоящая из раскаленных углей. Постепенно в ней начали проступать черты двурогого бога Молоха, а воздух наполнился необычной густой гарью с сильным запахом серы. Молох оскалился и начал превращаться в дракона. Когда голова ящера окончательно оформилась, в темных глазницах зажглись страшные искрящиеся огни, которыми чудовище взирало на стоящих внизу людей. Из его пасти, как из огнемета, вырвался поток пламени. Пытаясь уберечься от обжигающей струи, Потемкин бросился на землю, которая была как только что вытащенный из печи глиняный черепок – твердая, скользкая и горячая. Нестерпимый жар накрыл его, превращая тело в золу.
Мгла
Кирилл лежал, уткнувшись носом в подушку. Пошарив вокруг себя рукой, он уперся во что-то мягкое. «Вета! – вспомнил он. – Как хорошо, что все кошмары заканчиваются. Интересно, я вчера ее дождался из ванной или отрубился, так и не исполнив священный долг?» Потемкину стало немного стыдно, но он сразу нашел выход: никогда не поздно сделать сегодня то, что не было сделано вчера. Не открывая глаз, он пододвинулся к ней, нежно обнял и… оцепенел. Тело рядом с ним было холодным и липким, как кусок говядины. Будто ошпаренный, Кирилл вскочил и увидел кошмарную картину. Мертвая Осиповская лежала на его кровати. Горло у Веты было перерезано, из груди торчала рукоять ножа, на скомканном постельном белье проступали пятна багрово-ржавого цвета: подушки, простыни, сам он – все было заляпано спекшейся кровью. При этом лицо любовницы не выражало ни страха, ни даже умиротворения. Она, как те ассасины, радовалась чему-то, и эта совершенно неестественная улыбка довершала фантасмагорию.
– Так не бывает, так не может быть, это сон, – пробормотал Кирилл. – Спокойно, надо взять себя в руки. Надо просто проснуться.
Преодолевая душевную боль, он вытащил нож из тела Осиповской и осмотрел его. Это был разделочный инструмент с его кухни – острый, как бритва, циркониевый резак с раздвоенным языком длинного лезвия. Именно им он порезал палец в том сне, где они пили абсент с Фильштейном. Потемкин без колебаний полоснул себе по ладони, стиснул зубы и зажмурился.
– Сейчас на счет три открываю глаза, и все уже хорошо, – прошептал он. – Раз. Два. Три!
Он открыл глаза. К ужасу своему, никаких изменений в окружающем его мире не произошло. Забитая, как овца на бойне, Вета все так же смотрела в потолок, со стен на него взирали страшные монгольские маски. Кириллу показалось, что они над ним насмехаются. Он вскочил и побежал на кухню, оставляя на полу свежие гранатовые капли. Ему срочно нужно было чего-нибудь выпить, потому что такую реальность воспринимать на трезвую голову было никак нельзя. Он схватил непорезанной правой рукой початую бутылку коньяка, налил себе полный стакан, залпом выпил, достал из холодильника целый лимон и зажевал им, давясь и морщась. Разворачиваясь, он чуть не поскользнулся в луже собственной крови.
– Черт!
Потемкин обмотал левую руку кухонным полотенцем. Надо было как-то обдумать ситуацию. Конечно, проще всего сказать себе, что ты этого не делал. Но самое страшное было в том, что он как раз не был уверен, что не делал этого. Он даже не мог точно понять, что с ним вчера произошло, отделить сон от реальности. Пока реальной была только одна вещь – труп в его спальне.
«Так-так-так. – Он сел за кухонный стол и налил себе еще. – Открываем уголовное дело и начинаем следственные действия».
Первый вопрос: был ли он вчера в замке у Порохова, или это часть кошмарного сна? Кирилл открыл окно и посмотрел вниз. Джип Егора, как и его собственный, мирно стоял у подъезда. Потемкин взял валявшийся на столе телефон и посмотрел время: «19.30». На экране мобильника светился запечатанный конверт – ему пришло сообщение. Открыв эсэмэску, Кирилл окончательно убедился в том, что его знакомство с олигархом-розенкрейцером – быль, а не сказка: банк оповещал его о том, что на счет капнуло 666 миллионов рублей. «А Михаил Дмитриевич-то – того, юморист», – усмехнулся Кирилл.
Второй вопрос: были ли ассасины? Потемкина осенило – вскрытая снаружи дверь могла бы однозначно свидетельствовать о том, что Вету убил не он. Кирилл, затаив дыхание, вышел в холл и посмотрел на дверь. Она была в полном порядке, более того – закрыта изнутри на щеколду. Да и если бы вся та бойня у подъезда была явью, Потемкин сейчас точно сидел бы не здесь, а в КПЗ.
«Значит, все-таки я, – ужаснулся он, возвращаясь на кухню. – Но почему? За что?! Ведь должна же была быть какая-то причина!»